Он хотел продолжать свои опасные предположения, но гневное ворчанье Мануэля тотчас направило его на другой путь.

— Ты немного нервничаешь, мой добрый Мануэль, — сказал он, успокаивая своего друга. — Ты повсюду видишь ловушки. Иностранец-доктор, наверное, постарался бы увидеть донну Инесу здесь в этой гостинице, если бы между ними существовало какое-нибудь знакомство. Будь спокоен, Мартинес. Девочка не уйдет из твоих рук. Но будь осторожен с этим норвежцем, чтобы он не превратил в калек еще большее число твоих наемников. У него, должно быть, чудовищная сила.

Мануэль пожал плечами и оскалил свои белые зубы. Это была одна из тех улыбок, что, вероятно, чаще всего можно было бы встретить на широкой дороге, ведущей в ад, — если бы ад существовал. Затем он нагнулся к директору.

— Не очень-то полезно людям с белою кожею переехать Амазонку, промолвил он вполголоса. — И даже совсем вредно для тех, которые намереваются следовать по стопам Сен-Клэра. Там есть крокодилы и змеи. И там есть людоеды различных сортов.

Директор Вальдес пристально посмотрел на своего друга.

— Только без скандалов в моей гостинице, — сказал он холодно. — Ну, что говорит Антонио о своей новой службе?

— Он дорого стоит, но зато мастер своего дела, — ответил угрюмо Мануэль. — И если уже старик что-нибудь придумает, то успех всегда бывает обеспечен… Впрочем, ты принадлежишь к нашим, Вальдес, так что я могу рассказать тебе об этом… Мы знаем, что Инеса и Конча выехали с ночным поездом в Оройю. Дело очень просто. Они намереваются отправиться в Пуэрто-Бермудес, а оттуда в Икитос, где у Кончи есть брат, который должен устроить дальнейшее путешествие. Все это подтверждено письмами, которые мы нашли на вилле Сен-Клэр. Но донна не доедет так далеко. Черный Антонио едет завтра за нею и за ее девушкою. Он нагонит беглянок в городе Парма. Там произойдет следующее: Конча исчезнет бесследно. Багаж будет украден, а деньги донны Инесы перекочуют в другие карманы. Эта прихотливая юная сеньора останется одна на степной дороге, без подруги, без денег, без багажа, лишенная пуха, как курица прерий, приготовленная для вертела. Что тогда останется делать донне Инесе? Тут-то и начинается роль Черного Антонио, пребывавшего до сих пор в тени. Он предлагает проводить грустную одинокую женщину обратно в Оройю и одолжить ей необходимые средства. Милосердный самаритянин выступает с благородным достоинством, а у донны Инесы нет выбора. Он возвращается обратно, как кающаяся грешница. Мы принимаем ее, как ни в чем не бывало. И тогда меня очень удивит, если она не смягчится и не сдастся. Быть свадьбе прежде, чем закончится год… Ну, что скажешь ты на это, старый разбойник?

Вальдес засмеялся от всего сердца.

— Этот план неподражаем. Дон Хосе — знаток своего дела. Он настоящий пройдоха. Не может быть сомнений, что он в конце концов сделается президентом.

— А ты министром торговли. Ты ведь помнишь наш уговор?

Вальдес кивнул головой, но без особого воодушевления. На переносице гладкого, безбородого, почти мальчишеского лица, обозначилась тонкая морщинка. В ту же самую минуту в дверь постучался кельнер и доложил, что иностранный доктор уже ждет.

Мануэль вскочил и придал своим чертам самое сияющее выражение. Затем он пожал руку другу и поспешил выйти.

Но молодой директор гостиницы «Делигенсия» остался сидеть, углубленный в свои думы. Его лицо попеременно принимало все оттенки выражений от глубочайшей меланхолии до дьявольского злорадства. И когда он поднялся, то сделал это с быстротой, которая свидетельствовала о том, что он принял важное решение.

Как ясно видно из этой истории, Мануэль обладал, по правде сказать, весьма сомнительными качествами. Несмотря на то, что он был изящен и строен, как пиния, — он был изрядная скотина. Лимские дамы находили, что в нем есть что-то демоническое и загадочное. Но надо признаться, что он умел отлично принимать гостей. Он знал лучшие кухни и винные погреба Лимы, он знал, где найти красивейших девушек и фешенебельные игорные притоны. Кроме того, он был почетным членом союза распространения петушиной борьбы и не упустил случая познакомить Фьельда с этим кровожадным, тропическим, отвратительным спортом.

Вообще, Мануэль, по-видимому, прилагал все усилия, чтобы привести своего гостя в особенно откровенное и болтливое настроение. Выпито было порядочно, и Фьельд ни в чем не отставал от перуанца. Но если Мануэль рассчитывал всеми этими шампанскими, виски, коктейлями и ликерами вскружить голову белокурого великана с севера, — то он ошибался. Случилось, как это часто бывает, что тот, который старался напоить другого, сделался сам жертвой алкоголя.

Но разыгрывать слегка выпившего человека как раз входило в намерения Фьельда. Он рычал, когда другие орали, и перещеголял болтовню перуанских денди к взаимной радости и общему удовольствию. Он принимал участие в различных пробах физической силы, чем приобрел необычайную популярность.

Постепенно, по мере того, как подвигался вечер, Мануэль переменил свое мнение об этом удивительном жителе Севера, который, казалось, чувствовал себя, как рыба в воде, повсюду, где бы он не очутился. Он оказался знатоком петушиной борьбы, коннозаводства и овцеводства, познакомил юного хирурга, присоединившегося к их обществу, с последними знаменитыми операциями, открывшими новую эпоху в медицине. Тут же Мануэль решил про себя, что подозрения отца против этого добродушного скандинава глубоко смешны.

Но алкоголь продолжал понемногу свое роковое действие в этом оживленном обществе лимской золотой молодежи. Наступил момент, когда закипевшая южная кровь дала себя знать, и слова полились без удержу из алых губ. Настало время для вечно возвращающейся в этих случаях темы: женщины. Общество находилось в так называемом «артистическом клубе», который под другими небесами едва ли бы удостоился столь громкого имени.

Не подлежало сомнению, что Фьельд был приведен Мануэлем в этот храм скоро преходящих радостей с совершенно определенной целью. Женщины-«артистки» встретили общество радостными возгласами, и шампанское снова запенилось. Но между гостями находился также человек, которого Фьельд не ожидал здесь встретить. Это был тот самый мужчина, которого он сегодня вечером увидел перед конторой Мартинеса, — а именно, Черный Антонио, прозванный «Ужасом Перу».

Тайные знаки, которыми он обменивался с Мануэлем, были достаточно ясны. Итак, эта встреча, которая при других обстоятельствах не обратила бы на себя внимание Фьельда, была не совсем случайной. Его в чем-то подозревают. Интриги конторы Мартинеса были, значит, направлены и на счет его особы.

В то время, как веселое общество шумело вокруг него, он заметил, что Антонио исподтишка пристально наблюдал за ним, словно он хотел отметить себе рост и силу огромного норвежца.

Знаменитый боксер сильно проигрывал в безукоризненном вечернем платье. Его крепкая мускулатура словно протестовала против туго накрахмаленной сорочки; узкий жилет и фрак хорошо сидят лишь на светских львах. Впрочем, общий его облик был весьма обычен и вовсе не похож на облик разбойника. Глаза не наливались кровью, зубы не выставлялись с хищным выражением. Единственной его особенностью была его темная кожа, которая могла бы навести на мысль о легкой примеси негритянской крови, если бы чистые линии лица не опровергали этого предположения. Губы были, может быть, чуточку толсты, но прекрасной формы. Нос был прямой, нисколько не обезображенный. Глаза небольшие и тусклые. Но коротко остриженные волосы и злосчастное ухо — типичнейшая «cauliflower's ear»,[14] — выдавали достаточно ясным образом его профессию.

— Это опасный человек, — подумал Фьельд. — Он отлично укрывается под своею маскою спокойствия и добродушия. Сорви только маску с этого лица и, наверное, увидишь бездну хитрости, чувственности и кровожадности.

Несмотря на то, что Мануэль к этому времени был уже сильно пьян, он все же сумел устроить так, чтобы новый гость был представлен Фьельду.