Сандис как никто чтит память деда. Она основательница Программы «Лидерство имени Черчилля», а о своем родственнике говорит так: «Мудрость моего деда актуальна сегодня, как и раньше. Принципы Уинстона Черчилля продолжают служить людям».
И Селия Сандис, многие годы работающая на крупнейших британских каналах, взялась за работу. Ее съемочная группа, заручившись через пресс-бюро СВР России согласием Гевор-ка Андреевича Вартаняна, приехала в Москву.
Думаю, аскетичная англичанка не ожидала такого приема. 9 октября 2007 года у парадного входа в офис пресс-службы российской разведки ее встретил высокий элегантный немолодой человек в темном костюме. Представившись, Геворк Андреевич Вартанян преподнес внучке своего хотя и давнего, но заочного знакомого букет алых роз.
По-моему, это и задало тон беседе, да и всей киносъемке. Она проходила в обстановке спокойной, дружелюбной — никаких волнений. Операторы, звукорежиссеры, сама Сандис в окружении гримеров и прочего киношного люда устроились в одной из комнат пресс-бюро. Напротив камеры усадили Геворка Андреевича.
Еще до съемок договорились, что я тихонечко устроюсь позади него: «Николай, я столько лет не говорил по-английски! Возможно, и забыл. Когда Сандис будет задавать вопросы, боюсь — что-то ускользнет, чего-то не пойму. Побудь рядом».
Началось, и я быстренько понял, что моей помощи не потребуется. Его английский в отличном состоянии, запас слов солидный, грамматика ни разу не подвела. Акцент, правда, скорее американский. Мы с еще одним приглашенным журналистом, редактором этой книги Александром Бондаренко, внимали происходящему.
Селия Сандис брала интервью у Героя Советского Союза ровно час. Эта — часть картины об отношениях Черчилля со Сталиным. Признаться, я поразился, что внучка знаменитейшего из британских премьеров не знала, что именно советская разведка сорвала покушение на «Большую тройку» во время Тегеранской конференции 1943 года. Об этом ей во всех подробностях поведал Геворк Андреевич.
Ну, не мог я не спросить у Сандис: неужели она действительно не знала деталей той военной истории?
— Нет, — откровенно призналась Сандис. — Но вы присутствовали при съемках и слышали, как подробно рассказал мне о ней Геворк Вартанян, чья группа и сорвала планы немцев. Я искренне благодарна господину Вартаняну и его друзьям и русской разведке за то, что она спасла жизнь моего деда. Покушение, как рассказал мой собеседник, планировалось на 30 ноября. Хороший же подарок готовился ко дню рождения дедушки! Да, не будь Вартаняна, мы бы вряд ли встретились сегодня в этом уютном старинном здании. Кстати, а как называется этот офис?
— Пресс-бюро Службы внешней разведки Российской Федерации.
— Здесь работают очень вежливые люди, а Геворк Вартанян преподнес мне красивый букет. И армянское бренди, которое мы с ним после съемок выпили, мне тоже очень понравилось.
— Рассказывают, ваш дед тоже его любил. Сталин присылал ему этот напиток в Лондон довольно регулярно.
— Но женская половина семейства редко видела, как ее мужчины наслаждаются питием. Моя бабушка Климантина всегда уводила слабую часть человечества в другие покои, давая мужчинам самостоятельно предаваться их удовольствиям — поглощению напитков и курению сигар.
— Когда Уинстон Черчилль скончался, вам было уже двадцать два. А как складывались ваши с ним отношения?
— Должна признаться, что тут мне повезло. В детстве почти все свои каникулы я проводила у дедушки с бабушкой. А потом, с годами, он старел, я взрослела, и мы становились все интереснее и интереснее друг другу.
— А как сэр Уинстон вас называл? Может, придумал какое-то ласковое имя?
— Он-то называл меня просто Селия, а ласковое имя придумала для него я: Гранд-папа. Он на него с удовольствием отзывался.
— Гранд-папа — звучит очень по-французски. Ну а какие бы черты премьер-министра Уинстона Черчилля вы бы выделили особо?
— Во все долгие годы его правления наиболее характерной чертой оставалась отвага. Это важнейшая черта для любого политика. Без нее ничего не сработает. Именно отвага позволяет руководителю страны принимать важные и часто непопулярные решения. Иногда вы должны быть жестки, идти на меры, в которых не до конца уверены и которые могут не сработать. И вы обязаны сохранять отвагу ради высокой морали и для того, чтобы противостоять людям, стремящимся проводить политику нечестную, корыстную.
— Позвольте задать вам вопрос совсем непростой. Многие полагают, что именно речь вашего деда в Фултоне и положила начало холодной войне. Вы с этим согласны?
— Это не было началом. Он сказал то, что думал, что было ослепительно очевидно для многих. Дед еще до окончания войны знал, что история будет двигаться в таком направлении. И это его печалило, угнетало. Вспомните, что произошло уже после Тегерана-43, на конференции в Ялте, где его как бы отодвинули в сторону. Возможно, больше всего в жизни он сожалел о том, что так и не увидит окончания этой холодной войны. Он был бы счастлив, если бы события в мире пошли иным чередом, но… Да и речь в Фултоне я не считаю чем-то уж таким особым. Просто президент Трумэн попросил деда выступить с речью. И он выступил с тем, что у него действительно наболело.
— Как по-вашему, в чем долгие годы был секрет его популярности?
— В великолепном чувстве юмора. Иногда это чувство выручало его в весьма неприятных ситуациях. Дед был женат на протяжении полувека и был исключительно счастлив в семейной жизни. И вот одна дама, член парламента, леди Астор, постоянно на него нападала. Однажды она заявила: если бы вы были моим мужем, я бы подбросила в ваш кофе яду. На что дед ответил: если бы вы были моей женой, я бы этот кофе выпил.
— А как ваш дед перенес неожиданное поражение на выборах 1945 года? Война выиграна, а его не выбирают в премьеры!
— Он отправился домой, на выборы, прямо из победного немецкого Потсдама. И не думаю, что он предполагал, что люди не проголосуют за победителя такой войны. Но у нас выбирают скорее не премьера, а партию. Его консервативная партия была очень непопулярна перед войной, а во время войны создалась коалиция. И он не вел предвыборную кампанию, он вел войну. А тут лейбористы заявили: мы скоро вернем наших солдат домой. И военные, их матери, жены и подруги, дочери проголосовали за это. А деда признавали победителем — но не более. Он был исключительно подавлен. И когда моя бабушка попыталась утешить его тем, что это стало тщательно запрятанным благословением с небес, то дед ответил, что если это и благословение, то действительно очень и очень тщательно запрятанное. Но я думаю, что для него эти годы отдыха были спасительны. Он был истощен войной. И если бы ему пришлось бороться еще и против всех тех тягот, которые выпали на первые послевоенные годы, не знаю, что бы с ним стало.
— Но ведь потом Черчилль снова был избран премьером… Видите ли вы сегодня в западном мире политиков, равных ему по масштабу?
— Я всё время вглядывалась в старые и новые лица. И до сих пор продолжаю вглядываться. Не правда ли, было бы здорово, если бы мы нашли кого-нибудь такого же масштаба? Ведь они так нам нужны. Мой дед был из тех, кто мог встать во весь рост и громко сказать то, что думает.
— Это ваш первый приезд в Россию?
— Да, первый приезд в Москву. И сразу же приятная встреча с господином Вартаняном — одним из героев фильма, который я снимаю.
— А как вы относитесь к тому, что нынешние российско-британские отношения развиваются не совсем так, как хотелось бы?
— За четыре века наших отношений они бывали и холодными, и теплыми. Думаю, вскоре снова потеплеет. Надеюсь, этому поможет и фильм, который мы снимаем.
— Позвольте вопрос сугубо личный.
— Попробуйте.
— Как сложилась ваша жизнь? Далеко не у всех детей великих она протекала благополучно.
— Господин Вартанян поразил меня, рассказав, что они с супругой в браке — и счастливом — уже больше шестидесяти лет! Я замужем сорок два года. Но у меня три разных мужа и три ребенка — от каждого из них. Основала тренинговую компанию, возглавила Программу «Лидерство имени Черчилля», снимаю фильмы, написала книгу о путешествиях деда — часто рискованных. Жаль, что встретилась с Вартаняном уже после ее выхода. Хотя и знала, что дед рисковал, отправляясь в 1943-м в Тегеран: даже едва ли не впервые взял тогда с собой личного телохранителя.