После получения упомянутой выше справки отец, единственный из всех литераторов — членов партии, никогда до конца жизни не посещал партсобраний! Если проходили обсуждения каких-либо важных вопросов, то протоколы и документы ему присылали домой, часто с пометкой «Секретно!».

Биография отца серьезно повлияла на мою жизнь, исподволь тоже подвела меня к «путешествию в будущее». Поэтому расскажу немного о его жизни, тем более что она была чрезвычайно богата яркими событиями. Матрос русского парусного и английского парового флота на океанских линиях, чернорабочий в Европе и Америке, окномой небоскребов в Нью-Йорке, участник Октябрьской революции и гражданской войны, писатель и драматург, автор знаменитой пьесы «Шторм». Многие считали биографию отца более интересной и захватывающей, чем даже у Джека Лондона. «Приключения» отца хорошо иллюстрируют и ушедшую эпоху (родился он в 1885 году), которая уже начинает бледнеть и стираться в нашей памяти. К примеру, что значит — родиться в 1885 году? В 1902 году, рассказывал отец, в Одессу пришел однажды английский пароход, и посмотреть на него высыпал весь город: пароход был освещен электрическими лампочками! Потом появились радио, самолеты.

Приведу наиболее яркие, запомнившиеся мне эпизоды из жизни отца, которые одновременно характеризуют и его эпоху.

Родился отец в бедной еврейской семье в городе Александрия бывшей Херсонской губернии. Образование — хедер (еврейское учебное заведение: смесь детского сада и начальной школы) и четыре класса церковно-приходской школы. Отец с отвращением вспоминал учебу в хедере, учителем (меламедом) и хозяином которого был психопат и садист. Он, например, никогда не расставался с длинным хлыстом, которым умел доставать учеников даже на задних партах. Однажды, после того как меламед устроил в хедере коллективную порку — уложил всех учеников на парты задницами вверх и стал полосовать их своим хлыстом, отец со старшим братом Сеней решили ночью сжечь хедер, который располагался в небольшом деревянном доме. Подложили под стену сено, хворост и запалили. Дали деру. Утром мать с удивлением увидела, что они не встают, просыпают хедер. С трудом их подняла. Заговорщицки улыбаясь, они отправились «учиться» и вдруг с ужасом увидели, что хедер стоит цел и невредим, только одна стена как бы закопчена. Пожар не занялся!

Старший брат отца умудрился в дальнейшем поступить учиться в мореходное училище, что для еврея было тогда делом очень нелегким, а окончив его, «проник» в военный флот, что было уж совсем редкостным событием. Затем неблагодарный вступил в партию эсеров, участвовал в 1905 году в знаменитом восстании лейтенанта Шмидта и заработал 16 лет каторги, но чахотка сократила срок — свела его в могилу на девятом году заключения. У меня сохранились из отцовского архива фотографии дяди Сени с группой политзаключенных на каторге в Сибири. Я время от времени достаю эти фотографии и рассматриваю лица политкаторжан — интереснейших личностей, интеллигентов, людей какого-то другого народа. Уже в эмиграции, в Мюнхене, я показал эти фотографии директору русской редакции Радио «Свобода» американцу Джону Лодизину. Он долго всматривался в лица революционеров и вдруг сказал: «Какие интересные люди! Как жалко, что из этого ничего не вышло...»

Сохранилось у отца и письмо дяди Сени с каторги, в котором он описывал жизнь политкаторжан. Я как-то показал его в Москве одному диссиденту. Он был поражен, насколько лучше и человечнее были условия на царской каторге по сравнению с лагерями даже времен Брежнева, загорелся идеей напечатать письмо в «Хронике текущих событий». Я дал согласие (отца уже не было в живых), но вскоре тогдашние коллеги нынешнего президента начали очередной виток репрессий, нанесли удар по «Хронике», и осуществить публикацию не удалось.

Но вернусь к биографии отца. Вслед за старшим братом и он подался в море — юнгой на парусную шхуну. В 16 лет. Фактитически бежал из дома. Говорил, что повлияло на него и чтение Фенимора Купера и Майн-Рида. Заболел романтикой в душном местечковом быту. Перед побегом усиленно занимался гирями – качал мускулы. Отец моего отца, мой дед, лесничий и мелкий маклер, домашний тиран и самодур, огромного, между прочем, роста человек, имевший в городе прозвище «полтора жида», не раз мазал гири отца дерьмом, чтобы его сын не занимался нееврейским делом! И вот при таких-то исходных условиях, отец, добравшись пешком до Херсона, нанялся там юнгой на грузовую парусную шхуну. В 16, не забудем, лет! Отец вспоминал, как после одной аварии на шхуне ночью услышал в кубрике тихий разговор насчет того, что уж не «жидок ли наш» приносит нам несчастия, не стукнуть ли его, да за борт? Однако шкипер эту идею не одобрил.

Через год плавания отец стал уже настоящим матросом. Самой тяжелой и в то же время самой романтичной была работа с парусами — собирать или распускать их, лежа животом на рее и раскачиваясь вместе с мачтой. Во время шторма амплитуда достигала колоссальных размахов. На этой работе отец накачал себе такие руки и пресс, что потом в Америке, где он обучился боксу, получил приглашение стать профессиональным боксером.

После четырех лет хождения на шхунах по Черному морю отцу захотелось увидеть мир – настоящую романтику! В Одессе в портовом кабачке он угостил трех матросов с английского корабля, и они спрятали отца в угольном трюме, приносили ему есть и пить, а когда корабль прошел Босфор и Дарданеллы, представили его капитану, и тот зачислил отца матросом. Это была обычная практика. В английском торговом флоте команды формировались из матросов самых разных национальностей, только командный состав был английским.

На английских кораблях, плавая на океанских линиях из Англии в Африку и Австралию, отец познавал мир и приобретал, как он говорил, «классовое сознание». Сам был объектом жестокой эксплуатации и наблюдал, как еще более жестоко эксплуатировали аборигенов в колониях. Романтики вокруг по-прежнему было мало! «Свет красив для тех, кто путешествует в каютах, а не в кубриках!» — вспоминал отец слова матроса, с которым плавал.

В одном из рейсов отец столкнулся с ненавистью английского боцмана, который возненавидел русских после того, как его избили в Одессе русские моряки. Боцман начал придираться к отцу, издеваться. Хотел выжить его с корабля. Дело дошло до драки, и боцман, хорошо владевший боксом, сломал отцу нос. Отец тогда боксировать еще не умел. Но в следующей драке он изловчился завалить боцмана спиной на раскаленную печку. Кончилось тем, что на берег сошел боцман. Корабельный фельдшер поставил отцу нос на место, но перелом остался заметен на всю жизнь. Эта история описана отцом в его рассказе «Дикий рейс».

В 1911 году отец сошел на берег — в США. Как бывший матрос парусного флота, не боявшийся высоты, получил работу окномоя небоскребов. Тогда еще окномои-высотники работали без люлек. Вылезали из окна, пристегивались ремнями к специальным кольцам в рамах и, откинувшись на ремнях — спиной над бездной, мыли стекла.

Однажды отцу надоело вылезать и влезать в окна, и он попробовал пройти от окна к окну по карнизу, но для этого надо было снять страховочный ремень с кольца. Все бы обошлось, но от напряжения ногу схватила судорога: дело было все-таки на каком-то 90-м этаже. Отец постоял, превозмог боль и дошел до соседнего окна. Но его заметили из небоскреба напротив, подняли тревогу. Кончилось все увольнением. Описана эта история в знаменитом рассказе «Монотонность», который часто читался с эстрады в популярном раньше жанре художественного чтения.

С вершин небоскребов отец спустился в холлы фешенебельных отелей натирать бальные полы. Их надо было увлажнять эфиром, потом специальными щетками драить добела и покрывать лаком, так что пол превращался в зеркало, в котором отражались люстры, дамы и господа, их наряды и бриллианты, которыми украшались даже туфли женщин.