От ужаса я не могла кричать, зато могла бежать. Йену Кайлу не требовалось ни того, ни другого. Едва успев сделать несколько шагов к выходу, я натолкнулась на него, будто врезалась в каменную плиту.

— В интересные игры ты играешь. — Надо мной нависло усмехающееся лицо с глазами без белков. — Теперь моя очередь. И другие правила.

Крики разбегающейся стражи затихли у подножия, и я различила в воздухе отрывистый протяжный свист. В темноте вокруг замелькали серебристые полосы. Они расширялись в прямоугольные отверстия, за каждым из которых виднелась вовсе не вершина холма и плиты храма. Йен схватил меня за рукав, перехватил за руку и потащил следом, то и дело выбрасывая свободную руку в сторону серебристых полос. Те кривились, закручивались спиралями, пейзажи внутри шля рябью и исчезали.

Я звала на помощь и пыталась сопротивляться. Это было так же просто, как плыть вверх по водопаду. Постоянно вспыхивающие серебристые росчерки мешали глазам привыкнуть к темноте вокруг, поэтому я тащилась вслепую, не зная, куда наступлю с каждый следующим шагом. Сбоку мелькнула серая тень, я неловко покачнулась и больно ударилась плечом. Плита! Значит, мы всё-таки будем спускаться. Но тогда где же ощущение бега под уклон?..

— Скрыться негде, Йен, — раздался за нашими спинами сильный низкий голос.

— Так поймай меня, если сможешь. — Не оборачиваясь, крикнул тот.

Когда до меня дошло, что это значит, было уже слишком поздно.

Йен прыгнул с обрыва. Я камнем рухнула следом.

Удар был такой силы, что из лёгких вышибло воздух. Я закашлялась, неуклюже перекатилась на живот и попыталась встать на четвереньки. Итогом моих стараний стали упирающиеся в холодный камень колени и локти, лбом я уткнулась в ладони. Не слишком-то приглядная поза, но мне было всё равно.

Жива. Жива, и это единственное, что сейчас важно. Действительно — единственное. Знать бы только, почему.

Я напряглась, прислушиваясь к ощущениям. Дыхание постепенно успокаивалось, кашель отступал, ничего не болело. И это было невероятно. От такого удара спиной о камень позвоночник должен был не просто треснуть, а сломаться к чёртовой матери и рассыпаться, задорно стуча позвонками по каменной тверди. Но раскалывалась только голова, хотя как раз именно ею одной я чудом и не приложилась.

О себе я ничего не помнила.

Эта мысль подбросила моё сердце к горлу, о откуда бешено стучащая мышца благополучно и рухнула вниз, в самые пятки, даже несмотря на то, что при такой позе пятки в данный момент торчали вверх. Я на его месте упала бы куда-нибудь в локти — и к груди возвращаться ближе, и в пол сейчас упираются именно они.

Господи, о чём это я?! Видимо, головой меня всё-таки приложило. Не зря же она так… ох…Я очень медленно и крайне осторожно приподнялась на руках и уселась на пятки. Не болит. Ничего не болит. Но ведь буквально только что хотелось собственноручно оторвать её, лишь бы избавиться от дикой боли! И откуда это странное ощущение, что короткий полёт и приземление на спину (от которого не осталось ровным счётом никаких последствий), произошли уже после того, как разболелась голова? Может, на меня напали и оглушили? Но кто? Где? Зачем? От отчаяния впору было начать биться лбом в камень под ногами. А что, хуже уже явно не будет.

Нет, так дело не пойдёт. Надо собраться. У меня же всё в порядке. Кхм. Да. Очень оптимистично. Насколько может быть в порядке человек, сидящий в кромешной тьме, и не имеющий никакого понятия о том, кто он и как оказался в таком плачевном положении?

Для верности я подняла голову и поморгала. Действительно, так и есть. Беспросветная темнота, слегка затхлый воздух. Значит, я в каком-то замкнутом пространстве. Под коленями шершавый бугристый камень — пол. Я встала на четвереньки, вытянула перед собой руку и поводила из стороны в сторону, пытаясь первоначально оценить размеры помещения. Клаустрофобии у меня нет, но оказаться в какой-нибудь коморке размером два на полтора было бы не слишком приятно. К изрядному моему облегчению, рука ни за что не задела, следовательно, пространства вокруг не было катастрофически мало. А пока я кашляла, скорчившись на полу после падения, эха слышно не было, значит, этого пространства и не слишком много, либо в нём хорошо продумана система звукоизоляции.

Я вновь осторожно вернулась в сидячее положение. Нужно было подумать…

В чувства меня привёл озноб. Он же развеял и странный сон.

Лёжа ничком с закрытыми глазами на чём-то мягком и сыром, трудно определить, что это такое. Но вот запах… Пахло лесом. Сырым лесом, в котором после грозового ливня водой, кажется, пропитались даже камни, не то, что мох под ногами. Вспомнив про ноги, я ими тут же подрыгала. Точнее, попыталась. За что и поплатилась резким колотьем от кончиков пальцев и до самых колен — так они затекли. С полустоном-полупроклятием я сделала попытку хотя бы перекатиться на бок, но и тут потерпела неудачу. Теперь заныло всё тело целиком. Зато под щекой что-то бодро завозилось, и я с огромным трудом открыла глаза, в которые, судя по ощущениям, щедро сыпанули песка. Моему взору открылось тесное переплетение мохнатых зелёных стебельков. Надо же, и правда мох…

Утро — такая роса в лесу бывает только ранним утром — было серым и пасмурным. Отсыревшее платье холодило спину и всё, что ниже. Животу было мокро, но вроде бы даже тепло. Щёку снова защекотало, я чудовищным усилием приподняла свинцовую голову и скосила глаза. Лесной клоп размером с ноготь указательного пальца шустро кинулся наутёк, неловко загребая лапами на поднимающемся из вмятины мхе. Я меланхолично проводила его взглядом и неуклюже потёрла щёку. Ладонь покалывало, между пальцев как будто запутался волос. Я кое-как приподнялась, оперлась на локти и уронила перед собой раскрытые ладони с налипшей до самых запястий паутиной.

Судя по тому, с каким гвалтом взлетели вороны с ближайшего дерева, такого крика тут не раздавалось испокон веков. Моментально забыв о своём плачевном состоянии, я подорвалась с места, тут уже шлёпнулась обратно, дёрнулась, выгнулась, завозилась и замерла с вытаращенными глазами, в панике озираясь по сторонам. Если автор моих импровизированный пут сейчас выползет пред мои не слишком ясные очи, я, пожалуй, смогу бойко ковылять, не разбирая дороги, даже на затёкших ногах. И до тех пор, пока не выковыляю на какую-нибудь дорогу, или не сломаю ногу в первом попавшемся буераке. Где паук-убийца, не торопясь, меня и доест.

— С добрым утром.

Я дёрнула головой так резко, что она закружилась, рот наполнился вязкой слюной, и мне пришлось сглотнуть несколько раз подряд, отгоняя тошноту. Человек, вальяжно усевшийся на какую-то мшистую корягу в двух шагах от меня, был хуже тошноты. Чем его отогнать — большой вопрос.

— Вот уж не думал, что ты повредишься рассудком до того, как я тебя найду. — Йен Кайл досадливо нахмурился и поджал губы. Я только мельком взглянула в чёрные глаза без белков и тут же вспомнила стражников, погоню, кричащего Кина и чёрно-белое тело, проглоченное прямоугольной пастью венчальной ямы. Неужели всё правда? В голове, мешая поверить в реальность происходящего, заметались обрывки воспоминаний о вчерашнем дне, почему-то перемежающиеся картинками из детства. Картинки были тусклые размытые, с белыми пятнами. На каждой чего-то не хватало. Чего-то очень важного, без которого и сама картинка вдруг растворялась, исчезала, стиралась из памяти… Я с силой зажмурилась и резко открыла глаза, стряхивая наваждение. Только не паника, только не сейчас…

— Не надо так таращиться. — С усмешкой одним уголком рта предупредил Йен. — Одно только движение, которое покажется мне подозрительным, и я, не задумываясь, убью тебя.

— Вот праздник-то, — пробормотала я, не узнав собственный голос, — за что?

— Не прикидывайся, Шантал. Тебе не идёт. Моему брату можешь дурить голову сколько вздумается. Но сначала верни мне доступ. Тогда я, возможно, просто верну тебя ему, и больше никто не умрёт.