— Вы должны уехать отсюда и по-настоящему отдохнуть,— настаивал врач.

— Я не поеду домой, если вы это имеете в виду,— твердо отвечала Мэри.— У меня нет времени и очень много работы.

— Ну, тогда,— предлагал доктор,— приезжайте ко мне на пару недель. Я буду кормить вас отбивными, жаренными на пальмовом масле. Затем вы отправитесь в Дюк-Таун и позволите доктору Адамсу из государственной больницы осмотреть вас. Он сразу поймет, на что вы годитесь.

Доктор Адамс знал Мэри Слессор давно и был так же настойчив, как и доктор Хичкок.

— Вы должны оставить тропики на некоторое время и переехать в места с более благоприятным для вас климатом,— сделал он свое заключение.— Отправляйтесь следующим катером до Канарских островов. Проведите там месяц в тишине и покое, и по возвращении вы почувствуете, что вы заново родились на свет.

Мэри колебалась. Ей была ненавистна сама мысль оставить людей, которые так нуждались в ней в Узе и Икпе. Но возможно, если она возьмет короткий отпуск сейчас, ей не нужно будет уезжать надолго в следующем году. Она решила ехать. Дженни должна была сопровождать ее, чтобы ухаживать и присматривать за ней.

Итак, начался самый замечательный отпуск Мэри Слессор за всю ее жизнь. Капитан и офицеры корабля выделяли ее из всех пассажиров и относились к ней, как к выдающемуся человеку, кем она, собственно, и была. Государственные чиновники в каждом порту во время стоянки поднимались на палубу, чтобы отдать дань уважения Мэри, приносили цветы и корзины с фруктами в знак своего восхищения. Многие знали ее еще по Калабару, когда они были «молодыми парнишками», как говорила Мэри, в начале своей службы.

Они производили странное впечатление на постояльцев роскошной гостиницы в Гранд Канари: хрупкая, маленькая старая леди, говорящая с сильным шотландским акцентом, и темнокожая застенчивая девушка, которая всегда сопровождала ее. Когда они высадились на остров, Мэри Слессор была так слаба, что не могла преодолеть даже небольшой подъем. Но через две недели спокойная красота местности и свежий, бодрящий воздух сотворили чудо. Каждое утро она взбиралась на вершину холма, находящегося за гостиницей, и сидела там на солнце, а сильный морской ветер дул ей в лицо. Завтрак и чай приносили ей наверх, и она проводила весь день в полном покое духа и тела.

Когда она вернулась в Калабар, доктор Адамс высоко оценил изменения в состоянии здоровья своей старой подруги.

— Вы зарядились на много лет вперед,— сказал он,— но вы должны заботиться о себе.

Мэри Слессор отправилась в Узе с уймой отличных советов, но вскоре уже работала в два раза больше обычного, чтобы наверстать упущенное время. Снова она совершала регулярные поездки в Икпе, иногда на каноэ, иногда окольным путем в государственном автомобиле, который возил ее в пределах пяти миль от ее дома. Письмо из Икпе в январе 1913 г. показывает, что она вернулась к своим старым, знакомым занятиям.

«У меня в это утро выдалось несколько свободных минут, пока наносят воду для стирки. У нас мало посуды, и они бегают к ручью по очереди. Я могу черкнуть несколько строк, пока не стою за корытом. Сегодня суббота, школы нет, и мы всегда стираем в этот день, а наносить воды — это тяжелая работа...»

Ниже, в том же письме: «Много посетителей в субботу не дают мне ничего сделать. У нас было удачное воскресенье, и все девушки, которые вызывали беспокойство вождей своим поведением, были на своих местах в церкви, что радует и утешает меня. Вчерашний день прошел в школе и с больными, а сегодня четверг, базарный день, и полно гостей из Энийонга. Я передам это письмо с полицейским, который дежурит на рынке, а служащий местного суда отошлет его с почтой в районный суд в двадцати пяти милях отсюда».

Если не считать ее африканских домочадцев, она была в полной изоляции, как будто отдалена от своих друзей-миссионеров и находилась в другом мире.

«Я здесь уже семь недель,— писала она,— и не имею никаких новостей из внешнего мира: ни письма, ни газеты — нечего читать, кроме старых рекламных плакатов на ящиках». Библия была ее постоянным утешением. Она вставала с рассветом, примерно в полшестого, и изучала Библию строка за строкой, находя глубокий смысл и делая пометки на полях. Библия с ее пометками и записи проповедей, которые она читала, все еще хранятся в Данди.

В Калабаре Мэри Слессор не забыли. Ее друзья в правительстве и миссии говорили и писали о ее выдающейся работе первопроходца. А в июле 1913 года Мэри Слессор пригласили в Дюк-Таун, чтобы вручить ей серебряный крест Ордена Госпиталя святого Иоанна Иерусалимского, почетным членом которого ее выбрали.

Тяжелым испытанием для нее была поездка из уединенного Икпе в Дюк-Таун для выступления перед множеством людей, собравшихся по случаю презентации. Правительственное судно доставило ее на место, и в Казармах в Дюк-Тауне состоялся прием в ее честь. Присутствовало все европейское общество Калабара. Ее чествовали, как королеву. Но когда местный комиссар повесил ей орденскую ленту на грудь и все затихли в ожидании ее речи, Мэри Слессор сказала просто: «Если я сделала что-то в своей жизни, то это было не трудно, ибо было предопределено Господом».

Мэри была рада снова сбежать в Икпе, подальше от льстивых слов и шумных сборищ. Еще так много нужно было сделать. Мысль о том, что тысячи людей вокруг нее никогда не слышали Божьего слова, тяжело давила на сознание. «Последний раз, когда я была в школе,— писала она,— я насчитала более восьмисот женщин и девушек, пробежавших мимо меня, чтобы занять лучшие места для обработки выловленной еще с утра мужчинами рыбы, а это только часть нашего женского населения. Так как же мне присматривать одновременно за школой, церковью, больницей и домашним хозяйством?» И ей не оставалось ничего другого, как снова отправляться в дорогу, вопреки предписаниям врача, путешествовать в своей «коробке на колесах», посещать все больше деревень, в которых еще не видали миссионеров. Она оставалась первопроходцем до последнего вздоха.

Мэри Слессор вернулась в Узе на Рождество 1914 года со своей африканской семьей. Она очень ослабела, сильно устала.

В начале января ее снова одолела лихорадка, и девушкам пришлось послать за ее друзьями-миссионерами в Икот-Обонг и за доктором в Иту. Все ее домашние собрались, чтобы ухаживать за своей любимой Ма в простом мазаном домике с цементным полом, железной крышей и всего несколькими предметами мебели. За час до рассвета 13 января 1915 года жизнь тихо покинула ее.

Когда это стало известно, крики и причитания оглашали селение и далеко за его пределами. Корабль миссии «Даймонд» прибыл из Калабара и увез тело неутомимой труженицы для захоронения в Дюк-Таун. Весь город присутствовал на скромном похоронном служении. В свежевскопанную землю возле могилы был посажен отросток розового куста из Узе, как благоухающая память о жизни, без остатка отданной Богу.

Сегодня огромный крест из пористого шотландского гранита венчает место упокоения Мэри Митчелл Слессор на холме в Дюк-Тауне. Рядом с дорогой в Узе простой памятник напоминает прохожим, что здесь был ее дом. В церкви ее родного Данди на прекрасных витражах из цветного стекла изображены сценки из ее жизни в Африке.

Но настоящая память о ней сохраняется не в лучистом стекле или в сером граните. Память о Мэри Слессор и сейчас живет в городах и деревнях Калабара. Она живет в Доме памяти Слессор в Арочуку, где девушек обучают искусству создавать счастливые, здоровые семьи. Помнят о ней и в педагогическом институте Хоупа Ваддена, для которого она много сделала и который рассылает своих выпускников далеко за пределы Нигерии, где они служат учителями, миссионерами, врачами, юристами, специалистами сельского хозяйства и государственными служащими. Память о ней живет в заботе о близнецах и их матерях, в уходе за больными и прокаженными, которые все еще проходят через миссию в Калабаре. Традиции ее образа жизни продолжаются в церквах, больницах и школах, которые появились во всех городах и деревнях.