— Правильно рассуждаете, товарищ! — подхватил Николай. — Только вот тебе ложка дегтя: ты сегодня во сколько со своей конференции слинял?
— В час.
— Правильно, и куда поехал? К Светке своей. На работе в понедельник сказал бы, что конференция была до пяти-шести и не было смысла возвращаться. То же самое зарядил бы своей Танюхе, верно?
— Верно…
— А в наше время тебе бы сто раз позвонили все кому не лень, и хрен бы ты отвертелся: на работу поехал бы как миленький, а потом домой. А если телефон выключить или трубку не брать, придется объясняться — в какой же это ты дыре пропадаешь, что там нет связи? У нас сейчас так — если не на связи, значит, что-то не то, сразу подозрения.
— Здорово! Как можно бы было в наше время наладить трудовую дисциплину с помощью этих мобильников! Помнишь, Ленин писал, что «социализм — это учет и контроль»? Поставили бы прогресс на службу строительства нового общества!
— Петя, ты пить разучился, что ли? Что ты несешь? Ленина он вспомнил! Забудь этого урода!
Взгляд Петра сделался стальным, губы поджались:
— Николай, не смей так говорить о Ленине!
— Это почему же?! И не надо мне приветливых взглядов исподлобья. Кто он этот Ленин? Кровавый диктатор…
— Не смей!..
— Да, смею! Миллионы жизней положили на алтарь светлого будущего, а получилось темное прошлое! Ведь если бы не большевики, ужасы первоначального накопления капитала нам бы не достались. Россия пережила их задолго до 17-го года. А твой Ленин «со товарищи» нам этот подарок по новой сделал. И по законам диалектики на новом уровне бессердечия и цинизма. Ты, Петя, не принимай у нас ничего близко к сердцу, а то не выдержишь. Тебе же интересно знать, как мы до всего этого дошли?
— Конечно.
— Вот и не перебивай старших. Тем более тебе во всем разобраться времени осталось — всего ничего. Будем действовать по плану. Как это называлось? Ленинский комплексный план. Блин, у вас, что ни возьми, все «ленинское»…
— Кстати, Коля, разве я не на два года старше тебя? И к тому же куда мы так торопимся?
— На первый вопрос отвечу сейчас: по общему количеству прожитых лет я старше тебя, сопляк, без года на четверть века. А на второй отвечу завтра с утра — мы оба пока не готовы.
— Что ты имеешь в виду?
— Сказал завтра, значит, завтра. Слушай старших, говорят тебе! Итак, на чем я остановился? Да: Танька, розыск… Она ждала, что ты одумаешься и вернешься к ней. Она тебя любила. И ждала. Но когда началась перестройка, в 85-м году, в ней как будто что-то выключилось, она вдруг поняла, что ты уже никогда не вернешься. Страна рушилась, и твоя Танька тоже. Она часто плакала. Похоже, все предчувствовала, может, поэтому у нее крыша начала ехать…
— Что предчувствовала?
— Да ничего особенного, что должна предчувствовать молодая, красивая женщина в ее обстоятельствах? Что она покинута, что живет в одной комнате с сыном, что, скорее всего, так и завянет в одиночестве. Короче, это стало ее навязчивым состоянием, и пришлось ей полгода поваляться в больнице.
— Ты хочешь сказать, в психушке?
— Нет, в Первой градской, я ее в неврологию устроил. Но лечили, конечно, не нервы, а психику. С Васей твоим мы на пару вели хозяйство, он уже в школу пошел, помогал. Душа в душу жили.
— Спасибо тебе, Коля, я всегда знал, что ты — настоящий друг. У Таньки так никого и не появилось?
— Никого, — твердо сказал Николай и спрятал взгляд. Невозможно признаться другу, что тебе всегда нравилась его жена, что ее соленые слезы капали прямо на твое сердце, что однажды вечером на кухне ты в порыве нежности и сострадания по-дружески прижал Татьяну к груди, что молодые одинокие души и тела недолго сливались по-дружески, что ты потом клял себя за эту слабость, что целый год никого не мог пригласить к себе… Надо отдать должное Татьяне, она, почувствовав бесперспективность их отношений, сама дала Николаю «вольную»…
— Как же она, бедная, одна… Слушай, все-таки найдем ее номер, я позвоню…
— Пеца, не суетись. Действуем по плану. Что ты ей скажешь через 27 лет после исчезновения? Сначала подготовься к такому разговору.
— Ты прав. А что такое «перестройка»?
— Петюня, ты счастливый человек! Тебе повезло проскочить через все это говно. Так вот, в 85-м, после того как на кремлевское кладбище свезли очередного Генсека…
— Андропов, получается, всего два года у власти был.
— Год. Он умер в феврале 84-го. А в 85-м умер Черненко…
— Этот старый маразматик?! Его тоже Генсеком избрали?!
— Именно. Но ненадолго. У нас тогда была «пятилетка в три гроба». Четырех Генсеков сменили за четыре года. Вот так! А потом избрали Горбачева…
— По-моему, его Юрий Владимирович из Ставрополья перетащил…
— Нам всем на голову…
Николай коротко изложил свою версию новейшей истории России и мира. Рассказал, как рушилась Империя, как тараканами разбежались союзные республики и Варшавский договор; как не было ни одного года, чтобы на территории бывшего СССР не воевали (заодно рассказал о кровавой бане, в которую превратился развал любимой Петром Югославии); как бросились грабить родную страну ее верные сыны; как профессора становились нищими, а уголовники миллионерами; как демократическая общественность свергла партийную номенклатуру и, заняв ее место, превратилась в гораздо более закрытую касту; как новая власть занялась конверсионными операциями «власть — деньги» и наоборот…
— Как же вы выжили?
— Действительно, парадокс какой-то: с одной стороны, все именно так, как я рассказал, а с другой, и выжили, и как-то устроились. Да и жить богаче стали — вон сколько машин на улицах. Меня возьми… Хотя нет, я — плохой пример. Непонятно еще, чем у меня все кончится…
— Тебе жаловаться! В наше время так, как ты, наверное, не все секретари ЦК жили.
— Эх, Петя, зелен ты еще! Объясню почему, но начну издалека. С перестройкой при комсомоле стали создавать молодежные коммерческие центры. Я сразу почувствовал: это — мое. Создал такой центр, под него райком выделил несколько зданий в районе, теперь они в моей собственности. Пока в моей. Сдаю в аренду, стабильные деньги.
— Ты их выкупил у райкома?
— Почти. Тогда это называлось — приватизировал. Формально купил, реально задаром взял.
— То есть ты — вор?! Ты, кто в наше время, рискуя карьерой, не дал второму секретарю райкома партии незаконно оформить квартиру на дочку?! Как же ты мог так переродиться?! Неужели я тоже таким стану?
— Раньше мы были чище, наверное, потому что моложе. Ты еще увидишь, как происходят эти изменения внутри тебя. Постепенно, понемногу. Поверишь, сначала я торговать стеснялся. С одной стороны, продавать за рубль товар, купленный за копейку, нечестно. А с другой стороны, товар нужен покупателю, и твоя цена его устраивает. Получается, ты и деньги делаешь, и доброе дело — прекрасное оправдание. Раз за разом становится проще. Или те же кредиты. Поначалу их берешь с честным намерением вернуть. Потом смотришь, другие не возвращают, а их дела идут лучше твоих. Тут приходит к тебе управляющий банком и сам предлагает кредит не возвращать. Нужно с ним поделиться, и он прикроет: ты рискнул, он рискнул — плата за риск, все по-честному. К началу века я оказался при деньгах, при недвижимости и без иллюзий. Между прочим, как зарабатывать начал, все время твоим помогал. У Таньки зарплата институтская — только с голоду не помереть, поэтому я им постоянно подкидывал. Она сперва хорохорилась, не брала, но в начале 90-х так прижало! Зарплата мало того что маленькая, ее не платили по полгода.
— Как не платили, почему?
— А потому, что институтское начальство (как, впрочем, и любое другое начальство) желало при капитализме жить как при коммунизме. Зарплату размещали в банке на депозит, банкиры пускали деньги в оборот, а руководству отстегивали проценты. Сотрудникам говорили, де государство выплаты задерживает, и тянули, пока не начинались голодные обмороки или забастовки…
— Не могу поверить, что это делали вчерашние советские люди…