— Это не бред, — настойчиво перебил меня Винников. — Выслушайте меня, у нас мало времени, Федорчук найдет нас с минуты на минуту. Так вот, есть еще модель «С», то есть Спящий, человек, которому этот сон снится. Мы его долго искали…

— А нашла я, — воскликнула Катя. — А ведь он даже фирму свою назвал «Компания Михалыча». Конечно, весь этот мир не что иное, как компания Михалыча.

— Так зачем же меня бить-то и похищать было? — воскликнул я.

— Понимаете, мы, те кто занимаемся этой проблемой, разделились на два лагеря. Одни во главе с Федорчуком выражают точку зрения моделей «Ф», и они знают, что как только Спящий проснется, все они прекратят свое существование, потому что они живут лишь в воображении Спящего. С ними заодно несколько моделей «ПС», которые не хотят возвращаться в реальность, поскольку боятся ее, боятся, что в реальности они окажутся какими-нибудь калеками или, скажем, преступниками, приговоренными к смертной казни. И они разработали способ, который позволяет, действуя изнутри сновидения Спящего, заставить его погрузиться в летаргический сон. Таким образом, они надеются продлить свою жизнь. Но чтобы осуществить свой замысел, им необходимо поймать фантом, являющийся воплощением Спящего в этом сне, то есть вас. Этой группе противостоит Онуфриев и его последователи, которые искали Спящего, чтобы спасти его от «федорчуковцев». Понятное дело, что все онуфриевцы являются моделями «ПС», за некоторым исключением. Вот, например, Катя. Она модель «Ф».

— Но я не боюсь того, что ты проснешься, — улыбнулась девушка. — Потому что знаю, что я часть твоего сознания.

— А Люська, сука, оказалась предательницей, — прошипел Винников.

— Слушаю я вас, — разозлился я, — и не могу понять: то ли я, действительно, сплю, то ли нахожусь в обществе идиотов. Но в любом случае — рад был познакомиться, а теперь разрешите откланяться. Катя, можешь пойти со мной, но если еще кто-нибудь пойдет следом, будь он хоть Федорчук, хоть Лобачевский, я пущу ему пулю в лоб.

С этими словами я открыл дверь и вышел в коридор. Катя последовала за мной. Мы шли к лифту, и меня просто распирало от ярости.

— Надо ж было мне связаться с тобой! Да ты совершенно ненормальная и друзья у тебя полные придурки! Сколько раз я себе говорил: нельзя трахаться с сотрудниками, будут неприятности. Но в такую историю влипнуть…

— Послушай, — тихо произнесла Катя. — Сны так легко забываются. Постарайся помнить обо мне, когда проснешься.

— Катя! Неужели ты веришь в это?!

Мы подошли к лифту. И тут его двери открылись, и нам навстречу вышел Федорчук с целой оравой парней.

— Хватайте его! — крикнул он.

Мы бросились бежать. С другой стороны коридора навстречу нам двигалась еще одна банда, явно настроенная враждебно. И тогда я вспомнил, что умею летать. Я взмыл в воздух и полетел над головами огромной толпы. Снизу тянулись руки, которые пытались схватить меня.

— Он летает! Ему начинает сниться новый сон! — отчаянно визжал Федорчук. — Хватайте его или мы погибли!

Я тужился изо всех сил, но мне никак не удавалось взлететь достаточно высоко, я парил над их головами, еле-еле уворачиваясь от цеплявшихся за меня рук. Рядом со мной в воздухе парила Катя.

— Послушай меня, — кричала она. — Проснись, это единственный способ спастись. Проснись! Разрушь этот мир!

— Иди ты к бениной матери!

— Да не цепляйся ты за этот сон! Разрушь его, или он сам разрушится! Вот смотри!

Она взмыла вверх и ударилась в потолок, он рухнул и я… проснулся.

— Проснись, ты опоздаешь, — трясла меня Инга.

Я встал и отправился в ванну. Там лежали чистые трусы и носки, из кухни доносился запах горячего завтрака.

Через сорок минут я подъехал к скверу, возле которого меня ждала Катя. Был ясный день, и ее золотистая шерстка сверкала на солнце.

— Доброе утро, — она плюхнулась на переднее сиденье.

Я обнял ее и пощекотал кончиком хвоста под подбородком. Она зажмурилась от удовольствия.

— Ты знаешь, мне сегодня приснился такой замысловатый сон, — сказал я.

— Я не люблю, когда рассказывают сны, — промурлыкала Катя.

— Ты знаешь, но этот был такой навороченный. Мне, например, снилось, что у меня было всего четыре конечности и я умудрялся водить автомобиль.

— На эту тему есть анекдот, — ответила Катя. — Приходит к врачу пациент и говорит: «Доктор, ампутируйте мне четыре конечности, а то мне мозгов не хватает, чтобы восемью управлять».

Я и не предполагал, что буду так обрадован, когда увижу построенным свой собственный дом. Был жаркий солнечный день, огромный луг простирался от дороги до леса. И в самом центре возвышался наш дом. Брус, из которого он был сложен, сверкал свежей желтизной, и, казалось, что от него исходит тепла не меньше, чем от солнца. И все это наполняло сердце таким восторгом, что мне хотелось, как мальчишке, побежать через луг, разрывая голыми ногами высокие травы, скатиться кубарем к заводи с ледяной водой из ключа, перепрыгнуть через плетень, облобызаться с приветливой Жучкой и прокатиться верхом на свинье. Вот как я ликовал оттого, что построил дом. И это была радость совсем иного свойства нежели та, которую испытываешь, когда к нажитым квартире, машине и язве добавляется дача. Это была радость, которую должен испытывать художник при виде гениального творения, только что вышедшего из-под его кисти. Да нет, вру. Не может он испытывать такого восторга. Потому что те скудные средства, которые даны живописцу, никогда не позволят настоящему художнику выразить все чувства и мысли. Это зритель ликует, потому что видит только то, что сказал художник, и понятия не имеет о том, сколького художник не смог сказать. И мучается мастер, гадая о том, вспомнит ли кто-нибудь о его творении, устремленном в вечность, хотя бы через год.

А я был в экстазе, потому что знал, что пройдет сто лет, а этот дом будет стоять, и кто-нибудь найдет здесь крышу и тепло домашнего очага.

Я построил дом.

Нет, не так.

Я построил Дом.

И сам удивлялся тому, что так радуюсь, ведь на самом деле, я в этом доме собственноручно ни одного гвоздя не забил. Я лишь регулярно отстегивал Пафнутию хрустящие банкноты и лаялся с ним из-за того, что строительство дома ведется слишком медленно. Впрочем, ругался я с ним вполне справедливо, потому что он, в действительности, просрочил все мыслимые и немыслимые сроки, в которые сам же обязался построить мне дом. Кроме того, денег он содрал с меня несусветную сумму. И когда я спросил его однажды, на что она израсходовалась, Пафнутий глубокомысленно изрек:

— Инфраструктура.

И я успокоился, потому что произнесенное Пафнутием одно единственное слово было столь сложным и емким, что могло уместить в себя денег еще в пять раз больше, чем я ему уже заплатил. Правда, оно не включало в себя ни газа, ни электричества, ни водоснабжения.

Но наконец-то дом был готов. Осталась масса недоделок. Но о них даже думать не хотелось; казалось, что все как-нибудь само собой образуется. Однако это только мне так казалось, а моя жена рассуждала более практично. И когда мы мчались назад по Ленинградскому шоссе и я радостно давил на газ, и редкие прохожие, бросаясь врассыпную, разделяли мое счастливое настроение, Кристина заявила:

— Вот что, Валера, возьми-ка ты, милый мой, отпуск или отгул и поезжай на дачу. Нужно будет замки врезать, электричество провести, уборную опять-таки построить надо.

Произнесла она это, и радость моя померкла, будто не было вокруг моего дома цветущего луга и не стрекотали в траве кузнечики, а бродили вокруг пьяные деревенские мужики, жужжали навозные мухи, и комары по ночам не давали спать. И я остервенело давил на газ, а редкие пешеходы больше не разбегались счастливо в стороны, а норовили назло мне попасть под колеса. И в довершение всего Кристина добавила:

— Приедем домой — я тебе целый список составлю разных дел, которые нужно будет там переделать.