– Сохранили! Вот же она, подпись Федора Бутенко, командира нашего! Все доподлинное. Ой, спасибо вам, ребята, спасибо!

Я не стал разъяснять ему, что листочки эти КГБ хранил лишь только потому, что он – бывший власовец. Мы выпили за знакомство, потом я спросил, почему Федор Бутенко заканчивал все характеристики одной и той же странноватой фразой: «Своими руками уничтожил столько-то фашистских гадов». В общей сложности выходило, что Канаичев порешил пятьдесят два гада.

– Почему он писал «своими руками», а не просто «уничтожил»?

Иван снисходительно улыбнулся.

– Они мне поверили после того, как увидели меня в деле, и стали в разведку посылать и отпускать вроде как на вольную охоту. Я приносил командиру солдатские книжки и оружие, а он вел учет. Аккуратнейший был человек. До войны бухгалтером работал. Я нападал на одиноких немцев, которые отбились от войсковых колонн, или на часовых по ночам. Разбивал им головы о срубы изб, душил их, шейные позвонки ломал.

Тут Иван поднял над столом свои огромные лапы и показал, как повертывал голову фашистского гада на сто восемьдесят градусов.

– А то у меня еще ломик был. Так я этим ломиком немца оглаушу по каске, потом, словно таракана, пришпандолю его к земле и гляжу, как он подыхает. Гляжу и думаю: «Пей, русская земля, вражью кровь. Пей, родимая, набирайся силы».

Честно сказать, у меня от Ивановой исповеди стало жутковато на душе, и я подумал, что человек, который не прошел через войну и плен, вряд ли понял бы его. В то же время мне на ум пришла мысль, что если бы каждый наш солдат уничтожил столько врагов, то война окончилась бы летом сорок первого.

– А тех немцев, которых я убил в боях, – продолжал Иван, – командир не считал. Как их сосчитаешь?

– Товарищ Канаичев, – перебил его Яша, – наденьте ваш пиджак с орденами и медалями. Я хочу вас сфотографировать.

Иван достал из шифоньера заветный пиджак, надел его, и Яша сделал насколько снимков с разных точек, озарив комнату вспышками блица.

– Ты только не пиши, что я у Власова служил, – попросил Иван. – Я ведь только три недели у него…

– Ладно, не буду, – пообещал Яша.

Седьмого мая «Нефтегорский рабочий» вышел с большим портретом Ивана Канаичева на первой полосе. Заголовок статьи «Герои живут среди нас» не блистал оригинальностью, но сама статья была написана хорошо, от души. С утра газету продавали во всех киосках, Иван смотрел на нас со всех газетных витрин, когда мы с Яшей отправились к нему поздравить с наступающим праздником. Мы тогда еще не знали, что в тот день изумленные рабочие мясокомбината рвали эту газету из рук друг у друга, читали ее вслух, подходили к Ивану, чтобы похлопать его по спине и сказать ему добрые слова, а секретарь парткома велел на завтра явиться при всех регалиях, потому как он будет сидеть на торжественном собрании за столом почетного президиума.

Иван плакал, разливая водку, и пытался поймать наши руки, чтобы поцеловать их, а мы с Яшей прятали руки за спины.

Я подумал тогда, что человеку для полного счастья нужен в сущности один пустячок – малая толика человечности.

Папаха

Папаху шили на заказ. Когда серая каракулевая красавица была готова, я установил ее рядом с цинковым ведром уборщицы тети Шуры и, убедившись в том, что папаха и ведро равны по высоте и прочим параметрам, удовлетворенно потер руки. Можно было начинать операцию.

А в это время пожилой горский эмигрант второй волны Абдул-Межид Тагиров сидел в одной из уютных кофеен Франкфурта-на-Майне и размышлял о том, как похлестче напакостить своей ненавистной и любимой родине. Из окна кофейни было хорошо видно гигантское здание бывшего концерна «Фарбениндустри», построенное еще до войны в стиле модерн. Теперь здесь размещался филиал ЦРУ в Европе. Вокруг копошились щедро финансируемые американской разведкой эмигрантские центры и организации. Цель у них у всех была одна – разрушение Советского Союза и реставрация капитализма на его территории. В те далекие времена они вовсе не были уверены в том, что эта цель может быть когда-либо достигнута. Мы были могущественной монолитной державой и боролись с ними на равных с переменным успехом.

Тагиров на протяжении долгой своей жизни неоднократно менял хозяев. В тридцатые он, будучи осведомителем НКВД, сдавал под вышку мулл и горских националистов, в сороковые перебежал на сторону Гитлера и служил поначалу в абвере, потом – в гестапо, после войны приютился под крылом Си-Ай-Эй. На нем, как говорится, негде было ставить пробы.

Тагиров принимал непосредственное участие в подготовке агентуры, засылаемой в Советский Союз. Он очень много знал, этот человек, утративший чувство причастности к земле предков. Люди КГБ вертелись вокруг него, но он быстро распознавал их волчьим чутьем и либо со смехом прогонял от себя, либо закладывал американцам, не делая при этом различий между русскими и кавказцами. Правда, иногда ему снились синие горы с бездонными расселинами мрачных ущелий, пенистые ручьи, где плескалась форель, запах кизячного дыма и вкус подгорелых бараньих шашлыков, но, проснувшись, он со злобой гнал от себя даже воспоминания о таких снах. А между тем подкатывала старость, и смутные видения юности постепенно перерастали в навязчивую манию, в звериную тоску, в неодолимое желание побывать там, где он появился на свет.

Когда я получил в свое производство наблюдательное дело на Тагирова, то, ознакомившись с ним, понял, что велось оно вяло, шаблонно, без выдумки. И у меня возникла мысль подкинуть объекту оперативного наблюдения человека в папахе, но сделать это не совсем обычным образом. Начальство мой замысел одобрило.

В группу туристов, направлявшихся в Западную Германию, был включен агент «Гарун», умный интеллигентный кавказец средних лет. Вручая ему папаху, я говорил:

– Это приманка, наживка для горской эмиграции. Вам не нужно никого искать. Они сами придут к вам. Нас интересуют настроения, намерения: и связи. Запомните: настроения, намерения и связи. Конечно, адреса и телефоны, но лишь в том случае, если сами будут давать. Никаких инициатив с вашей стороны! Все инициативы должны исходить только от них!

– Не нравится мне эта затея, – сказал «Гарун», рассматривая папаху. – Я всю жизнь ходил в шляпе. А в Европе буду вообще гороховым шутом смотреться. Да и в райком партии могут пригласить после возвращения…

– Папаху наденете, как только сойдете с трапа самолета, – перебил его я, – и будете снимать ее только ночью, перед сном. В папахе вся соль операции. А райкома не бойтесь. Мы вас прикроем… Главные сюрпризы вас могут ожидать во Франкфурте.

– Родина Гёте, – вспомнил агент.

– Правильно. Но там вам будет не до автора «Страданий юного Вертера», потому что Франкфурт – место дислокации штаб-квартиры ЦРУ и место проживания Тагирова. Знаете Тагирова?

– Слыхал.

Тагирова на Северном Кавказе знали главным образом по газетным публикациям. Знали как отъявленного негодяя и предателя.

– Вот если он к вам придет, гоните его в шею. Скажите, что не хотите рисковать служебным положением и будущим своих детей.

– А если он возьмет и уйдет?

– Значит, будем считать операцию провалившейся. А если не уйдет, тогда…

И я подробно проинструктировал «Гаруна» по всем возможным вариантам развития его контакта с объектом.

Сначала операции «Папаха» развивалась успешно. Представитель никому не известного народа в экзотическом головном уборе сразу попал в западногерманскую прессу. Вокруг него роем закружилась горская эмиграция. «Гарун» был со всеми вежлив, обходителен, дружелюбен, но не более. Близко к себе никого не подпускал. Держался с достоинством.

Трехдневное пребывание во Франкфурте прошло на удивление спокойно. Последний вечер «Гарун» провел в компании наших туристов, угощавших немецкого гида, который оказался чрезвычайно обаятельным и хорошо подготовленным в профессиональном отношении парнем. В свой номер агент вернулся поздно и застал там незнакомого пожилого человека кавказской внешности, сидевшего перед включенным телевизором.