— Подпалить бы выселки — фрицам невдогад стало бы о нашем налете.

— Дело толкуешь, — поддержало сразу несколько человек. — Только ведь скошена полоска — травку теперича не приживить.

— Отчего — не приживить? Возвернуться двоим-троим и — пустить петуха.

— Эка, возвернуться! Фашист, он тебе возвернется. Не возрадуешься.

— Нешто они спохватились? Спят, поди, еще. Шуму-то нет.

«Умно рассуждают, — оценивал разговор Темник. — Тактически грамотно. Вот тебе и мужики!»

У него у самого возникала мысль поджечь хутор, только отогнал он ее прочь, ибо не было такого приказа от Пелипей. Он хотел было вмешаться в спор, чтобы объяснить никчемность поджога, ибо не так уже трудно определить и по обгоревшим трупам, отчего они погибли, но его опередил Первый:

— Лучше всего бить фашистов, но им не попадаться живыми. Разве я так хрипел?..

— Эт уж — точно. Любо-дорого было слушать. Особенно когда с трибуны.

— Но нас еще не пытали. Забавы ради мне шею чуть не свернули. Высок, видишь ли, оказался. Запомните: оправданный риск — геройство, неоправданный — глупость. Сжигай или нет хутор, следов мы там достаточно оставили.

Молчал привал. И то сказать — Первый совет дает. Кто ж перечить станет? Непривычно. Да и чего ради быть несогласным, если по уму все?

А Темник лихорадочно ищет ход, чтобы не выпустить своей командирской власти, своего командирского авторитета. Первый — гость все же. Высокий, начальствующий, но — гость. Так нужно поставить дело. Нашелся. Быстро. Будто все так и должно было быть. Спросил строго:

— Всем ясно?! — И почти без паузы скомандовал: — Тогда, товарищи, вперед!

Часа через два, когда они уже были недалеко от болота, их насторожил гул приближающегося самолета. Все остановились, оглядывая с недоумением небо, а Кокаскеров, находившийся в конце колонны, крикнул Темнику:

— Командир, маскироваться прикажи!

— Ложись! В кусты прячься! — откликнулся Темник, ругнув себя за медлительность. Он должен быть во всем первым, тогда только его авторитет станет незыблемым. — В кусты. Быстро!

Сам он тоже нырнул в тонкоствольный подлесный орешник с еще зеленой и густой листвой, но не упал, не притаился — лишь нагнул над собой несколько веток. Внимательно вглядывался в небо.

«Рама». Совсем низко летит. И кажется, очень уж медленно. Все разглядеть могут летчики. Жди, значит, карателей.

— Спохватились, супостаты! Теперь — держись, — услышал Темник голос из кустов.

И поддержку:

— Как пить дать. Поспешать нужда есть к базе. Окопы там. Отобьемся, если что.

Доволен Темник, что об окопах, которые рыли без особой охоты, вот так вспомнили, хотя сам он знает, что никогда они не потребуются. Устраивает Темника вполне и то, что люди спешат поскорее в базу. Значит, обжились. И только начал удаляться гул разведчика — скомандовал громко:

— Вперед!

Еще несколько раз притихали в гуще подлеска, прячась от вражеского самолета-разведчика; к обеду, однако же, как и было условлено, успели. Радости и у прибывших, и у встречавших — с избытком. Пшенная каша, прилично сдобренная топленым свиным салом, давно готова — садись только за стол. Прибывшие тоже от себя пожелали угостить товарищей, принялись было развязывать вещмешки с трофейными продуктами, но Акимыч пресек безмерность:

— Трофею всю сдать на склад. И оружие, понятное дело, и продукты.

На тех, кто попытался недовольничать, цыкнул, и все примолкли.

Первый оценил хрипло:

— Дисциплина хорошая у вас. Это — хорошо.

После обеда в командирской землянке подводили итоги свершенного и решали, как жить и работать дальше. Ликовал Темник, слушая похвалы и в свой адрес, и особенно в адрес Пелипей.

Первый хрипел:

— Беречь ее нужно. Как зеницу ока. Но наладить с ней связь нужно и райкому. Чтобы смогла предупреждать и нас об опасности.

Темник соглашался, но с оговоркой: не создаст ли двойная связь угрозу провала? Первый ответил:

— Будем думать, как лучше. Сообща думать.

— Хорошо, — согласился Темник, но думать он вовсе не собирался. Он сообщит ей о предложении первого секретаря подпольного райкома и станет ждать ее решения. Вернее, не ее, а немца-щеголя.

Нужно было время Темнику и для получения инструкций, как поступить с подпольным райкомом: отпустить его либо настоять, чтобы остался в отряде. Но времени на это не было отпущено, и думал потому Темник сам. И всю обратную дорогу, прикидывая все плюсы и минусы и того и другого варианта, и сейчас, когда подошел момент обговаривать эту проблему уже конкретно. Решился. На свой страх и риск.

— Райкому подпольному предлагаю иметь главный штаб здесь. Во-первых, надежно. Полностью исключен провал, подобный случившемуся. Во-вторых, можно вполне использовать для руководства подпольщиками наши, партизанские, каналы связи…

— Мы вступили в смертельную борьбу с захватчиками, и не о безопасности личной должны быть наши мысли, — возразил Первый. — О борьбе действенной…

— Не скажите! — прервал Темник. — Чтобы бороться, нужно оставаться живым. Верно — мертвые сраму не имут, но и польза от них нулевая. Согласитесь — второй раз Пелипей может не успеть.

— Наше место — в гуще масс. А если мы погибнем, смерть наша станет еще одним призывом к борьбе, и на наше место встанут новые бойцы партии. Может быть, лучше нас.

— Не совсем согласен, — вновь возразил Темник. Он гнул свою линию упрямо. — Кто бы ни пришел на ваше место, ему будет не просто трудней, а во сто крат трудней. Когда он обретет такой же авторитет, как у вас? И давайте не сбрасывать со счетов и такой факт: когда район ему поверит, как вам? Люди привыкли идти за вами еще в довоенное время. Это очень важно, от этого не стоит отмахиваться.

Лесть подействовала, как всегда, безотказно. Первый, крупный, угловатый мужчина с мощными руками молотобойца, заметно сутулившийся, словно стеснявшийся своего роста, после темниковской тирады даже расправил плечи.

— Дело говоришь, командир. Дело. Подумаю я. Проведу райком. Оформим решение протокольно.

Темник торжествовал победу. Нет, больше ему не было нужды настаивать на своем — все теперь пойдет своим чередом. Первый останется здесь, значит, будет связь с подпольным обкомом, а возможно, с Большой землей. Но самое главное — за спиной Первого можно жить спокойно. Нужно только поставить дело так, чтобы без него, Темника, ни одна команда партизанам его отряда не давалась. Тогда он будет знать много. Очень много.

Одно беспокоит: на заседании райкома может возникнуть прямо противоположное мнение. И даже победить. А он, Темник, не в силах будет что-либо предпринять. На заседание его вряд ли позовут. Первого вполне могут переубедить райкомовцы.

Темник обдумывал все возможные ходы, чтобы добиться своего, но беспроигрышного варианта у него не складывалось. Как ни манипулируй словами, они не станут фактическим аргументом, против которого, при всем желании, не пойдешь. Одного словами можно убедить, а когда много голов — каждая думает.

Трудно, с урывками, то и дело просыпаясь, спал Темник, а утром оказалось, что все его ночные тревоги и думы были совершенно никчемными: утром прибыл от Пелипей связной. Либо она с немцем-щеголем поняла заботы Темника, либо тот, принимая решение самостоятельно, действовал в полном соответствии с планом абверовцев. Как бы там ни было, но связной сообщил именно то, что нужно, что просто было необходимо Темнику.

Выслушав его, Темник позвал Кокаскерова, Воловикова, а из райкомовских — только Первого. Тот предложил было позвать хотя бы всех секретарей, но Темник обрубил:

— Нет! В отряде только трое знают, что связной от Пелипей. Вы — четвертый. Все, больше никому не нужно знать! — Помолчал немного и спросил: — Вы можете сейчас сказать точно, что в провале райкома не виновен кто-то из ваших? Не возмущайтесь. Подумайте. Я, во всяком случае, не взял бы на себя смелость исключать такую точку зрения. А Пелипей нужна отряду. Она его глаза и уши. И для райкома нужна Пелипей. Больше нас, четверых, никому не следует ничего знать.