На другое утро мы нашли, и притом в изобилии, хороший корм для лошадей. В это время не укоренилась еще привычка англичан сжигать все и повсюду, где бы они ни появлялись; следы их пребывания на фермах еще не были так ужасны, как это стало потом.

Я был теперь совершенно спокоен за свой обоз. Конечно, внимание англичан было отвлечено от него. Я был прав, и через несколько дней услышал, что они перестали преследовать мой обоз, так как их быки и лошади были до такой степени измучены, что падали и околевали целыми кучами. Я слышал также, что они скоро узнали, что Девет отправился назад в Оранжевую республику, где он примется снова за железнодорожное и телеграфное сообщение, а что президент Штейн оставил обоз и отправился в Магадодорп.

Таким образом, все благополучно кончилось, и 18 августа 1900 года мы наслаждались покоем на бурской ферме, спокойно ели и отдыхали, а наши лошади получили корму вволю. Как будто тяжелая ноша временно свалилась с наших плеч.

После полудня мы переправились через Крокодиловую реку и ночевали около Витватерсранда в одной лавке, еще уцелевшей, хотя без всякого товара. Для лошадей нашлось много корму.

Разведчики сообщили мне о приближении англичан, шедших от Олифантнека к Крюгерсдорпу, а потому ночью я отправился далее. Это была та часть войска, которая на прошлой неделе стояла лагерем впереди нас, когда мы проходили мимо Вентер- сдорпа. Я хотел еще до свету пересечь им дорогу, ту самую, по которой шел Джемсон, вторгнувшись в Южно-Африканскую Республику в 1896 году. Это мне удалось, и затем, не услыхав ничего более об этой части войска, я спокойно пошел по направлению к Гатсранду. Оттуда я направился через Крюгерсдорп 8—10 миль к северу от станции Банк. Эта линия тогда еще не всюду была охраняема, только около станции стояли маленькие гарнизоны, а потому перейти ее можно было в любом месте даже днем. К моему большому огорчению, у меня не было с собой ни динамита, ни инструментов, посредством которых я мог бы повредить железную дорогу. Мне было очень обидно видеть проходивший поезд и не помешать ему — я давно уже принял за правило никогда не проходить мимо неприятельской дороги, не повредив ее в каком-нибудь месте.

Мы пришли на ферму братьев Вольфард, взятых в плен вместе с генералом Кронье. Здесь я встретил Дани Терона с его 80 людьми. Он только что перед тем избежал встречи с неприятелем между рекой Моои и Вентерсдорпом, и его лошади хотя были еще слабы, но успели немного отдохнуть. Я приказал ему приехать ко мне через несколько дней, чтобы бьггь при мне, пока не вернутся мои отряды.

Моею целью не было теперь совершение больших операций: для этого мои силы были слишком малы. Я собирался заняться порчею путей сообщения, разрушением железной дороги и телеграфной линии.

Что касается главной линии, то, признаться, там дело обстояло несколько иначе, нежели на боковой ветке, Крюгер- сдорпской, через которую мы только что перешли. На главной соединительной линии лорд Робертс позаботился поставить везде караулы.

Ночью 21 августа мы пришли в Ванфюренсклоф. С какою радостью увидели мы на рассвете холмы, пока еще издали, к югу от реки Вааль, но уже на своей родной стороне!

— А вот и Оранжевая республика! — послышались радостные восклицания со всех сторон, как только стало совсем светло. Каждый из нас волновался, как дитя, увидя снова свою родину, которая, конечно, изо всех стран света занимала первое место в наших сердцах.

Отсюда я послал генерала Филиппа Боту собрать всех бюргеров округа Вреде и Гаррисмита и привести их ко мне. Мы оставались лишь столько времени, сколько требовалось для отдыха лошадей, и отправились дальше. В тот же вечер пришли мы на ферму Реностерпорт, где наш обоз оставался более недели перед тем, как мы перешли реку Вааль. Владелец фермы был старик г-н Ян Бота. Нет! Невозможно, чтобы он принадлежал к семье Поля Бота^[38] из Кронштадта. Он и его домочадцы (между ними и его сын Ян, фельдкорнет) были настоящие африканцы. Но если бы даже он и принадлежал к фамилии Поля

Бота, то что за громадная разница между ними в мыслях и чувствах! Что делать! В этой войне это не первый пример: один член семьи всем жертвовал для Родины, в то время как другой, нося одно с ним имя, делал все, что мог, во вред своей стране и своему народу. В этом доме не было никакого диссонанса, даже старики, братья г-на Боты — Филипп и Гекки, — были сердцем и душой заодно с нами.

Потчефстром оказался не занятым англичанами. Я поехал туда и там был снят с меня портрет; очень распространенный, ще я сижу с ружьем в руках. Я упоминаю об этом здесь только потому, что с этим оружием связана интересная история. Вот она.

Когда неприятель двинулся на Преторию, то в Потчефстро- ме оставался гарнизон, и многие бюргеры приходили сюда, чтобы положить оружие. Обыкновенно ружья клались в кучу и сжигались. После ухода гарнизона бюргеры снова пришли в село. Между ними нашлись такие, которые стали приготовлять деревянные части для уцелевших от огня частей ружья.

— Вот это, — сказал мне кто-то, показывая одно такое ружье, — уже двухсотое! Оно вынуто из груды пепла и приведено в порядок!

Признаться, рассказ этот произвел на меня такое впечатление, что я взял ружье в руки и просил меня с ним сфотографировать. Мне очень жаль, что я не знаю имен бюргеров, которые занимались тогда этим делом. Их имена заслуживали бы быть записанными в назидание потомству.

Запасшись здесь динамитом, я отправился назад в отряд и ночью выехал тихо к Реностеркопу. Оттуда я послал фельдкорнета Николая Серфонтейна с вифлеемским отрядом по направлению к Рейцу и Линдлею к кафрам, которые, как я узнал, позволяли себе всякие грубости по отношению к нашим женщинам; их необходимо было приструнить.

Остальные вифлеемские бюргеры с коммандантом Принслоо и фельдкорнетом дю Пре должны были остаться при мне для того, чтобы попробовать собрать те отряды, которые ушли от Красных гор и теперь находились где-то на юге с генералом

Питом Фури. Капитана Схеперса я оставил для того, чтобы он по ночам занимался подкладыванием динамита и взрывал бы пути сообщения англичан.

Ночью я доехал до фермы г-на Вельмана, к юго-западу от Кронштадта.

Тут я получил известие, что отряды генерала Фури находились по близости от Ледибранда. Я послал к нему, а также и к судье Рихтеру несколько бюргеров, прося их приехать ко мне, чтобы переговорить со мной о том, как снова вооружить бюргеров, находящихся в южном и юго-западном округах республики.

Это письмо мое взялся доставить генералу Фури коммандант Микаэль Принслоо с несколькими бюргерами. Ночью, переходя через железнодорожную линию, он взорвал путь впереди и сзади проходившего поезда. Поезд должен был остановиться и попал таким образом в руки генерала Принслоо. Взяв из поезда все, что им было нужно, бюргеры сожгли его целиком.

Он оставался в это время недалеко, на ферме бывшего комманданта Неля.

Здесь произошел один из поразительных случаев моего спасения, которые Бог в течение этой войны не раз посылал мне.

Как-то вечером, незадолго до захода солнца, подошел ко мне один готтентот. Он сказал мне, что его господин, живший в 12 милях от дома комманданта Неля, сложил оружие перед англичанами и что он не хочет служить более у жены такого нехорошего человека. Он просил меня взять к себе в слуги и разрешить ему ездить со мной.

Пока готтентот говорил со мной, подошел ко мне судья Бос- ман из Ботавиля.

— Хорошо, — сказал я готтентоту, — я с тобой еще поговорю.

Мне хотелось еще немного порасспросить его.

Я вошел с судьей в дом и пробыл там довольно долго, так как у меня было с ним много письменной работы. По окончании наших дел он поехал в Ботавиль, а я пошел спать. Было 11 часов.

Лежа уже в постели, я вдруг вспомнил о готтентоте и почему-то забеспокоился. Я встал и вышел в пристройку, где спал мой кафр. Разбудив его, я спросил про готтентота.

— Он ушел, — был ответ, — за своими вещами, чтобы ехать с господином.