2. Что же касается Демонакта, то о нем ныне следует говорить, во-первых, для того, чтобы он остался, насколько это от меня зависит, в памяти лучших людей, во-вторых, чтобы благородные юноши, склонные к философии, настраивали себя не только по древним образцам, но и в современной жизни имели бы пример для подражания и старались сравняться с лучшим из известных мне философов.

3. Он был родом с Кипра и происходил из семьи не безвестной по своему положению и состоянию. Однако Демонакт был выше всего этого и, сочтя себя заслуживающим самой прекрасной участи, устремился к занятиям философией. Причем, Зевсом клянусь, к этому его побудил не Агатобул, не его предшественник Деметрий и не Эпиктет, хотя со всеми этими философами Демонакт был знаком, так же как и с Тимократом из Гераклеи, мудрецом, наделенным замечательным красноречием и умом. Однако, как я сказал, не под влиянием этих философов, а движимый с детства свойственным ему стремлением к прекрасному и врожденной любовью к философии, стал он презирать все человеческие блага; избрав своей долей свободу и независимость, он прожил честно, порядочно, безупречно, и всем, кто знал Демонакта, служили образцом и его характер, и истинность его философского учения.

4. О Демонакте нельзя сказать, употребляя известную поговорку, что он достиг всеобщего уважения, «палец о палец не ударив», напротив, он стал сначала другом поэтов и многие их творения знал на память; он упражнялся в ораторском искусстве и основательно, не скользя, как говорится, по поверхности, изучил различные философские теории. Он развил гимнастическими упражнениями свое тело, сделав его закаленным и выносливым, да и вообще Демонакт заботился о том, чтобы иметь возможность ни в ком и ни в чем не нуждаться, и, как только увидел, что не может более обходиться собственными силами, добровольно ушел из жизни, оставив по себе среди лучших из эллинов светлую память.

5. Демонакт не пренебрегал ни одним философским направлением, но, многие из них соединив в единое целое, не старался показать, какому именно он отдает предпочтение. Все же, казалось, он более всего примыкал к Сократу, хотя своим обликом и непритязательностью, видимо, стремился скорее походить на синопского философа.340

Впрочем, Демонакт не фальшивил, не старался представить свой образ жизни иным, чем на самом деле, и тем вызвать всеобщее внимание и удивление; напротив, он жил как все, с людьми держался просто, нимало не был одержим спесью и вместе со всеми исполнял свои гражданские обязанности.

6. Демонакт не допускал в обращении сократовской иронии, а вел беседы, исполненные аттического изящества, так что собеседники не презирали его за невоспитанность и не уходили с единственной целью — избегнуть его угрюмых порицаний. Нет, его покидали бурно проявляя свою радость, став намного лучше, сияющие, исполненные надежд на будущее.

7. Никто никогда не видел, чтобы Демонакт кричал, выходил из себя, сердился, даже если ему приходилось порицать кого-либо: да, он осуждал ошибки, но ошибающегося он прощал. В этом Демонакт считал нужным брать пример с врачей, которые лечат болезни, но не испытывают ненависти к больным. Он полагал, что людям свойственно ошибаться, а долг божества или мужа богоравного — направлять оступившихся на истинный путь.

8. Ведя такую жизнь, Демонакт ни в ком и ни в чем для себя не нуждался, но оказывал помощь друзьям, когда это было необходимо: тем из них, кто почитал себя счастливым, он напоминал, как преходящи блага, которыми они кичатся, и в то же время был веселым утешителем для тех, кто жаловался на бедность, тяготился изгнанием, сетовал на старость или болезни, не желая видеть, что вскоре прекратятся все их страдания, через короткое время наступит забвение и хорошего и плохого и все будут надолго свободны.

9. Его заботой было водворять мир среди повздоривших братьев и примирять жен с их мужьями. Как-то он удачно выступил перед пришедшим в волнение народом и убедил чернь благоразумно служить отечеству. Вот какого рода философию он исповедовал: ласковую, кроткую, радостную.

10. Огорчали его только болезнь или смерть друзей, ибо он считал дружбу величайшим из благ. Именно поэтому он был для всех другом и почитал своим близким любого, кто только принадлежал к человеческому роду. От дружбы одних он получал большее удовольствие, от других — меньшее, но пренебрегал лишь теми, кто, казалось ему, не подавал никаких надежд на исправление. Все это он делал как бы вдохновляемый харитами и самой Афродитой, а говорил так, как будто постоянно — по выражению комического поэта341 — «на его устах пребывала Убедительность».

11. Вот почему афиняне — как народ, так и находящиеся у власти — чрезвычайно уважали его и смотрели как на существо высшее. Правда, в первое время Демонакт вызывал неудовольствие многих афинян и за свою вольную речь и независимое поведение заслужил у толпы ненависть не меньшую, чем некогда Сократ. Нашлись даже некоторые афиняне, которые взяли на себя роль новых анитов и мелетов, выдвигая против него те же обвинения, что и их предшественники против Сократа: никто-де никогда не видел, чтобы Демонакт приносил жертвы богам, и он единственный из всех не посвящен в Элевсинские мистерии.

В ответ на это Демонакт, покрыв голову венком и надев чистый плащ, мужественно явился в Народное собрание и произнес защитительную речь — говорил он временами хорошо и благопристойно, временами же более сурово, чем можно было бы ожидать от такого человека. Возражая на обвинение в том, что он никогда не приносил жертвы Афине, Демонакт сказал: «Не удивляйтесь, афиняне, что я до сих пор не приносил ей жертвы: ведь я полагал, что богиня не нуждается в моих приношениях». Отводя второй упрек, касающийся мистерий, он объяснил свое неучастие в таинствах следующим образом: если мистерии окажутся плохими, он не сможет об этом не рассказать непосвященным, но постарается отвратить их от участия в оргиях; если же, напротив, мистерии окажутся хорошими, он всем расскажет о них из человеколюбия. Услышав это, афиняне, уже державшие наготове камни, предназначенные для Демонакта, тотчас преисполнились к нему кротости и доброжелательности и с этого момента начали его уважать, чтить, а в конце концов и восхищаться им. И все это — несмотря на то, что во вступлении к обращенной к ним речи Демонакт употребил резкие слова. «Афиняне, — сказал он, — видите, я в венке, так принесите же теперь и меня в жертву. Ведь первая ваша жертва не встретила одобрения богов».

12. Хочу привести в качестве примера несколько метких и остроумных высказываний Демонакта. Начну с Фаворина, с того, как удачно Демонакт ему ответил. Фаворин узнал от кого-то, что Демонакт насмехается над его философскими беседами и особенно над включенными в них вялыми, расслабленными стихами, называя их жалкими, бабскими и меньше всего приличествующими философии. Фаворин, подойдя к нему, спросил Демонакта, кто он, собственно, такой, чтобы издеваться над его беседами. «Человек, — сказал Демонакт, — чьи уши нелегко обмануть». Однако софист-евнух не Унимался и задал другой вопрос: «Что ты взял с собой, Демонакт, оставив детские забавы и вступив на путь философии?»

— «Яйца», — ответил Демонакт.

13. В другой раз, приблизившись к Демонакту, Фаворин спросил его, какое философское направление он предпочитает. «А кто тебе сказал, что я вообще занимаюсь философией?» — возразил Демонакт. И, уже отходя от Фаворина, он весело рассмеялся. В ответ на вопрос софиста, над чем он смеется, Демонакт сказал: «Смешным показалось мне, что ты, сам не имея бороды, по бороде узнаешь философов».

14. Одно время в Афинах большой популярностью пользовался софист Сидоний, который, расхваливая себя, утверждал, что он якобы одинаково искушен во всех философских учениях. Говорил он следующее: «Если Аристотель меня позовет, я последую за ним в Ликей, если Платон — пойду в Академию, если Зенон — буду проводить время в Стое, если же меня позовет Пифагор, буду молчать».342 — «Послушай, — сказал находившийся среди слушателей Демонакт, поднявшись с места и называя софиста по имени, — тебя уже зовет Пифагор».