— Присаживайся, — кивнула я на табуретку.

Пока Алак расслаблялся на стуле, я успела приготовить все необходимое.

— Раздевайся, — приказала я. И, видя его круглые глаза, добавила уже мягче. — Я не собираюсь тебя домогаться, сними лишь рубашку. Доверься мне.

Вся проблема как раз заключалась в доверии.

— Я клянусь на магическом контракте своею жизнью, что сегодня ты не умрешь, а твое состояние не сделается хуже, чем сейчас.

Я дала страшную клятву. Страшную для лекаря. Если Алак по каким либо причинам в указанный отрезок времени скончается, или повредит себе что-нибудь, то я умру, о чем он знал. Потому и расслабился.

— Выпей, — протянула я настой начальнику. — Это от боли.

Он уже снял рубашку и сверкал передо мной голым торсом, обильно украшенным шрамами. Взяв из моих рук кружку, залпом осушил ее. Очень хорошо. Я достала тот самый кинжал.

— Я очень рассчитываю на твое благоразумие, — насторожился истребитель.

— Все пройдет исключительно в рамках нашей договоренности, — улыбнулась я.

Подошла к нему и мягко уложила на стол. Хороший стол, по размеру подошел, ноги, правда, свисают, ну так они мне и не мешают. Алак не сопротивлялся. Настой из шорех-травы подавляет волю, обезболивает и парализует. Истребитель все видит, понимает, одновременно четко осознавая происходящее, он не чувствует боли, и не может мне сопротивляться. Всего лишь час, а потом он уснет.

Я протерла поврежденную руку. А работы здесь больше чем я думала. Безобразные шрамы пересекали конечность, и переходя на плечо. Наметив фронт работ, я занялась подготовкой кинжала.

— Ты хотел знать, — повернулась я к командиру.

Медленно провожу ладонью над его рукой. Пара рун из раздела мертвых искусств написанных его же кровью на груди. А он по-прежнему не способен себя защитить. В его глазах ужас. Я жестока? Возможно, но это необходимо. Каждому уроку свое время.

Вдоль шрамов проявляются золотые нити. Это спайки чужой маги, грубые скобы, держащие мышцы вместе. Надеюсь, я смогу исправить этот ужас.

— Лечил тебя сущий коновал. Но стоит отдать ему должное, магии на тебя он не пожалел, в это и заключается самая главная твоя беда, — смотрю в невменяемые от страха глаза истребителя. — Разрушить его работу без потери руки, не под силу ни одному человеческому магу. А вот это, — я показываю ему злополучный кинжал, — вполне способно разрушить магические скобы.

Я взмахнула острым оружием, и золотая нить отделилась от тела. Миг и она исчезла совсем. Я взмахнула им второй раз, и рассекла мышцу до кости. Руки давно продезинфицировала, магией создала стерильное пространство. И магией же принялась перекраивать его конечность, помогая себе руками. Вид собственной крови он переносил с трудом, но все-же держался. А вот я немного увлеклась делом, перестав следить за моральным состоянием командира. Вообще-то не стоит переделывать чужую работу, но у меня руки чесались, так хотелось исправить ошибки. Через некоторое время я отметила, что пациент отключился. У меня и в мыслях не было издеваться над ним, ну вобщето было, и мстить посредством его испуга я не хотела, уже отомстила. Бедный мужик, он и так многое пережил, а тут еще я на его голову. Даже и не знаю, чем он так провинился перед Равновесием.

Моих щитов коснулось, что-то легкое, еле заметное. Это кто там к нам ломится в разгар лечения? А не важно — отмахнулась я, прекрасно зная, что они не пробьются. Я же самозабвенно продолжала работать. Моя магия вперемешку с различными зельями. Ну, если после такой кропотливой работы его конечность не будет как новенькая, я лично ему ее ампутирую.

Я потеряла счет времени, и лишь дикая усталость во время перевязки, напомнила мне о существовании естественных потребностей родного организма. Но поражаясь собственному трудолюбию, я решила доделать дело до конца.

Отмыла руки от крови. Перетащила пациента на кровать, используя свой резерв. Прибрала комнату, очистила кинжал от нанесенных на него крови и заклятий да сняла, наконец, щиты. В комнату немедленно ввалилась нервная пятерка. Мне было слегка не до них, поэтому, проворчав, что их командир просто дрыхнет, а рука его перемотана в лечебных целях, я двинула на улицу. Как спускалась по лестнице, не помню. Как оказалась на улице, не помню. Я практически ничего от усталости не помню.

Очнувшись в конюшне, поняла, что тупо пялюсь в стену.

— Таш.

«Я здесь».

— Это ты следил за нами весь день?

«Я».

— Зачем?

«Волновался».

— След от твоих зубов весь день болел.

«Метка активировалась».

— Не поняла, — мой отупевший от усталости мозг вопил от творящегося беспредела, но работать не собирался.

«Мы связаны».

— Покажись, — устало прошептала я.

Из тени материализовался тот самый кошак переросток, которого я по своей глупости спасла. Казалось бы, я видела его в последний раз, лет сто назад, не хотелось верить, что это было вчера вечером.

— Что значит активировалась?

«Теперь к тебе не подойдет ни один из моего племени без моего разрешения. Ты со мной. А я с тобой. Навсегда».

Я определенно точно умею находить проблемы на свою пятую точку. У меня просто талант.

— А если я не хочу?

«Уже согласилась. Дала мне вторую жизнь. Я твой».

— Ты спас меня тогда. Может это зачтется в уплату долга? — Была у меня такая полудохлая надежда.

«Спас. Ты моя. Метка прижилась. Мы связаны».

Я только тяжело вздохнула и опустилась на сено.

«Твои мысли мои мысли. Моя жизнь твоя жизнь. Закон моего племени. Выбрал себе хозяйку. Не жалею».

Не хочу ни о чем думать. Не сегодня. Я свернулась калачиком на сухом душистом сене. Что-то большое и теплое улеглось рядом. Пошло бы все к драконам. Я слишком устала для разборок.

Мне снилось что-то очень хорошее. Светлое и теплое, шуба из горностая, ага. Так давно меня не посещали приятные сновидения, в которых не было места предательству и напряжению, в которых присутствовало чувство защищенности и доброты. Я до последнего не хотела выныривать из своего сна, но реальностьжестоко слизала шершавым языком все приятные ощущения. В прямом смысле.

Открываю глаза, и тихо радуюсь тому, что не имею дурной привычки визжать от неожиданности. Надо мной нависла огромная черная морда с острыми зубами, горячим дыханием и длинным языком. Этим языком усилено облизывали мое лицо.

— Мать моя король драконов, папа упырица, вот это конь, — ничего разумнее я с утра выдать не в состоянии.

«Сквернословишь» — фыркнул мысленно конь. «Нравится?» — спросил Таш самодовольно.

Я поднялась с копны сена, на которой провела ночь, и принялась изучать метоморфа. Высокий мускулистый конь черного, как ночь, окраса. Длинная густая грива, шикарный хвост. Он был одновременно и изящным и мощным. Глаза такие же черные, как и он сам. Сильный и красивый. Таш оскалился, а я начала судорожно вспоминать, не пила ли, какой неизвестный мне, настой вчера вечером. Видеть улыбающуюся лошадь с челюстью упыря с утра явный признак помутнения рассудка. Это я как лекарь заявляю.

— В форме кота переростка ты мне нравился больше.

Таш фыркнул.

— Ты ведь не уйдешь? — спросила обреченно.

«Нет».

— А как я, по-твоему, должна объяснять истребителям твое появление? Ты рискуешь. Они убьют тебя, если узнают кто ты.

«Не узнают».

— Они поймут.

«Нет. Теперь ты верхом на мне».

— Но у меня уже есть лошадь, — я возмутилась только для виду. Как представлю, что придется сесть на эту клячу, так все отбитые места ныть начинают.

«Уже нет» — настолько уверено он это сообщил, что мне резко захотелось повидать свой транспорт.

Выхожу из стойла, в котором отдыхала всю ночь. Рассвет серел в маленьком оконце, было промозгло и сыро. Подхожу к стойлу, в котором оставила вчера свою лошадку. Открываю его и понимаю, почему на метаморфа ведется охота. Лошадь была мертва. Жестоко растерзана, потроха вывалились из вспоротого живота, а из перегрызенного горла сочилась кровь, местами видны обглоданные кости. Оборачиваюсь к своему новому транспорту.