— Не знаю и знать не хочу.

— Где мы?

— Понятия не имею.

— Что?!

— Расплачиваться чем будете? — снова потребовала к себе внимания меркантильная знахарка.

— Вы же видите, нам платить нечем. — Попыталась я пристыдить корыстную тётку, тем более, что Йен, если у него и завалялась в кармане пара монет, не спешил выкладывать их за сомнительное лечение.

— А мне тоже жить на что-то надо. Огород нынче плохо разродился, всё из-за засухи проклятой. А за бесплатно чужакам напомогаешься, и сама через месяц с голоду околеешь.

— Так ваш Пыхай говорил, что тут чужаков почти не бывает. — Кстати ввернула я.

— Не бывает. — Буркнула Сусанна.

— Ну а своих-то лечите не за просто так?

— Своим только самогонку подавай. Свои у меня не лечатся. — Совсем поникла знахарка. — Боятся концы отдать.

Так высоко на лоб мои глаза ещё не вылезали никогда.

— Что значит «концы отдать», Вы меня чем напоили?! — я схватилась за горло, потом за грудь, за живот, лихорадочно гадая, переварились ли уже те «целебные отвары», или меня ещё можно спасти.

— Самые лучшие пробные настойки на воде, соли и картофельной кожуре! — в свою очередь ощетинилась «знахарка». — Меня учить некому, все рецепты своим умом дохожу! В прошлый раз пучок сушёной крапивы в кипячёном молоке растолкла и птичьего помёта добавила — знатное говногонное средство вышло, а эти чурки деревенские мне за него чуть шею не намылили! В животах у них, видите ли, бурчит и блевать тянет! Ну так и пусть — побурчит, потянет и перестанет! А тебя я, девка ты неблагодарная, сметаной пополам с тёртым хреном намазала. Между прочим, последнюю с донышка отскребла, даже в щи теперь положить нечего.

Я отвернулась к окну и посетовала ему на происходящее. Вода из-под варёной картошки и сметана с хреном… Уж лучше б облила первым и накормила вторым — толку бы и то больше вышло. Или нет? Ведь, получается, и так помогло? Да нет, что за глупость! Может, Йен?.. Тем более нет. Какой из него целитель. Наверное, просто реакция организма на небывалое потрясение. Всё-таки не каждый день на моих глазах убивают людей, а потом заставляют падать в пропасть. А Сусанна… Боже, храни дураков в сухом прохладном месте! Спасибо, хоть молока с помётом не предложила!

— И что, я теперь должна возместить Вашу потерю троекратно, ещё и хлебный каравай сверху положить? — устало поинтересовалась я.

— Не помешало бы. — Важно кивнула Сусанна. Жаль, что я так и не собралась опробовать способ угольной росписи лба. Сейчас идеально подошёл бы моменту «Сарказм».

— Это всё, конечно, очень забавно, — неожиданно прекратил изображать немого Йен, — но ты сейчас пойдёшь и принесёшь нам чего-нибудь поесть. Чего-нибудь свежего, вкусного и побольше. Бери. — Серебряный кругляшок движением большого пальца вспорхнул с согнутого указательного, приземлился в подставленную ладонь и переместился в протянутую женскую руку. — Ты не знаешь ничего, кроме того, что твои гости очень устали с дороги, и тревожить их нельзя. Иди. И иди быстро.

Входная дверь хлопнула за спиной моментально выскочившей за порог Сусанны. Я только покачала головой.

— Много я последствий от питья самогона видела, но чтоб такое…

Йен равнодушно дёрнул плечом, давая понять, что услышал, но поддерживать разговор не собирается.

— Ты маг. — Я не спрашивала, я просто произносила свою догадку вслух, чтобы лучше уложить в голове. — Нет, ты правда маг, или как вы там называетесь.

— Нет. А ты? — Он высоко вскинул брови и смерил меня неприятным взглядом.

— Я тебе уже всё рассказала, хватит видеть во мне кого-то другого. Я травница. Я даже не знаю, чем маги отличаются от обычных людей помимо того, что в один момент гасят уличное освещение.

— И? Был в этом замечен?

— Ты делаешь то, чего я не понимаю, этого достаточно.

— А я не понимаю, как кузнец лошадей подковывает. Выходит, он тоже маг, а мне никто не сказал? Это просто ужас какой-то, — проникновенно зашептал изворотливый болтун, постоянно косясь на дверь, словно оттуда вот-вот появится разоблачённый кузнец и страшно отомстит за раскрытие тайны путём загибания подковой самого болтуна.

— И глаза у того кузнеца такие же чёрные, и лицо всё венами вздувается, — сладким голосом подхватила я. Терпение стремительно начало заканчиваться. Это произошло слишком быстро, но у меня было так много вопросов, а он так легко уходил от прямого ответа. Пришлось мысленно признаться в собственном бессилии: можно хоть до вечера задавать Йену один и тот же вопрос в любой формулировке. Ничего не скажет.

Но он сказал. Причём, сделал это так, что мне остро захотелось забиться под лавку и тихонечко умереть там от ужаса.

— ДА, НЕКОТОРЫЕ ДОЛГИ ОТДАЮТСЯ НЕ СРАЗУ. — Со склонённой по-птичьи набок головой и венами, удлинившимися до самого подбородка, он внезапно заговорил, порождая звуком своего голоса металлическое эхо. — Я УМЕЮ ЖДАТЬ, НО ЛЮБОМУ ОЖИДАНИЮ ЕСТЬ КОНЕЦ. И ОН УЖЕ БЛИЗОК.

В комнате повисла тишина, в которой со звоном перекатилось эхо последнего слова, Йен коротко нахмурился, напряжённо сморгнул, и чёрные изломы резко укоротились вполовину.

— Э… Хорошо, а совсем эту жуть убрать никак нельзя? — я нарушила тяжёлое молчание, в котором почти ощутимо не хватало воздуха, и плавно повела рукой на уровне своих глаз. Не делать резких движений, и уж тем более не делать их возле лица Йена Кайла — на это у меня ума хватило. К сожалению, только на это.

— Можно. Но не нужно. — Он снова ухмылялся и говорил обычным человеческим голосом, но демоническая маска так и осталась на лице. Вены подрагивали, то набухая, то втягиваясь обратно. Похоже, ещё немного, и этому в такт задёргается веко уже у меня.

В этот момент я окончательно пришла в себя. «Почти» ясность превратилась в полную. Недостающим кусочком мозаики оказался тот самый ужас. И я даже не удивилась тому, что не поняла этого раньше. Его было слишком много для поражённого внезапной хворью тела. Теперь болезнь отступила, и изголодавшийся ужас с лязганьем, порождающим эхо, щёлкнул клыками перед моим внутренним взором.

Свет всемогущий, — внезапно подумала я, — чем бы ни был одержим этот человек, мне нужно как можно скорее сбежать от него. У меня есть фора — его внушение, которому так запросто подчиняются все вокруг, но которое, по какому-то невероятному везению, не действует на меня. Надо найти способ, улучить момент, заставить его внушить мне что-то такое, что даст ему уверенность — я никуда не денусь. И деться. Вот только куда? Где мы? Как сюда попали?

У меня по-прежнему имелся целый воз вопросов, облегчить который было некому.

Побояться с должным размахом, то бишь с воплями, рыданием и попытками убежать через закрытое окно, мне не дали. Судя по звукам, за входной дверью намечалась потасовка.

— Пусти, кому говорят!

— Поди прочь, хамло оголтелое! Сказано тебе, отдыхают путники, нельзя их тревожить.

— Мне по делу!

— С колом подмышкой?!

— Это на всякий случай!

— Иди отсюда, пока я Пыхая с его дохлесеком не кликнула. Чай, дубиной с гвоздями схлопотать-то не хочешь?

— Чего вдруг? Я ж не дохляк какой, а вот енти твои путники подозрительные зело. Небось, мертвечиной так и смердят, а ты за самогонным духом и не чуешь.

— Ох, не гневи Игринию-матушку, Моржова, а не то вот те слово моё — получишь корзинкой по сусалам-то!

— Тьфу, баба настырная, да провались ты вместе со своими путниками!

Дверь открылась, явив моему взгляду недовольную Сусанну с крытой корзиной и удаляющуюся спину в тулупе.

— Что за шум? — вежливо ухмыльнулся Йен, как будто не разобрал ни слова из подслушанного.

— Да Моржова, мясник наш, всё никак не успокоится. — Женщина брякнула свою ношу на стол, и Йен тут же запустил руку внутрь. — У него дохляк на позатой неделе баранью тушу с заднего двора увёл, а до того ещё пару курей и связку свиных хвостов спёр. Хозяйство на краю деревни, туда частоколу не хватило… А тут вы — грязные, оборванные. Натуральные дохляки. Вот и бесится мужик.