Серые глаза ученого смотрели возбужденно, с каким-то влажным блеском. Недобрыми были глаза — так, по крайней мере, показалось Рустему.

— Может быть, я ошибся? Вы — Богданов?

— Не волнуйтесь. — По худощавому лицу пробежала улыбка. — Вы вошли именно в ту дверь. Я могу оказать вам кой-какую помощь. Но скажите мне, почему вы пришли в нашу лабораторию и кто вас послал?

— Никто, — соврал Рустем. — Я сам. Сам пришел и все.

Ученый начинал ему не нравиться: слишком колючими были его глаза, слишком осторожными вопросы. И Рустем решил тоже быть осторожным: разболтался?

— Сколько вам лет?

— Вам это ни к чему. — Рустем неслышным шагом подошел вплотную к лысому ученому и шепнул ему в самое ухо: — Мне необходимо видеть профессора Богданова.

— Это я. Какой еще Богданов вам нужен? И не сомневайтесь.

В дверь постучали. Ученый вытер лысину платком:

— Кто там? Я занят. За-ааа-нят!

Из-за двери мягко сказали:

— Матвей Кузьмич, Вас просит к себе профессор Богданов.

— Неужели не могли сказать, что я ушел по неотложному делу. Я за-ааа-нят!

Подойдя к двери, он запер ее на ключ и резко обернулся. Ключ спрятал в карман.

Рустем заметался. Рванувшись было вперед, отступил, переменил место — «теперь все ясно». Зайдя сбоку, громко сказал:

— Обманщик! Сколько раз я вас спрашивал, Богданов вы или нет. Зачем вы присвоили чужое имя? Я могу вам сейчас же отомстить. Но я не сделаю этого. Откройте дверь!

— Не надо кричать.

— Я не кричу. Я прошу открыть дверь.

— Я все объясню сейчас, беспокойный вы человек. Ведь не может все делать профессор Богданов. У него не сто рук и всего одна голова. Поэтому у него есть помощники. Один из них я. Профессор уже довольно стар и лишние волнения могут повредить сердцу. Через каждый час он пьет капли.

— Мне не надо приема. Откройте...

— Давайте говорить и мыслить разумно. — Теперь голос ученого стал мягким и уговаривающим. Он заговаривал Рустема как малого, набедокурившего ребенка. — Помощь я могу оказать вам сам, без профессора. Я отвечу на ваш любой вопрос. А если хотите, потом я о результатах доложу профессору.

— Тогда скажите: смогу ли я вернуться в прежнее состояние?

— По-моему, да.

— Когда?

— Надо сделать анализ.

— Какой?

— Я возьму у вас кровь. Несколько капель. Состав крови и расскажет мне обо всем. Может быть, если перелить часть вашей крови другому человеку, он...

— Тоже станет невидимкой.

— Возможно, я не утверждаю.

Только теперь Рустем понял цену своей крови. Кто же этот человек? Говорит, что помощник профессора, но ведь дело совершенно секретное и помощник не должен решать его один.

— Не спешите, Матвей Кузьмич. Вы забываете, что не видите меня. Как вы возьмете кровь?

«Помощник» достал из шкафчика инструменты и два стеклышка.

— Я все расскажу. Я научу вас, и вы сами все сделаете. Это очень легко.

— Я не согласен, — сказал Рустем. — Хватит. Дайте мне ключ.

— Неужели вы боитесь? А я-то думал: вот храбрый мальчишка, непременно герой.

— Я не боюсь.

— Тогда в чем же дело? Я должен взять у вас кровь, чтобы помочь вам же. Без этого нельзя.

Рустема осенило. Он даже покраснел — слава богу, румянец не был виден.

— Бесплатно кровь не отдам.

— Но разве вы мне отдаете? Ради себя же... Ради науки, ради страны...

— Я вам не верю. Мою кровь потом вы вольете себе и тоже станете невидимкой. Боюсь, вдвоем нам будет тесно... Бесплатно не отдам.

— О, это пустяки, мальчик. Не бойся. Мы скрепим наш договор не только кровью...

— Золотом?

— Если хочешь, называй так.

— Кто мне его даст?

— Я... Давай начнем.

— Откройте дверь. Я иду на фронт. Зо-ооо-лото!

— Мальчишка! Да разве ты что-нибудь понимаешь! Для тебя фронт — игрушка, а там смерть! Ты должен знать, что тебя ожидает. Вдруг враг увидит тебя? Ведь такое может случиться сразу. Вот инструмент, бери...

Матвей Кузьмич пошарил рукой в воздухе:

— Бери...

Прыгнув вперед, он поймал пустоту. И сразу бросился в сторону. Но и там было пусто.

— Все равно я тебя поймаю. Иди сюда. Слышишь? В этой пробирке газ, я могу разбить ее и тогда... никто не приходил к профессору Богданову. А сам я выйду. Ты понимаешь?

— Теперь понимаю. Прочь! — крикнул Рустем и раскрытой ладонью хлопнул по клеенчатой двери. Затопал ногами.

Если говорить по правде, то Рустем струсил, но не настолько, чтобы забыть, что он невидимка. Этот человек злой и хитрый, и избавиться от него тоже нужно хитростью. Подкравшись к столу, Рустем сгреб пробирки и с силой бросил их на каменный пол. По стенам брызнули осколки. Схватив колбочку, Рустем пустил ее в потолок, как раз над тем местом, где стоял ошеломленный Матвей Кузьмич. Ага, коленки трясутся! Матвей Кузьмич поджал губы и схватился за голову. Он ждал нападения. Но стало тихо, и в этой тишине хлопнула форточка и заколыхалась штора.

«Неужели сбежал в форточку?» — ахнул Матвей Кузьмич. Ради предосторожности не опуская от головы рук, он сделал несколько робких шагов, ожидая какой-нибудь новой опасной выходки пришельца. Сказал вслух:

— Он действительно подумал, что я могу выпустить газ. А я бы очень хотел ему помочь.

Услышав эти слова, невидимка должен был снова заговорить — так казалось Матвею Кузьмичу, для этого он и обмолвился вслух о своем желании помочь. Но лишь хрустнуло стекло под каблуком, отчего Матвей Кузьмич вздрогнул, и в распахнутую форточку с шорохом вошел ветер.

Прошло пятнадцать минут.

«Уж не померещилось ли мне все?» — спросил себя Матвей Кузьмич. Вставив в дверь ключ, он прислушался и вышел в коридор. Вернулся и тяжело опустился на стул, держа руку на пульсе.

Пока он, прикрыв глаза, считал удары, кто-то быстро прошел наискосок кабинета, и опять тот же голос приказал:

— Слушайте внимательно, я здесь не был, и вы ни с кем не говорили. Иначе... Ни слова.

В кабинете осталось битое стекло, остался Матвей Кузьмич, так и не приоткрывший глаз, а только вздрогнувший ресницами...

Как трудно узнать человека, как легко ошибиться!..

Рустем зашел в телефонную будку:

— 0-35-46? Кто со мной говорит? Товарищ подполковник? Да, это я. Нет, я не мог увидеть профессора. Да, конечно, ходил, но к Богданову меня не пустили. Кто? Я не знаю фамилии. Матвей Кузьмич. Он меня заманил, начал стращать, хотел взять кровь. Он назвался Богдановым. Нет, больше я туда не пойду. Что? Сейчас, бегу на вокзал. Матвей Кузьмич работает вместе с Богдановым. До свидания.

«Бегу на вокзал» — это пришло сразу. Уехать сегодня же — там видно будет, что делать дальше. Надо действовать. В Казани тихо — не бомбят, можно и в кино пойти, и мороженое купить на углу, а где-то далеко — фронт, и дым закрыл солнце. Когда передают «Последние известия», прямо на улице у репродуктора останавливаются люди и молча слушают. Тревожно. У Пети Старостина глаза стали большими, и смеяться он перестал: отца у него убили, и весь класс молчал около Пети Старостина, около его парты. Война, фашисты... Открылся страшный смысл этих слов: мальчик без отца, человек без дома, беженцы на дорогах, сгоревшие села. Теперь надо мстить. Мстить за Петю Старостина. О, как он будет мстить!

Рустем сжал кулаки. Он шел, опустив голову, точно нес все горе земное — и ничего не видел он, и никто не видел его. Он шел к вокзалу.

Решено — он едет. И привокзальный сад, и вокзал были наполнены военными и женщинами, и музыкой, и детьми, и слезами.

Здесь все смешалось — и непонятно: то ли все приехали, то ли все уезжают, то ли все смеются, то ли все плачут. Война!

У ограды спит девочка, спит средь всего этого шума, обняв куклу. Она не узнает, куда ее везут. Рядом мальчик держится за мешок. Ему тоже хочется спать, но голова сестры удобно пристроилась на мешке и никак нельзя лечь рядом. Война. Как хочется спать мальчику. Вот он наклоняется все ниже, все ниже. Подбегает мать.