— Поправимо это, — ответил Богусловский и попросил соединить его с начальником тыла округа.

Пока телефонисты пробивались от коммутатора к коммутатору, Богусловский продолжал слушать доклад, «прокручивая» еще и еще раз предстоящую операцию. Виделась она ему добротно продуманной, и требовалось внести лишь мелкие поправки.

— Перед окопами, значит, МЗП?

— Да, метров десять. По флангам тоже — МЗП.

— А окопы там роются? Нет! Ладно, я на месте посмотрю. Думаю, возможно ближе к берегу провести боковые ходы сообщения. И еще меня смущает: дымовая завеса. Не задымить ли нам провокаторов? По ветру.

— Отлично. Зажженные дымовые побросать к ним ближе! — воодушевленный хорошей мыслью, воскликнул начальник штаба отряда. — Так и сделаем!

Зазвонил телефон, и Богусловский, взяв трубку, начал перечислять все нужное, что срочно, эстафетой, должно быть сюда доставлено.

— К утру хорошо бы успеть, — закончил он разговор. — К утру.

Возможно, такая спешка и не была нужна, но лучше опередить события, чем опоздать. Этого правила всегда придерживался Богусловский. Закончив разговор, он встал и спросил:

— Кони готовы?

— Да. Я — с вами. Здесь останется мой заместитель. Не будете возражать?

— Не буду, — согласился после малого колебания Богусловский. — Там сейчас дела всего важнее.

Тайга стояла непроницаемо-черно и затаенно-тихо, оттого неестественно звонко цокали подковы о подмерзшую в ночном осеннем морозце тропу. Представлялось, что даже там, за Амуром, слышна рысь торопившихся коней. Так и хотелось надеть что-то мягкое на конские ноги, чтобы не пугать непроглядную бесшумность. А ведь знал Богусловский, что отсюда за Амур даже крик не долетит, даже выстрел вряд ли будет там услышан. Но что поделаешь с собой? С натурой человеческой даже сам человек не всегда совладает.

Запахло дымом, и вскоре уже искорками начал пробиваться сквозь таежную темную плотность близкий костерок — лошади порысили еще размашистей и уверенней.

— Огонь оттуда не виден? — спросил Богусловский, хотя знал, что костер этот разведен за высокой сопкой, на поляне возле обогревателя.

Их много на границе, неприметных, а с сопредельной стороны вообще невидимых. Построены вблизи удобных для нарушения границы мест, и коротают в них время от службы свободные наряды, которые иногда по обстановке высылаются прикрывать оперативные направления на несколько суток. Но сейчас здесь собралось много пограничников — не пяток или десяток, в избушке даже малой части не поместиться. Пищу же если на всех готовить, то спалить ее можно от перекала печи. Вот и развели очаг прямо на поляне. Нет у застав походных кухонь — разворачиваются, как умеют.

— Исключено, — ответил начальник штаба. — Даже от нашего берега не видно. Проверяли.

Важно, очень важно было не показать провокаторам, насколько усиленно пограничники готовятся к встрече с ними. Левонтьев не дурак конечно же. Раз посланная за «языком» группа не вернулась, значит, возможно пленение. Со всеми вероятными последствиями. Не у всех язык на замок запертым останется. Но предполагать — одно, а видеть, как готовятся, — другое. Каковы, если идти не вопреки логике, действия Левонтьева? Выбрать другое место высадки? Но вполне возможно, что специально послана и диверсионная группа, и десант направлен будет именно сюда. Ему же главное, чтобы огонь пограничники открыли, а назад должна вернуться пусть малая часть, пусть почти все, только оказалось бы несколько раненых и убитых. Потому и не станет особенно мудрствовать. А если заметит, что готовятся крепко, чтобы захлопнуть, как в мышеловку, весь десант, тогда уж подумает. И что предпримет по совету хозяев своих — неведомо. Вот и работали пограничники только ночью, а днем даже в окопах не оставались.

К окопам на той стороне уже привыкли давно, их вырыли сразу, как началась война и японцы стали наглеть. Вырыли на всех опасных направлениях, и был отработан план обороны. Совместный с частями Красной Армии. Вот теперь их и решили использовать. Но, если днем вдруг кто закурит или высунется нечаянно, могут с той стороны засечь это. Перестраховка? Возможно. Но кто от перестраховки умирал?

Так, тщательно и скрытно, готовил отряд встречу десанту в двух местах. Десантоопасных, как их называли. Красноармейцев начальник отряда привлекать к операции не захотел. На своих пограничников он вполне надеялся, а те ненароком могли что-то напутать и испортить все дело.

— Решение верно, — одобрил Богусловский, выслушав доклад начальника отряда. — Своими силами будем. — И спросил: — А там, на втором участке, кто?

— Я оттуда недавно. Сейчас боевик наш. Опытный офицер.

— Давайте так сделаем: вы — на второй участок, мы с начальником штаба вашим — здесь. Сейчас посмотрим все, потом еще раз подумаем, не упущено ли что.

Единственное, что предложил Богусловский, — вырыть для фланговых пулеметов просторные окопы. Они среди багульника, шиповника и облепихи, которыми густо обросли подножия сопок, будут совершенно незаметными, а польза от них большая: ударят, что называется, в упор и неожиданно, дав возможность с большей безопасностью окружить десант. По два пулемета велел Богусловский поставить на каждый фланг. Один с холостыми патронами, другой — с боевыми.

— Лишнее это, — возразил было начальник штаба. — Перезарядить ленту — минутное дело.

— Минута может многое решить, — недовольно одернул его Богусловский. — Итог боя должен быть один: либо все они, без оружия, даже не поцарапанные, возвращаются, либо ни один не возвращается. Это и провокаторам нужно будет объяснить. Пусть знают и думают. Не поймут — огонь на поражение.

Они разговаривали на краю поляны, разговаривали вполголоса, чтобы не нарушать общей тишины, ибо поляна даже им казалась безлюдной, хотя более десятка пограничников опутывали ее приборами пограничной хитрости, оцепляли подковно малозаметными препятствиями. Лишь иногда из темноты доносились короткие глухие фразы, и снова все стихало.

— Молодцы. Без шума работают. С маскировкой только как?

— Проинструктированы. Продумано все, — с обидой ответил начштаба. — Не новобранцы работают.

— Хорошо. День покажет. Если враг предоставит его нам.

Предоставил. После полуночи заняли пограничники все свои места, оставив у обогревателя лишь дежурных для того, чтобы приняли они цинки с холостыми патронами и дымшашками, которые, при всей спешности, подоспеть могли только к утру.

Забрезжил рассвет, просветлив восток. Тихо. Ни звука с реки. Но сидят бойцы, ждут терпеливо. Привычны им ночи без сна в секретах и засадах. И морозец осенний, чувствительный особенно в предутрии, серебром осыпающий желтизной прошитую траву, тоже им привычен. Богусловскому труднее. Избалован он уже кабинетной теплотой — не то что в первые свои пограничные годы. Но перемогает холодрыгу, не показывая вида.

Только не упрячешься от внимательного пограничного ока. Пошел эстафетно по окопу полушубок, невесть откуда взявшийся, и лег на плечи бесспросно. Что ж, спасибо за заботу…

Ясней и ясней краешек неба над тайгой между сопками, словно пучится сила неведомая, рвется наружу, но давит ее небосклон теменью своей мощной, не дает воли вольной. Но вот — прорвалось. Краешком тускло-красным пропорото небо. И хватит для начала этого, есть зацепка, какая случается, когда ворвется на крепостную стену первый из штурмующих вражеский бастион. Скользнул лучик, просверливая индевелые вершины, расцвечивая их алмазами, и тут вдруг враз сыпанул веер яркий-преяркий — успевай только зажмуриваться.

Осветилась вскоре и долинка береговая, уютно улегшаяся меж гривастых сопок. Ничего не приметил Богусловский, хотя старался разглядеть, где МЗП, где ППХ. Ловко сделано все, будто не ночью устанавливали все это, а днем, да еще и без спешки.

«Нет, просто молодцы! — хвалил пограничников Богусловский. — Оттуда даже в стереотрубу ничего не обнаружат. Теперь останется одно: ждать…»

Богусловский хотел было поблагодарить красноармейцев, сержантов и руксостав застав за умелость и сноровку в работе, повернулся лицом к начальнику штаба, но тот, словно стремясь опередить возможный вопрос, поспешно и с заметным сожалением о случившейся отсрочке высказал свое мнение. Категорично: