— Вяткин, что у вас там творится за безобразие? Ты, какое положение в мире, вообще представляешь себе? Иди немедленно в библиотеку, к завтрему подготовься и будешь политинформацию проводить! Хоть целую ночь наизусть учи, но чтобы утром от зубов отлетало!

«Вот еще читатели на мою голову», — Прошкин раздраженно посмотрел вслед бодро удаляющемуся Вяткину, захлопнул окно и развернул книжку. На коленкоровом переплете красовалось: А. Гайдар. «Тимур и его команда». Прошкин снова вздохнул и сверился с блокнотом: ошибки не было. Перед ним та самая книжка, которую Субботский упомянул однажды в присутствии Баева, охарактеризовав как «пособие для создания тайной организации, а лучше сказать — масонской ложи».

«Рекомендовано Народным комиссариатом образования СССР для детей младшего и среднего школьного возраста», прочитал Прошкин на другой стороне обложки. Дожили: кругом сплошное вредительство! Сегодня детишки прочитают в этой книжке, как под руководством тайного штаба, совершенно не подконтрольного ни партийным органам, ни органам местного самоуправления, без участия вожатых-комсомольцев, в отрыве от пионерской организации, дрова по ночам колоть, а завтра — уже в реальной жизни тот же тайный штаб им спички раздаст и подучит, как колхозные стога поджигать! Ни романтический флер или использование несовершеннолетних персонажей в качестве героев, ни длинные тексты песен из вымышленных опер, ни прочие подлые уловки не могли скрыть существо содержания книги от бдительного профессионала! В книжке наличествовали практические рекомендации по размещению контрольных постов и тайников, двойной системы подчиненности, многоуровневой системы оповещения и экстренной связи, затруднявшей выявление организации, системы сбора и передачи стратегических данных — и даже основы тайнописи и пиротехники! Обуреваемый профессиональным негодованием, Прошкин погрузился в чтение, чтобы до конца уяснить, как именно коварные розенкрейцеры и прочие смутные полубратья, при попустительстве Наркомата образования, сбивают с прямой дороги знаний наивных советских пионеров…

Прошкин собирался с визитом в лечебное учреждение: аккуратно завернул в хрустящую миллиметровую бумагу две познавательные книжки, вымыл пару яблок, сложил их в бумажный пакет, запихал все это в авоську и добавил бутылку минеральной воды «Боржоми», которую не выпил вчера только из большого сочувствия к тяжелому состоянию Баева. За время короткого сна голова у него совершенно прошла, зато от минувших треволнений стало глухо болеть где-то в глубине за ребрами с левой стороны. Надо на самом деле заскочить к Борменталю, каких-нибудь сердечных капель хлебнуть…

Сашу берегли как зеницу ока. Сотрудники Н-ского МГБ НКВД в халатах и пижамах с инвентарными номерами во множестве слонялись по больничному двору, притворно громко стучали костяшками домино на лавочках или, прикрывши лица газетами, пристально рассматривали посетителей лечебного учреждения. За стойкой регистратуры в марлевой маске, привязанной к наивно оттопыренным ушам, бдел Вяткин. Еще с десяток сотрудников рассредоточилось по самому зданию больницы, а третий этаж, где, собственно, и проходил лечение Баев, полностью освободили от больных и украсили табличкой «КАРАНТИН — вход СТРОГО воспрещен!», возле которой тоже был устроен сторожевой пост. В Сашиной палате, рядом с одром больного, неотступно пребывал строго проинструктированный лично Корневым фельдшер Управления Сергей Хомичев. Уезжая на актив, Корнев был спокоен если не за здоровье, то уж во всяком случае за жизнь товарища Баева.

А вот Прошкин переживал, потому что был твердо убежден: ни табличка «КАРАНТИН», ни многочисленные посты, ни табельные пистолеты охраны, ни шприцы фельдшера Хомичева — ничто не способно защитить жертву от всепроникающих темных магических сил. Поэтому он еще вчера, слегка поколебавшись, открыл служебный сейф в собственном кабинете и извлек из него неучтенный и потому считавшийся запасным пистолет. Пистолет этот около полугода пролежал в тесном соседстве с церковным ладаном… ну был у Прошкина ладан, был! В конце концов, от ладана еще никто не умер! Несмотря на постоянное глумление со стороны своего руководителя Корнева, Прошкин не торопился избавиться от этого полезного вещества и упорно хранил в сейфе горсточку ладана, завернутую в протокол об изъятии… Так вот, поразмыслив, Николай Павлович пришел к выводу, что пистолет за такое продолжительное время вобрал в себя некоторую часть защитных свойств ладана и может оказаться весьма полезен Баеву в борьбе с темными силами. Теперь пистолет лежал в бумажном пакете вместе с яблоками и запасной обоймой.

Прошкин, скупо здороваясь с коллегами, прошел в ординаторскую третьего этажа, где располагался освобожденный Корневым от всех других занятий и всецело посвященный Сашиному здоровью доктор Борменталь.

— Здравствуйте, Николай Павлович! — Борменталь пожал Прошкину руку.

— Да вот, навестить пришел Александра Дмитриевича… — оптимистично отозвался Прошкин. — Как он себя чувствует?

— Неплохо, даже гораздо лучше, чем мне хотелось бы… — что скрывать, верный клятве Гиппократа, доктор Борменталь Сашу, конечно, лечил, но по-прежнему сильно недолюбливал. — Я имел в виду, что процесс его выздоровления идет быстрее, чем можно было ожидать, — тут же поправился Георгий Владимирович и, на всякий случай, решил сменить щекотливую тему: — Я ему все передал…

— Что — все? — не понял Прошкин.

— Ну как что? Все, что вы просили: и пижаму, и халат, и альбом с карандашами, и пистолет, и ложку… — обыденно перечислил Борменталь. — Там разве еще что-то было? Ах, да — сигареты… Сигареты я вынужден был изъять, потому что курить ему пока нежелательно… Они у меня, хотите забрать? — доктор вытащил из тумбочки и протянул Прошкину портсигар из драгметалла и иностранную зажигалку.

У Прошкина снова кольнуло в сердце, перед глазами поплыли вредные черные мошки, он невольно опустился на прикрытую пожелтевшей простыней кушетку. Сетка с бутылкой звякнула о кафельный пол.

— Вы мне, Георгий Владимирович, каких-нибудь капель сердечных налейте — мне от жары что-то совсем худо… — тихо пробормотал Прошкин и залпом проглотил мерзкий мутный состав с запахом холода и мяты. Неприятное ощущение во рту вернуло ему способность мыслить здраво, и он решился осторожно уточнить: — И что он сказал? Насчет пижамы?

— Ничего. Александр Дмитриевич тогда еще был в бессознательном состоянии, — доктор, допустивший невиданную халатность, пожал плечами, словно речь шла о сущей ерунде.

После такого ответа Прошкину стало несколько легче: значит, посетитель, который вещи принес, хотя бы не разговаривал с Баевым.

— Уточню: что сказал вам тот, кто принес вещи?

— Странный вопрос… — удивился Борменталь.

— Чем он вам странный? — раздраженно огрызнулся Прошкин, под воздействием капель уже начавший приходить в себя после очередной шокирующей новости. — К нам Станислав Трофимович со дня на день с проверкой едет, а наши сотрудники — ни тпру ни ну в международной обстановке, порой такое ляпнут — на голову не наденешь! А время сейчас — не мне вам, Георгий Владимирович, рассказывать!

— Ну хорошо, я попробую вспомнить… Мы, правда, политических вопросов с ним не обсуждали… — Борменталь смирился и не без иронии начал повествовать: — Обычный формальный обмен фразами. Он заглянул в ординаторскую, спросил, кто тут доктор Борменталь, я был один и сознался, конечно, что это я. Но ваш сотрудник на слово мне не поверил, спросил паспорт. Я показал ему паспорт, хотя это была совершенная глупость! Он посмотрел на меня, на снимок в паспорте, потом дал мне большой сверток, сказал, что это личные вещи Александра Дмитриевича, которые для него просил передать Николай Павлович Прошкин из Управления. Ведь это вы Николай Павлович? Во всяком случае, кроме вас у меня в Н. нет знакомых по фамилии Прошкин, сотрудничающих в НКВД…

— В УГБ, — автоматически поправил Прошкин, совершенно игнорируя иронический тон доктора, — продолжайте.