Александр Филимонов
ПРИДИ И ПОМОГИ
(Мстислав Удалой)
Из Энциклопедического словаря. (Изд. Брокгауза и Ефрона. Т. XX, Спб., 1897)
В 1209 г. вернул новгородцам Торжок и провозглашен был их князем, в 1212 и 1213 гг. ходил на чудь и брал дань с жителей. По словам ливонской хроники, он крестил несколько язычников.
В 1214 г. Мстислав с новгородцами и смоленскими князьями пошел на Всеволода Чермного, выгнал его из Киева, который отдал Ингварю Луцкому, и затем, недолго пробыв в Новгороде, удалился в южную Россию.
Когда новгородский князь Ярослав стал теснить своих подданных, Мстислав явился на помощь Новгороду и, в союзе с Константином Всеволодовичем, разбил на Липецком поле Ярослава и его союзника Юрия Владимирского (1216), посадил на владимирский стол своего союзника, вместо его брата Юрия, и снова вернулся в южную Россию.
Побывав еще раз в Новгороде для наказания нерадивых наместников и простившись окончательно с новгородцами, Мстислав прогнал венгров из Галицкой земли и сел в Галиче (1219), который в 1220 г. ему пришлось снова силою добыть от венгров и поляков. Есть известие, что Мстислав в 1221 г. принял титул галицкого царя и венчался венцом Коломана.
В 1223 г. участвовал в битве при Калке. Конец жизни провел в раздорах с Даниилом, галицкими боярами, поляками и венграми, умер схимником в Торческе в 1228 г.
Глава I. Новгород. 1208 г
Для Никиты в этом была польза — его след на вороватой тропке заметен не будет, а значит, и не привлечет ненужного внимания. Сейчас, когда можно было уже видеть городскую стену, ворота, ведущие в Загородский конец, и даже угадывались кресты Великой Софии — золотые купола еще не были видны, — самое время ненадолго спрятаться за скирдой, успокоиться, еще раз обдумать, что делать дальше.
Добраться до Новгорода — это только полдела. Главное — пройти в город неузнанным да на улицах ухитриться не встретить никого из старых знакомых. А таких — считай, вся Софийская сторона. Первый же встречный глянет в лицо и остолбенеет: «Никита? Олексы Сбыславича сын? Дак ты помер же!» И снова — уноси ноги из родного города, иначе схватят. И хорошо если при свидетелях — тогда может дойти до нового посадника Твердислава, и тот заступится за сына старого друга своего, Олексы. Если захочет, конечно. А только люди Мирошкинича не дураки, все сделают по-тихому да и спустят в Волхов, в прорубь, где днем бабы белье полощут.
При виде знакомых новгородских стен Никита испытывал смешанные чувства — любви и бессильной, не находящей выхода ненависти. Так, наверное, чувствует ребенок, глядящий из укрытия на свою мать, увозимую половцами в безвозвратное степное рабство. Вот она, рядом совсем, любимая маменька, сидит, понурившись, на половецкой телеге, не догадывается, что сынок ее видит сейчас, не бросит даже прощального взгляда в его сторону. А поганые, уверенные в своей правоте и силе, весело переговариваются, будто не живого человека везут, а вещь, нужную в хозяйстве. И ничем тут помочь нельзя: тебе, разом повзрослевшему, уже начинает мешать страх бесполезной смерти. Смерти, которая не облегчит твои страдания, а лишь помешает в будущем отомстить за обиду. И именно теперь, ради этой мечты, так страстно хочется жить!
Больше года прошло с того дня, как отец Никиты, Олекса Сбыславич, знатный горожанин, член совета вятших мужей новгородских, был убит по приказу великого князя Владимирского Всеволода Юрьевича. Сгубил Олексу ложным доносом давний его враг и завистник Борис Мирошкинич. Великий же князь не стал докапываться до правды, хотя узнать правду ему было совсем не трудно. Великому князю Всеволоду только бы власть свою непререкаемую над Новгородом показать: прислал боярина с приказом, дескать, велю казнить изменника всему народу в острастку, такова моя воля.
Княжил тогда в Новгороде старший сын Всеволода — князь Константин, самими новгородцами приглашенный. Да великий князь решил это дело один, без Константина. Одного Олексу Сбыславича и казнили на Ярославовом дворище, не позаботившись даже о том, чтобы выглядела сия казнь хоть бы малую толику справедливой.
Кроме Мирошкиничей да их многочисленной алчной родни, никто в Новгороде эту казнь справедливой и не счел. В самом деле: измену раскрыли страшную, непрощаемую, а изменник-то всего один, что ли? Дело-то шло тогда о тайных сношениях Новгорода с черниговскими князьями, и больше всего — со злодеем Всеволодом Чермным. Якобы изменники хотели отложиться от власти великого князя да Чермного или еще кого из Ольговичей на новгородский стол посадить. Так что же это — Олекса-то Сбыславич в одиночку вывел бы Константина из Новгорода, а Чермному ворота открыл бы, так, что ли? Что ж — и сообщников у Олексы не было, и больше никто не ведал об измене?
Темное дело, нечистое. Не знал разве великий князь, что в Новгороде нельзя сменить правителя без того, чтобы большинство народа этого захотело да на большом вече приговорило бы?
Никита скрипнул зубами, сжатыми от знакомой беспомощной злости. Помотал головой, усмехнулся: и эта привычка у него от отца, с самых юных лет. Олекса Сбыславич, если гневался, так же сжимал зубы, темнел взглядом из-под собольих бровей. И лицом и статью Никита очень походил на отца. Когда-то они с отцом любили пошутить над таким сходством.
Не из-за этого ли сходства Никита едва жизнью не поплатился? Борис Мирошкинич, погубивший Олексу, не захотел и сына оставлять в живых. Когда родное подворье стали разбивать и грабить, Мирошкиничева чадь с ножами да топорами Никиту искала, гнались за ним аж до Неверского конца, до самого Волхова. На счастье Никиты, в наступивших весенних сумерках ему удалось разглядеть длинную полынью, промытую во льду рядом с опорами небольшой торговой пристани. Он, не раздумывая, столкнул в черную воду какое-то бревно, а сам, ужом проползая между всяким хламом, спрятался под перевернутой долбленой лодкой. Долго его тогда искали. По берегу бегали, тыкали шестами в проруби, ворошили бревна. Перекликались: нашел? Нету нигде! Вон там посмотри! В выдолбленной пустоте лодки голоса убийц звучали гулко и зловеще. И когда, никого не найдя, преследователи наконец ушли, Никита, отлеживаясь в ожидании ночи, решил, что не меньше, чем безвинная смерть отца, чем разоренное родное гнездо и сломанная жизнь, достойна страшной мести будет и эта вроде бы незлобная деловитость, с которой, как зайца-подранка, искали Мирошкиничевы люди его, чтобы убить. И конечно, придется теперь отплачивать им всем еще и за ту жаркую дрожащую радость, охватившую все существо Никиты, радость оттого, что остался жив. Потому что эта радость на несколько долгих мгновений заставила его забыть о том, что случилось только что с родным отцом.