— Если собеседник спросит, откуда узнали, скажите: «Случайно услышал на Кузнецком». Это первое. Звонить нужно после полуночи. Ему нравится, когда говорят: «Товарищ народный комиссар…» Это второе.

…Гайдар с трудом дотерпел до полуночи. Выждал еще десять минут и набрал номер. Раздался низкий долгий звук.

Аркадий Петрович полагал, что сначала трубку снимет секретарь. Но мембрана воспроизвела властный начальственный голос:

— Да-а, я слушаю.

— Здравствуйте, товарищ Ежов, — Гайдар хотел, чтобы слова его прозвучали по возможности спокойно и буднично.

— Здравствуйте. — В ответе скользнуло удивление. — Кто со мной говорит?

— Моя фамилия Гайдар. Я писатель. Я написал…

— Я вас знаю. Моя дочка любит читать вашу «Синюю чашку».

— Спасибо. Я тоже люблю этот рассказ, — ответил Аркадий Петрович, не поправляя наркома. Чашка была голубой.

— Слушаю вас. Чем могу быть полезен?

— Некоторое время назад, товарищ нарком, была арестована моя бывшая жена, Рахиль Лазаревна Соломянская… — По сосредоточенному молчанию собеседника Гайдар понял, что Ежов записывает. — Она работала на киностудии «Союздетфильм».

— Мне докладывали. Там обнаружена большая вредительская группа.

— Про группу сказать ничего не могу. А про жену могу. И считаю своим долгом сообщить вам, как народному комиссару внутренних дел СССР.

— Я вас внимательно слушаю.

— Моя жена, товарищ Ежов, больше всего на свете любит себя. Она никогда не сделает ни шагу, если это будет ей чем-то угрожать. Даже простым понижением в зарплате.

Ежов хмыкнул.

— А если вы ошибаетесь?!

— Я не могу ошибиться. Профессия обязывает меня разбираться в людях. Но главное, Соломянская — моя бывшая жена. Она сбежала от меня в 1931 году, когда я бедствовал, а у нового ее мужа была отдельная квартира, чайный сервиз и патефон с пластинками.

Гайдару показалось: собеседник беззвучно смеется. К этому он и стремился.

— Хорошо, товарищ Гайдар. Я велю разобраться. Вам позвонят.

— Спасибо, товарищ народный комиссар.

— Пока не за что.

Народный комиссар внутренних дел СССР товарищ Николай Иванович Ежов, перед которым трепетал весь советский народ (за исключением товарища Иосифа Виссарионовича Сталина) повесил трубку.

А член Союза советских писателей СССР Аркадий Петрович Гайдар продолжал сидеть с трубкой в руке, прижав ее к лицу. Рубашка на Гайдаре была насквозь мокрая.

Аркадий Петрович чувствовал себя смертельно усталым и старым. В детстве, в самодеятельности, он любил играть характерные роли. Потом, став журналистом и писателем, случалось, надевал личину простоватого ванька. Вот и сейчас он сыграл роль, которую себе сочинил. Арест Соломянской из области «большой политики» и «борьбы с мировым империализмом» он попытался перевести в мещанско-бытовой план.

…Ежов при громадном объеме дел о писателе не забыл. Днем в коммунальной квартире раздался звонок. Только не телефонный, а в дверь. Вошел симпатичный паренек в москвошвеевском костюме в полоску. В руке у него был небольшой чемодан.

— Где у вас телефон? — спросил, не здороваясь, симпатичный паренек.

— А в чем дело? — поинтересовался Гайдар.

— У вас не уплочено.

— Вы, наверное, перепутали квартиру, товарищ. Вот квитанция.

Но квитанция паренька не заинтересовала. Он перекусил кусачками провод, отвинтил шурупы и унес тяжелый аппарат в деревянном корпусе.

Гайдар был подавлен мелким вероломством народного комиссара. Правда, оно пока носило характер полушутки. С одной стороны, Ежов как бы отечески наказывал за дерзость (писатель, а не побоялся позвонить «любимому сталинскому наркому»!) и напоминал о своих возможностях. С другой стороны, Ежов давал понять: он догадался, что Гайдар по телефону разыграл небольшую комедию. И предложил в ответ свой небольшой скетч: «Рад был бы дозвониться до вас, товарищ писатель, да вот не отвечает телефон».

Гайдар еще на Гражданской, будучи командиром, научился ставить себя на место противника — это помогало разгадывать планы. После ухода мнимого монтера Аркадий Петрович представил себе Ежова — тот сидел за столом и посмеивался. После такого предупреждения писатель больше не осмелится звонить. Да и неоткуда будет.

Ежов при однообразии ночной работы нашел себе небольшое развлечение.

Но у Гайдара тоже были свои любимые игры. Он привез их с войны. Одна из них заключалась вот в чем. Если Аркадий Петрович разгадывал замысел противника, он позволял неприятелю приступить к его осуществлению. А затем молниеносно все ломал.

Гайдар оценил всю серьезность предупреждения, которое сделал Ежов, но Аркадию Петровичу нужно было спасти Соломянскую. Прежде всего ради Тимура, которому нужна была мать. Потом, Гайдар продолжал ее любить. А теперь еще начался и его личный поединок с наркомом Ежовым. В этом психологическом поединке, при неравенстве сил, Гайдар не собирался уступать.

Нарком обладал безграничной (после Сталина) властью, но оставался неуверенным в себе человеком. Ему часто казалось, что он вошел не в ту дверь. На газетных снимках Ежов маячил где-то за спинами давно известных вождей, явно стесняясь их присутствия. Рядом с ними он выглядел как полувзрослый мальчик, наряженный в военную форму.

Ежов казался маленьким и щуплым даже рядом с низкорослым, но плотным Сталиным. А Молотову (рост средний) едва доставал до уха. Нарком НКВД должен был страдать от ощущения своей физической ущербности, которая лишь отчасти компенсировалась специально для него изобретенным званием «генеральный комиссар государственной безопасности СССР». Звание приближало его к маршалам, но имелись обидные различия.

Ежову полагались продолговатые петлицы, а маршалы, скажем, Ворошилов, носили петлицы ромбической формы. Как и маршал, Ежов носил на петлицах большую звезду, но она была меньше маршальской. И точно такая же звезда пришивалась на рукав. Если прикинуть, какою властью над людскими судьбами обладал Ежов, то следует признать, что в его одеянии было нечто шутовское. Сталин любил подшутить над своими соратниками.

Но воспитание Иосифа Виссарионовича было убогим. Шутил он всегда грубо. И не было в Советском Союзе человека, который бы осмелился одернуть «великого вождя».

Хотя беседы о руководителях государства считались опасными, в народе шепотом передавали, что Ежову шили особой конструкции сапоги с подушечками под пятки. Грозный нарком госбезопасности вынужден был ходить, как балерина на пуантах, — только чтобы выглядеть немного выше ростом.

Этой раздерганностью и неуверенностью Ежова и решил воспользоваться проницательный автор «Синей чашки».

Аркадий Петрович дождался полуночи и вышел на улицу — звонить. Однако направлялся Гайдар не к друзьям или знакомым (такого позволить он себе не мог), а к уличному автомату.

Имелся риск, что разговор не состоится: или потому, что вдруг замолчит изношенный аппарат, или невесть откуда явится подвыпивший гражданин, попросит спичек или начнет изливать проспиртованную душу.

Но у Гайдара другого варианта не было.

Еще днем он отыскал и проверил уличный таксофон, установленный в деревянной будке. Аппарат здесь был дореволюционного образца с кнопками А и Б. В полутемной фанерной будке Гайдар нащупал обе кнопки и нажал левую, А.

— Опустите монету, — велела телефонистка.

Пятнашка тренькнула о пластинку в монетоприемнике, но телефонистка не услышала.

— Я вам сказала: «Опустите монету!»

— Я опустил.

— Вы что думаете: я глухая?

Нервы Гайдара были на пределе, но спорить он не стал. Все его мысли сейчас находились в громадном кабинете. Там, за большим письменным столом, вероятно, в кресле со специальными подушками восседал недоросль в полушутовском мундире генерального комиссара госбезопасности страны.

Аркадий Петрович выгреб из кармана горсть монет, но в полутьме было трудно разобрать, где пятнашка, а где двугривенный. Он сунул монету в щель — не прошла.

— Я же сказала, что вы меня обманываете, — рассердилась телефонистка, которой надоело ждать. И она дала отбой.