Саша, любимый брат Саша!
Во имя чего он безоглядно, напропалую пошел на смерть? Оправдан ли террор как метод борьбы за переустройство мира? Что дало бы убийство Александра III народу, если б замысел заговорщиков был успешно осуществлен?
Цари не раз уже сменяли один другого. Ивана Грозного сменил безвольный Федор. Потом на троне оказался Борис Годунов. За ним — Лжедмитрий, Василий Шуйский, династия Романовых. Но самодержавие осталось самодержавием. Как и тогда, когда вместо убитого народовольцами Александра II самодержцем всероссийским стал Александр III.
А народ?
Все так же далек он от власти, власть так же далека от него. Те же плети полосуют его спину. Тот же голод терзает его. Те же цепи сковывают руки и ноги. То же ярмо на его шее.
«Народ безмолвствует».
Как же разомкнуть его уста? Как добиться того, чтоб он заговорил, но заговорил не слепым языком бунта, бессмысленного и беспощадного, а так, как должно было ему заговорить, чтобы выйти на единственный путь, который приведет его к победе?
И где тот путь? «Куда ж нам плыть?..»
…На протяжении всей экзаменационной сессии, длившейся с 5 мая до 6 июня, Володя Ульянов сдавал экзамен за экзаменом, получая по всем предметам пятерки, за исключением логики, по которой ему была поставлена четверка. Он сдавал экзамен в день, когда по всему Симбирску было расклеено официальное сообщение о суде и смертном приговоре но делу 1 марта 1887 года и когда, куда б он ни бросил взгляд, он видел имя Саши и слова: «Приговор приведен в исполнение». Он сдавал экзамены, когда местные власти предприняли шаги, чтоб выселить семью Ульяновых из города. Он сдавал их, когда одетая в глубокий траур Мария Александровна, сопровождаемая Анной Ильиничной, вернулась из Петербурга. Сдавал настолько блестяще, что был удостоен золотой медали.
Тотчас по окончании экзаменов семья Ульяновых навеки покинула Симбирск.
Осенью Владимир Ульянов поступил в Казанский университет. Принял участие в первой же стычке студентов с университетским начальством. Был арестован, исключен из университета, выслан в Кокушкино, где отбывала ссылку его старшая сестра Анна.
Снег, снег, снег… Поля, утонувшие в снегу, туманное зимнее марево, тишина, дальний звон бубенцов, ямщик, привозящий редкую почту.
Так «в глуши, во мраке заточенья» кончился этот страшный год, который был начат отвратительным глумлением над памятью Пушкина, взрывом народной любви к нему и, как черным крестом, перечеркнут гибелью Саши.
Много пережил, много передумал, многое понял Володя Ульянов за этот долгий, тяжелый год.
Когда я думаю о Ленине, мне кажется, что на протяжении этого года в нем происходило бурное созревание тех духовных и умственных сил, которое, будучи подготовлено всем заложенным в его натуре, сделало его Лениным.
…Дальше были Самара, сдача экстерном университетских экзаменов, переезд в Петербург, «Союз борьбы за освобождение рабочего класса».
Муза истории, божественная Клио, любит устраивать сшибку событий и дат.
Приговор о ссылке Ленина в Восточную Сибирь был подписан 29 января 1897 года, в шестидесятую годовщину смерти Пушкина.
Три года спустя, тоже в день пушкинской годовщины, для Ленина закончился срок ссылки. На следующий же день на малорослых сибирских лошаденках он отправился в путь в Россию.
Местом своего жительства он избрал Псков: университетские города и промышленные центры были для него закрыты. Огромным достоинством Пскова была его близость к Петербургу и к западной границе. Отсюда было проще, чем из других мест, поддерживать связь с подпольными центрами. Отсюда было легче бежать.
…Ленин приехал в Псков 26 февраля 1900 года с утренним поездом. Мимо казарм Иркутского полка, мимо каторжной тюрьмы, именуемой арестантскими ротами, мимо винного завода он поехал по имевшимся у него адресам в поисках пристанища.
Садясь в сани, он обратил внимание на обветшалый дом, на стене которого была укреплена доска с надписью:
«В этом доме временно проживал Александр Сергеевич Пушкин».
Так они встретились на старинной псковской земле!
Глава пятая
Ленин приехал в Псков, когда прошло меньше года после столетия со дня рождения Пушкина.
В газетах и журналах появилась рубрика: «В ожидании пушкинских дней». Запорхали статьи и статейки. Готовились литургии и панихиды. Кто-то что-то кому-то телеграфировал. Потек елей, еще более густой, чем во время предыдущих юбилеев. Уж на что солидны «Русские ведомости», стяжавшие славу «профессорской газеты», но и они засюсюкали не хуже других.
«С какою сладкою радостью все просвещенное русское общество преклонит колени перед неугасимой памятью своего лучшего друга и любимца, — писали они. — Деятельность Пушкина представляется алмазами убранною, розами наполненною корзиной тончайшего из золотых нитей кружевного плетения».
Заранее была намечена программа празднеств. Заупокойные церковные службы перемежались подписными обедами и литературно-музыкальными вечерами. В продажу поступили перочинные ножи с портретами Пушкина. Парфюмерная фабрика Остроумова выпустила мыло и духи «Пушкин».
…И вдруг среди все этой мути прозвучал гневный голос Льва Толстого.
А нужно ли вообще отмечать юбилей? — вопрошал он. Что прибавит к славе поэта юбилейное празднество? В стране сейчас горе: голод, болезни, цинга, люди мрут кап мухи, Не нужно тратить деньги на памятники. Мы должны создать в память Пушкина живой, говорящий памятник: устройство школ, больниц, богаделен. Надо отдать весь сбор со всех празднеств голодающим.
Завязалась полемика между сторонниками и противниками идей Толстого. «Новое время» приняло в ней участие репликой в том стиле, который был положен ему от роду, заявив, что весь спор представляет собой «шипенье и лай из-под двух-трех инородческих подворотен».
И вот подошел день празднеств.
В Пскове он был начат торжественной всенощной, отслуженной в Благовещенском кафедральном соборе.
На следующий день — торжественная заупокойная литургия и панихида.
Затем вступили в дело хоры учащихся, литературно-музыкальные утренники, спектакли, организуемые почему-то «Обществом трезвости».
В Святых горах также были отслужены всенощная, заупокойная литургия, панихида. Но к могиле поэта пройти оказалось невозможно, дорога была размыта, все утопало в грязи. Так что прибывшие на торжества официальный представитель петербургских властей и псковский губернатор осторожно сделали по нескольку шажков, повернули назад и укатили в Псков. У подножия холма осталась толпа в несколько сот человек. Погода была дурная, моросил дождь, но люди стояли без шапок. Время от времени кто-нибудь взбирался на высокое надгробье и говорил о Пушкине.
День клонился к вечеру. Толпа стала расходиться — и пушкинский уголок снова погрузился в молчание и забвение.
Но все же — скорее всего по недосмотру цензоров — в печать проскочило о жизни Пушкина кое-что весьма мало похожее на «розами заполненную корзину тончайшего из золотых нитей кружевного плетения». Например, рассказ о секретном «Деле о Пушкине» и о ремарках Николая I на полях «Бориса Годунова».
Колоритную историю поведали на своих страницах «Петербургские ведомости».
В середине семидесятых годов шеф жандармов Мезенцев пожелал познакомиться со списком лиц, находившихся под негласным полицейским надзором. Просматривая их, он обнаружил числящегося среди прочих «титулярного советника Пушкина». Велел доложить, кто это такой. Было проведено необходимое расследование и установлено, что это тот Пушкин, который писал стихи и был пожалован в камер-юнкеры. Больше сведений о Пушкине в жандармские канцелярии не поступало (видимо, они шли в собственные руки Бенкендорфа) — Пушкин так и остался в списке поднадзорных и был исключен из него чуть ли не сорок лет спустя после смерти.
Посетившая в 1911 году Михайловское писательница Гаррис в книге «Уголок Пушкина» рассказывает, что в Пскове никто не мог объяснить, далеко или близко село Михайловское. Крестьяне-подводчики глядели на нее с недоумением. Появление ее в Михайловском (которое все местные жители называли «Зуевка») вызвало переполох.