Прошкин ерзал на стуле, как двоечник, единственный раз в жизни выучивший урок. Хотя опасаться, что его знания останутся невостребованным, было бы наивно, поскольку лиц, призванных докладывать Корневу об итогах служебного расследования, ввиду высокой конфиденциальности происшествия было всего двое. Сейчас они сидели за длинным столом в прохладном кабинете Корнева и готовились к докладу в ожидании руководителя. И были это сам Прошкин и Саша Баев.

Наконец Корнев вернулся в кабинет с графином, наполненным водой, торжественно установил его на поднос, уселся и кивнул Баеву:

— Говори, Александр Дмитриевич, вроде пограмотней будешь…

Баев извлек из шоколадно-коричневой кожаной папки с золотистой застежкой блокнот, обтянутый такой же кожей, с оправленными золотистым металлом уголками, и начал говорить, изредка подглядывая в записи. Сразу стало понятно, что блестящей карьеры Саше Баеву избежать не удастся. Он начал издалека: как водится, помянул и международное положение, и постановления Советского правительства, и материалы Партийного пленума, к месту процитировал и товарища Сталина, и товарища Молотова. Корнев Сашу не перебивал, только незаметно для него бросил Прошкину взгляд: мол, и мы ж не вчерашние, политинформации по понедельникам проводим. Потом, отпив воды, как настоящий лектор, Саша начал перечислять бесконечное количество ведомственных и межведомственных приказов, писем и инструкций, пункты и параграфы которых определяют порядок учета граждан, допускаемых в здание УГБ НКВД, а также устанавливают формы журнала регистрации, многоразовых и одноразовых пропусков… Прошкин даже заметки на листочке делать начал: как неисправимый практик, он редко читал инструкции и об их содержании знал большей частью по докладам подчиненных.

Наконец Баев прервал свой познавательный монолог, снова отпил воды и подытожил:

— Журналы регистрации велись в полном соответствии с указанными документами, не имеют подчисток и исправлений. В числе лиц, указанных в журналах, Генрих Францевич Борменталь не значится. Этой фамилии нет также в перечне обратившихся за постоянным пропуском, что соответствовало его статусу участника специальной группы, не являющегося штатным сотрудником НКВД. Нет этой фамилии даже среди получавших разовые пропуска.

— И как же Генрих Францевич, или как уж там его звали, попадал в здание и неоднократно участвовал в заседаниях группы? Мы ведь все трое его собственными глазами видели! — оживился скучавший во время длинной преамбулы Корнев.

Баев скромно улыбнулся:

— Вынужден констатировать: имеется возможность несанкционированного доступа в здание местного Управления ГБ НКВД, — и тут Баев поведал про некое отверстие, через которое при желании и элементарной сноровке можно очень даже легко проникнуть в здание из внутреннего двора, минуя пост охраны. Больше того, бесконтрольно влезть в сам внутренний двор можно между двумя изогнутыми руками неких злонамеренных элементов прутьями забора.

Прошкин едва не фыркнул: ну вот, народный следопыт, тайную тропу нашел, да через этот лаз не один год рядовой состав бегает за пивом для руководства или еще по каким почти производственным надобностям. Прошкин уже рот раскрыл, чтобы указать на тот факт, что такие субтильные типчики, как Баев или тот же старшина Вяткин, могут, конечно, сквозь это отверстие просочиться, а вот людям посолиднее пролезть сквозь узкую щелку, не измазавшись совершенно в глине и известке, будет затруднительно, а что уж говорить про полноватого субъекта вроде этого бородатого Генриха… Но Прошкин промолчал, потому что дальновидный Корнев больно наступил ему под столом на ногу и только спросил у Баева, придав лицу заинтересованное выражение:

— И каковы же геометрические характеристики этого… э-э-э… отверстия, или, выражаясь по-простонародному, лаза?

Баев высоко взметнул артистические брови в порыве негодования:

— Понятия не имею!

— Странно, Александр Дмитриевич, что вы, при вашей-то скрупулезности, не произвели никаких замеров, — Корнев осуждающе покачал головой и забарабанил пальцами по краю стола, затем хлопнул по столешнице ладонью и смилостивился: — Ну что ж, это дело поправимое. Мы все ведь в жизни чему-то учимся, — снова тяжело, с тенью разочарования вздохнул и кивнул Прошкину: — Вот Николай Павлович у нас подобных ляпсусов не допускает. Потому что практик. Ну давай, излагай, Николай, что там у тебя.

Прежде всего Прошкин выяснил, что сам нынешний Борменталь личных документов никогда не терял, в правоохранительные органы с заявлениями о краже или потере документов не обращался, запросов о предоставлении дубликатов документов в связи с утратой или порчей тоже не делал. В общем, по всему выходило, что подлинных документов на фамилию Борменталь у Генриха не было. Поэтому Прошкин послал запрос в институт, сотрудником которого представился Генрих Францевич на первом заседании группы, получил отрицательный ответ, а потом, забыв про лень и отдых, просидел двое суток в отделе кадров этого самого института, просматривая личные дела с фотографиями, — оттого что бородатых профессоров там пруд пруди. Прошкин очень надеялся таким образом отыскать фотографию лже-Борменталя, чтобы присоединить ее к ориентировке, а возможно, и выяснить настоящие данные человека, выдававшего себя за Борменталя. Но, к своему разочарованию, не обнаружил ничего подходящего.

Затем, здраво рассудив, что гражданин в Советской стране все еще не может существовать без таких пережитков прошлого, как пища и деньги, Прошкин отправился в бухгалтерию родного учреждения и убедился в том, что ни талоны на спецпитание в ведомственной столовой, ни деньги на проживание на квартире, выделенные для гражданина Борменталя, получены до настоящего времени не были. Конечно, хозяйственный Прошкин все это получил в полном объеме: зачем же ни в чем не повинного доктора по инстанциям гонять?

На всякий случай Прошкин, совершенно не веривший в альтруизм гражданки Дежкиной, сдававшей флигель для проживания командированным сотрудникам, все же сходил по адресу Садовнический переулок, девять. Как оказалось, совершенно напрасно. Бородатый специалист по культам и ритуалам там ни разу не появлялся. Вдобавок меркантильная Дежкина, у которой в настоящее время остановились вновь прибывшие — Борменталь и Субботский, стала кричать, что не получила плату за комнату за прошлую неделю и теперь ни в коем случае не позволит проживать во флигеле двум постояльцам вместо одного, ну и требовала доплатить за второго ровно столько же, сколько за первого, угрожая в противном случае завтра же выставить обоих квартирантов. Смешно! Комната ведь у нее одна — хоть один в ней жить будет, хоть пятеро… Конечно, Прошкин доплачивать ничего без санкции руководства не стал и сейчас пододвинул Корневу невзрачные талончики и аккуратно обернутые в бланк накладной, а затем еще и сколотые канцелярской скрепкой неистраченные купюры.

— Н-да, работа проделана большая, результаты впечатляют! — просипел Корнев, пересчитывая деньги. — Генрих Францевич у нас, оказывается, документов не имел, не пил, не ел, не спал, в здание не входил и даже в деньгах не нуждался! Выходит, мы имеем дело с бесплотным духом? Что там, Александр Дмитриевич, на Пленуме о борьбе с бесплотными духами говорилось?

Баев, все время что-то черкавший в блокноте, раздраженно пожал плечами и незаметно продемонстрировал Прошкину страничку высококачественной бумаги, где мастерски была изображена паутина, а в ней здоровенный толстый паук с физиономией, поразительно похожей на лицо Корнева.

— Ну, так на такой случай у нашего доблестного майора Прошкина ладан имеется — в сейфе, рядом с табельным оружием, лежит!

Прошкин, ободренный неожиданной коалицией с Сашей, тоже отпил воды и сделал попытку отвести неправедный гнев начальства:

— Позвольте доложить, Владимир Митрофанович, что явление, с которым мы столкнулись, имеет вполне доступное научное объяснение. Это не что иное, как гипнотическое воздействие!