— А хочешь зарабатывать по золотой монете в день? — вдруг проникновенно прошептала мне на ухо тётка. Я вытаращилась. У нас в селе за золотую монету можно было купить пуд соли или сторговать шёлковое платье. Совсем простенькое, может, даже поношенное, но из настоящего алашанского шёлка! По крайней мере, так уверяли редкие забредавшие в нашу глушь торговцы. Скорее всего врали. Ни один из моих односельчан в здравом уме не отдал бы столько денег за наряд. А то, за что его пытались выдать, наверняка на самом деле стоило сто раз по столько. Но доверчивые сельчанки приходили просто потрогать и повздыхать над воплощённой мечтой. Слава об алашанских шелках шла по всему миру. Но в глухомань, вроде нашей, кроме славы так ничего и не добралось.

— Заманчиво, но я очень спешу. — Вежливо отказалась я, чувствуя, что от сыра потянуло тухлячком.

— Брось, девочка, куда тебе торопиться. Одной. Без денег. По дороге, на которой разбойники из-за каждого поворота выскакивают. Знаешь, сколько сейчас бандитов вокруг? Это всё Праздник Коронации. Все в города идут, а работникам большой дороги с этого ой какая нажива. Ты тоже, небось, в Бришен сходить решила? Вот молодёжь неугомонная! Ну ладно, тебе повезло, что меня встретила. По сравнению с тем, что я буду тебе платить за работу, Праздник Коронации — это полная ерунда. Сходить и поглазеть — с этого не наваришься. Зато золотишко хорошо звенит, когда его много. Купишь себе приличное платье. А то обноски на тебе, знаешь ли… — Она брезгливо сморщилась на мою пыльную одежду, а я вдруг поняла, что меня ненавязчиво, но твёрдо постепенно оттесняют к двери постоялого двора. Свиноподобная тётка заливалась соловьём, а тощий Тукар шёл рядом и внимательно зыркал по сторонам улицы, странно пустынной для главной в деревне.

— Спасибо за заботу, добрая женщина, но работа мне не нужна. — На последние два слова я сделала ударение. От сыра уже не просто попахивало, от него несло. Вырваться я не могла, потому что моё предплечье сжало как тисками. Мысль о том, чтобы пнуть тётку в колено или ударить свободной рукой, была с отброшена с тоскливым сожалением. Травницы не причиняют физического вреда. Даже если им что-то угрожает. Умные травницы наверняка просто не попадают в такие ситуации. Меня втолкнули в двери гостиницы. Пустой зал был тёмен. В воздухе висел запах горелой еды.

— Меня зовут Туравла, деточка. И ты ещё скажешь мне спасибо за такую работу. Далеко не каждая хозяйка платит своим девкам золотом только за то, чтобы её гости улыбались.

— Какие гости, какое золото, не надо мне ничего! — Выдохнула я, злясь на собственную неспособность защищаться и надеясь выиграть хотя бы минутку на раздумье. Сыр, похоже, сгнил.

— Зажми ей рот, Туравла! — глухо рыкнул Тукар, с удвоенной скоростью завертев головой по сторонам. — Если эта краля заорёт, на улице может кто-нибудь услышать, и тогда будет худо.

— Успокойся, Тукар! — огрызнулась та, ещё сильнее стискивая мне руку. — Если бы она хотела уйти, она бы уже ушла. Смотри, даже не дерётся. Она хорошая девочка и не станет кричать, потому что умная и хочет иметь звонкую монету за корсажем, правда, дорогая? Но я оказалась плохой неблагодарной дурой и заверещала так, что стыдно кому сказать. Похоже, такого от меня не ожидали. Туравла от неожиданности чуть-чуть ослабила хватку, и я решила — да пропади оно всё пропадом! Извернулась и с размаху саданула ей кулаком в челюсть. В глазах потемнело — моя собственная челюсть взорвалась болью, рука онемела и отказалась слушаться. Оттолкнув другой причитающую жертву, я ринулась в двери. Только бы выбежать на улицу, а там уж я такое голосовое соло устрою — с окрестных деревень зеваки сбегутся! А соловьи — если они тут имеются — от ужаса с деревьев посыплются! Меня схватили за шиворот и с силой рванули назад. Послышался треск старой материи и мой истошный визг. Ещё шаг — и я буквально вылетела вон. Дверь за спиной громко хлопнула, и я очутилась в знойной утренней тишине пустынной улицы. Одна и на свободе. Только давешнего козла у коновязи громко тошнило пережёванной травой. Я истерично хихикнула и сорвалась на довольно неуклюжий бег, желая оказаться как можно дальше от места, где непонятно кто чуть было не вовлёк меня непонятно во что, явно мерзкое по сути своей. Чёрная догадка о том, что это было, вызвала у меня приступ неконтролируемого смеха и заставила споткнуться. Чушь какая-то! Какая из меня девка при постоялом дворе?! Может, это галлюцинации? Голову-то ведь в телеге напекло не хило… Я завернула руку назад и потрогала ворот рубашки. Точнее то, что от него осталось. Увы. Либо последние несколько минут я вела себя как буйнопомешанная и собственноручно отрывала воротник, стоя в неудобной позе, либо всё произошедшее — правда. Полная непонимания и тревожных мыслей, я оглянулась. За мной никто не шёл. Улица была совершенно пустынна. Из гостиницы не доносилось ни звука. Козла, наконец-то, перестало тошнить. Я подхватила юбку здоровой рукой и побежала. Потребовать назад оторванный воротник и объяснения можно будет и на обратном пути. Если мне напечёт голову настолько, что я снова решу сунуться к этим мерзавцам.

В Бришен я вошла, являя собой жалкое зрелище. Растрёпанные волосы, драная рубашка, мрачная донельзя физиономия. И всё это щедро припорошено дорожной пылью. Чувствовала я себя ещё паршивее, чем выглядела. Челюсть долго не проходила. Сильная боль в руке схлынула, оставив вместо себя слабое тупое нытьё от ключицы до кончиков пальцев. Шерстяная нитка натёрла шею, а висящая на ней проклятущая шишка расцарапала грудь. Во рту расстелилась пустыня. Кружка холодного молока, поднесённая мне сердобольной женщиной в одном из одиноких придорожных домиков, давно канула в лету. Желудок вот уже несколько часов бурчал, требуя еды. С каждым разом всё громче и сердитее.

В дороге я ни с кем не общалась, хотя народ по тракту тянулся целыми толпами. Теперь стало ясно, почему в деревнях было малолюдно. Все возбуждённо галдели о каком-то Празднике Коронации, белых масках и Правителе — да будет он многажды восхвалён. Я слушала вполуха, сосредоточившись на том, чтобы дойти до города и не шлёпнуться где-нибудь на обочине, проклиная тех, кто проезжал мимо на телегах и верхом.

Городские ворота были заперты. Очередь желающих попасть внутрь размеренно текла через небольшую боковую дверь. Я пристроилась в хвосте, думая только о том, что конец моим скитаниям близок.

Толстый стражник у двери, со скучающим видом втыкающий в землю копьё, неохотно прервался и демонстративно оглядел меня с головы до ног.

— Побирушек не пускаем.

Я начала было объяснять, как всё обстоит на самом деле, но из горла вырвался только невразумительный сип, поэтому пришлось пойти другим путём и замотать головой.

— Не побирушка? — переспросил стражник, на всякий случай. Я закивала, пытаясь жестами и мимикой показать, что травница и пришла на свадьбу. Лицо моего собеседника осветилось пониманием.

— А, юродивая! — Я так и застыла с поднятыми руками, а мужик обернулся и крикнул. — Эй, Торк, смотри-ка, вот и дураки пожаловали! А ты говорил — своих хватает, не придёт никто! — Из караулки высунулся курносый прыщавый парень в полузаправленной рубахе и быстро поковылял в нашу сторону. Я оглянулась через плечо. За мной в очередь уже пристроились несколько желающих попасть в город. И ещё с десяток приближались. Все выглядели очень усталыми и наверняка надеялись пройти как можно скорее. Я мысленно попросила у них прощения и снова посмотрела на стражников, которые отошли в сторонку и теперь не сводили с меня глаз, оживлённо споря, при этом стараясь говорить потише. Но кое-какие обрывки до меня, как лица, заинтересованно прислушивающегося, всё-таки долетали.

— Я тебе говорю… забывают, что с ними случилось.

— …обижать нельзя. Они полны Света.

— …зато долго не забудем!..

— …прямо у ворот как-то неудобно… люди…

— Ну и вали тогда обратно в караулку и завидуй оттуда, а я буду удовольствие получать!