— Bonjour, mademoiselle Вдовина, — голос был мягок, но легкие нотки иронии, не укрывшиеся от уха Лизы, свели на нет всю кажущуюся изначально приветливость. — Разве вы ожидали увидеть кого-то иного в этом доме?

— Bonjour, monsieur. К стыду своему, вынуждена признать, что не ожидала увидеть ни единой персоны в столь ранний час. Мне сказали… — и смолкла, боясь показаться невоспитанной и чересчур любопытной. Но замолчала все же слишком поздно — Дмитриевский опустил взгляд на булку, на которую в тот момент намазывал масло, однако уголок рта по-прежнему выдавал насмешку над ее интересом к его персоне.

«Столь привычно, должно быть, для него, — рассердилась Лиза и на себя за смятение и неловкость, которые ощущала в его присутствии, и на него — за нарочитое пренебрежение правилами bon ton и за насмешку над ней. — Ужасный, ужаснейший человек!»

Александр вдруг резко поднялся из-за стола, едва она только позволила себе эту мысль, и в несколько шагов подошел к ней, по-прежнему стоявшей у порога. Лиза с трудом заставила себя не отступить даже на шаг, хотя сердце от испуга стучало в груди, словно от быстрого бега.

— Прошу меня простить, я пренебрег манерами, — он протянул в ее сторону согнутую в локте руку. — Я привык завтракать в одиночестве, а потому несколько забылся нынче…

Лиза взглянула на лакея, замершего за стулом графа, готового служить тому в любой момент, а еще подумала о лакее, что стоял у нее за спиной. И тут же вспомнила, как при ней говорили почти то же самое, как она сама когда-то была такой же незаметной. Да и стала ли нынче иной?..

— Ежели вы опасаетесь за свое честное имя, то двери столовой будут открыты настежь, — ее взгляд на лакея Дмитриевский истолковал совсем иначе. — Кроме того, мы можем кликнуть из соседней буфетной еще людей. И тогда никто не посмеет упрекнуть вас ни в чем. Или же прикажем подать завтрак в ваши покои.

Если бы Лиза пошла на поводу одной своей половины, что твердила о правилах приличия и о том, какова репутация человека, предлагающего ей сейчас руку, то, несомненно, развернулась бы, предварительно извинившись, и вернулась в свои покои. Там бы ей сервировали легкий завтрак, который она бы разделила с матерью. И это было бы самым благоразумным в ее положении.

Но вторая половина настойчиво напоминала о том, что говорила ей прошлой ночью мадам Вдовина. И о том, что они все-таки не останутся наедине в этой комнате, а значит, ничего угрожающего ее репутации случиться никак не должно.

И она положила пальцы на рукав его сюртука, стараясь при этом не коснуться руки. Сама себе боясь признаться, что хочет этого. И поспешно отвела взгляд к окну, чтобы граф не догадался о том; настолько проницательными показались Лизе его темные глаза, когда он был так близко. Но пейзаж за окном уже не приносил былого восторга в душу. Он уступил место странным чувствам, которые так пугали сейчас Лизу, переполнив с пят до головы под белой кружевной лентой, удерживающей ее локоны.

За трапезой говорили мало. Дмитриевский почти не обращал на Лизу внимания, сосредоточившись на еде, а у нее не было ни малейшего желания привлекать его, несмотря на все наставления матери. И ей отчего-то казалось, что он не расположен к ней, что смеется на ней и ее утренним восторгом, который успел заметить в глазах.

— Удивительно, — вдруг проговорил Александр. «Ах, лучше бы он постоянно молчал!» — не могла не подумать Лиза при этом. Ведь когда он обращался к ней, то устремлял взгляд прямо на нее, и она ощущала странную неловкость. — Вы восхищались видом за окном… Я уже успел позабыть, что простой вид из окна способен привести кого-либо в восторг.

— А как давно вы смотрели на этот вид и видели его? — Лиза понимала, что вопрос прозвучал чересчур недружелюбно, но даже не постаралась его смягчить. Чем далее они будут друг от друга, чем холоднее друг с другом, тем только лучше.

— Vous avez raison^[40], — и снова усмешка искривила губы ее собеседника. — Истинный дар смотреть и видеть. Увы, боюсь, я этим даром обделен. По крайней мере, касательно вида за окном.

— А касательно человеческого существа? — не удержалась Лиза, памятуя об игнорировании графом прислуги, как это свойственно было его положению и состоянию.

— Вижу ли людей? — выгнулась удивленно одна из бровей. А потом взгляд вдруг стал колючим, когда он в упор посмотрел на нее сквозь прищур глаз. У Лизы даже холодок пробежал по спине от этого взгляда, и в тот момент она как никогда за эти два дня обрадовалась появлению в столовой новых лиц.

Первым, недовольно хмурясь, вошел Василь, за ним появились Зубовы — бабушка Варвара Алексеевна с Лидией, той самой барышней, что привлекла внимание Лизы еще на охоте, и дополнил компанию за завтраком Головнин, открытой улыбкой и легким пожатием ее маленькой ручки поприветствовавший Лизу. Она думала, что Борис займет место подле нее, но он предпочел сесть за противоположный край, поближе к торцу стола, где уже завершал трапезу Дмитриевский, отпивая маленькими глотками обжигающе горячий кофе.

Разговор за столом и после не потек неспешной рекой, а еле вился, как пересыхающий по летней поре ручеек. Василь был хмур, но старался, по обыкновению, завладеть всеобщим вниманием. Его помятое лицо выдавало, что давешняя ночь завершилась для него лишь несколько часов назад. И, судя по тому, как он морщился от яркого солнечного света, когда поворачивался к Лизе, молодого человека мучила нещадная головная боль.

Барышня Лидия Зубова тоже хмурила свой лобик, явно недовольная ранним подъемом, за что и получила тихий выговор от бабушки. Та же то и дело косилась на Лизу, поджимая губы, и девушка без особого труда читала мысли, что владели нынче ее соседкой по столу. «Наедине с мужчиной, пусть и при открытых дверях… Что же будет далее, когда разъедутся гости из Заозерного? Эдак, точнехонько уведут намеченное лицо для марьяжных планов. Да прямо из-под носа… Нелепица! И принесла же нелегкая!»

Ах, как же хотелось ответить Лизе на эти мысли своей соседки! Заверить ту, что она бы с радостью никогда не переступала порога этого дома, но воля Господня — все исключительно по ней творится… А потом одернула себя. Нет, не Господа то воля, не Его…

В какой-то момент Лиза заметила на своем лице пристальный взгляд Бориса, который, казалось, даже о завтраке забыл, наблюдая за ней. И выпрямилась резко, боясь, что ее собственные мысли могли быть открыты так же, как и мысли Зубовой-старшей. Но взгляд не сразу отвела от этих внимательных глаз, задержала на несколько коротких мгновений, которые не могли остаться незамеченными для остальных. И Василь, и Александр не оставили без внимания этот обмен взорами через стол. Но если Александр даже бровью не повел, то первый раздраженным жестом бросил нож, который тихо звякнул, ударившись о тарелку.

Лиза вздрогнула от резкого звука и только тогда быстро отвела взгляд, смущаясь допущенной оплошности. А еще больше — от взгляда темных глаз, которые подметили румянец, выступивший на ее щеках, и мелкую дрожь ладоней. Интересно, догадывается ли этот несносный человек, что намеренно не отводит взора от ее склоненной головы, почему ее сердце так бьется сейчас в груди? И почему ей так хочется провалиться сквозь пол столовой, лишь бы скрыться от этих глаз…

— Ah voilà!^[41] — с легким присвистом проговорил Василь, бросая раздраженный взгляд на Бориса, который ответил ему злостью, полыхнувшей в глазах. А потом повернулся к кузену, словно говоря всем своим видом: «Видал, что творится-то? А давеча меня и слушать не стали…» Но тут же погасил свою ироничную улыбку, когда Александр, мельком взглянув на него, бросил на стол скомканную салфетку и поднялся из-за стола.

— Pardonnez-moi,s'il vous plait, madam, mesdemoiselles^[42], — он коротко кивнул сидящим за столом дамам. — Я бы хотел выехать после завтрака, покамест солнце. Может статься, увижу нынче, в это восхитительное утро, чего не видал ранее…

Лиза снова ощутила приступ невыносимого желания провалиться сквозь пол. И одновременно то, чего никогда ранее не ощущала прежде, — жгучее желание ударить графа. С такой силой, чтобы заболела ладонь, а на месте удара остался ярко-красный след. А потом взглянула на него и поняла, что он отлично знает, какие бурные эмоции вызвала в ней его реплика. Жаль, что его лицо не так открыто, как ее собственное, чтобы можно было прочитать мысли, скрывающиеся за хитрым прищуром глаз. «Un terrible homme! Marionnettiste^[43], привыкший дергать за нити марионеточных кукол, которые полностью в его власти. Даже свободные от крепости люди… даже дворяне…»