Агаянц сумел донести до Сталина: у СССР есть вероятные союзники во временно оккупированных гитлеровцами крупных странах Европы. Последующая встреча де Голля и советского руководителя была организована Агаянцем. Московский диалог Сталина и де Голля, к обоюдному удовлетворению сторон, состоялся в начале декабря 1944 года и продолжался гораздо дольше намеченного. Но это, как мы понимаем, будет несколько позже…
Информация из Алжира была учтена советской стороной как на Тегеранской конференции, чему де Голль был искренне рад, так и при выработке наших с французами послевоенных отношений.
По окончании Тегеранской конференции Агаянц снова отправился из Ирана в Алжир. На этот раз он встречался с Морисом Торезом. Руководитель коммунистов Франции поведал посланцу Москвы, как именно видится ему участие мощной тогда партии в том правительстве страны, которое будет сформировано после победы…
Отвлекусь немного от французской темы. Человек, взваливший на себя немыслимый объем работы, успевал проводить оперативные мероприятия не только в Иране, но и работал против немцев в нескольких странах Северной Африки и Ближнего Востока. Особенно важны были его командировки в Египет, Алжир, Ирак. Он наладил взаимоотношения и с иранскими курдами. В горных селениях «советник Авалов» появлялся в национальной одежде, в чалме, в разношенных старых башмаках. Разнообразие в методах работы поразительное! И понятно, скольких усилий, в том числе и физических, это стоило…
Постоянное напряжение сказалось на здоровье. Иван Иванович тяжело болел. Мучил, не отпускал подхваченный в Иране туберкулез. Но он продолжал работать. Болезнь терзала всю оставшуюся жизнь. После операции он долгие годы жил с одним легким. Но никто ни разу не слышал от него ни единой жалобы. Терпел. И может, и от этого он так сострадал другим, всегда приходя на помощь в ней нуждающимся.
Закончилась война, и теперь Агаянц назначается резидентом во Франции, куда переезжает в 1946-м с женой и тремя детьми. Поле деятельности для разведки широченное. Именно в хорошо знакомую разведчику французскую столицу зачастили на важные международные конференции делегации буквально со всего света. Заключались договоры — политические и экономические, а потому Париж оказался под пристальным наблюдением всех основных разведок.
Сложные задачи ставятся в то время перед разведкой советской. Не прошло и нескольких дней после приезда нового резидента, как ему, одну задругой, вручают шифровки: Центр требует активизироваться, и немедленно. И Агаянц старается перестроить работу своей резидентуры, сделать ее еще более активной. Предстоит вступать в контакт не только с французами, но и с членами делегаций других стран, регулярно наведывающихся в Париж. Обстановка, по мнению резидента, для этого благоприятная.
Немало чего удается. Сам Агаянц налаживает связи со многими иностранными дипломатами. Его примеру следуют подчиненные. Даже суровые руководители советского внешнеполитического ведомства Молотов и Вышинский, регулярно, прямо тут же в Париже или в Москве, получающие информацию, добытую разведкой, довольны. По свидетельству одного из участников тех событий, «нас неоднократно принимал Вячеслав Михайлович Молотов, и не только благодарил за полезную работу, но и ставил задачи по освещению тех или иных интересовавших советскую делегацию вопросов».
Особый успех — «План Маршалла» по послевоенной политике США и их союзников в Европе. Копия, сделанная с секретного варианта этого плана, тотчас передается членам прибывшей в Париж советской делегации. Документ этот попал в руки Агаянца благодаря его преданной и смелой агентуре. А таковая была и в кругах, специально занимающихся самыми разнообразными направлениями в отношениях с Советским Союзом, и во французской контрразведке. Кстати, именно это помогало избежать провалов, свести к минимуму количество провокаций.
И еще раз о де Голле. В те послевоенные годы генерал опять пошел на контакт с Агаянцем. Не мешала и разница в возрасте. Де Голлю было 56, советский дипломат — на 20 лет моложе. Но они прекрасно понимают друг друга, у Агаянца сложились очень добрые отношения с руководителем Франции. Я уверен, что Иван Иванович смог оказать определенное влияние на де Голля. Да, тот был настоящий кремень, но тем не менее эти личные отношения с де Голлем сыграли большую роль в нашей внешней политике…
Не хотел бы, чтобы у читателя сложилось впечатление об Агаянце только как о талантливом разведчике. Он был настоящий эрудит, любил живопись, прекрасно разбирался в литературе. Адское напряжение, громадная ответственность — но он успевал побывать на художественных выставках, пообщаться с представителями французской культуры. Это благодаря Ивану Ивановичу удалось возвратить домой из Парижа около полусотни полотен художника Кончаловского, передать на родину ценнейший архив композитора Рахманинова. Усилиями Агаянца в Москву «прибыли» дневниковые записи в ту пору необычайно популярного в СССР писателя Ромена Роллана.
В 1947 году Агаянц вызывается в Москву. Сначала он возглавлял одно из управлений, затем учился в Высшей партийной школе и в адъюнктуре при Военно-дипломатической академии.
А затем, с 1954 по 1959 год, преподавал и сам, став руководителем кафедры специальных дисциплин разведывательной школы № 101. Сейчас это Академия внешней разведки. Тут Иван Иванович тоже оставил свой глубокий след. Это при нем был издан учебник политической разведки — первое пособие подобного рода. И слушателям школы, знаю точно, учебник очень и очень пригодился.
В те годы холодной войны обстановка менялась быстро. Как и прежде, требовалось добывать информацию. Но чтобы на равных биться с «главным противником», как в те годы на языке спецслужб именовались Соединенные Штаты Америки, одного этого было уже недостаточно. Требовались мгновенная реакция на происходящее, быстрый и активный ответ. Наша внешняя политика нуждалась в поддержке. Действия чужих разведок надо было предупреждать и срывать, противопоставлять им собственные решительные действия. Для этого, для постоянной координации, и было создано специальное подразделение, которым руководил Иван Агаянц.
Он начал с нуля, с чистой доски. Однако авторитет полковника Агаянца был настолько высок, что ему удалось быстро подобрать прекрасных помощников, способных исполнителей. Причем Иван Иванович предпочитал выбирать сотрудников сам, и, насколько знаю, здесь он не ошибался.
В этот отдел попал впоследствии и я.
Кабинет у Агаянца был затемненный, свет не бил в глаза. Захожу, он сидит в полутьме. И разговор пошел какой-то мягкий, спокойный. Я сразу почувствовал: Агаянц настроен по-доброму.
И стал я заниматься в новом подразделении приблизительно теми же проблемами, той же западногерманской разведывательной службой. Но в этом коллективе я почувствовал несколько иную атмосферу: доброжелательность, никаких трений между руководителями, между работниками. Всё шло от Ивана Ивановича, он смог повлиять на окружающих, настроить всех на верную волну. Определил точные направления деятельности отделов. Причем каждому ставил посильную, выполнимую задачу, каким-то своим особым чутьем понимая, кто и на что способен. И, не удивляйтесь, давал свободу творчеству.
А подразделение было любопытное, — неважно, как там оно называлось. О нем ведь и сейчас мало известно. Занимались мы и внешней политикой. Исключительно много зависело от того, как мои товарищи, коллеги оценивали поступающую информацию. Как могли, мы перерабатывали ее таким образом, чтобы было выгодно использовать в наших интересах.
Атмосфера, побуждавшая к творчеству, была невероятно сильна. Кто хотел писать — пожалуйста. Если вы находите какие-то интересные материалы, публикуйтесь. Кстати, в то время существовал спецархив, в котором хранились трофейные документы. Было много материалов, связанных с карательными акциями гитлеровцев на временно оккупированных территориях. Пишущие сотрудники охотно пользовались его уникальными материалами…
Иван Иванович Агаянц приучал людей думать шире, не замыкаться только на каких-то своих оперативных проблемах. Но слишком распространяться я не буду — тема эта пока закрытая, о ней почти ничего не рассказывается. Разве что в редко читаемой широкой публикой специальной литературе проскакивают иногда отдельные эпизоды…