Но вот косой росчерк флажка отметил старт. Словно спущенные с тугой тетивы, понеслись кони. Они почти не поднимали пыли — столь мгновенными и легкими были касания их копыт земли. Все шло как по писаному: впереди Маг, отставая на полкорпуса — Рустам, позади Жаворонок.

Круг за кругом все в том же порядке мчались всадники. На четвертом круге наездник 21-го завода прибег к хлысту и сравнялся с Магом. Просвет между ними и Жаворонком увеличился.

На шестом, предпоследнем, круге Маг начал обходить Рустама. Быть может, наездник 21-го завода, не соразмерив сил, слишком рано воспользовался хлыстом, быть может, такой темп и вообще был не под силу Рустаму, но темное тело Мага резко выдвинулось вперед и, наконец, совсем отлепилось от перламутрового соперника.

Дед Гусейн уже не смотрел на дорожку. Надвинув тельпек на глаза, он нетерпеливо спрашивал сидящего рядом мальчика:

— Мальчик, Рустам нагнал?

— Отстает, — говорил мальчик.

— Вай, вай, — вздыхал дед Гусейн и сильней прижимал тельпек к глазам. — Мальчик, я дам тебе рубль, только скажи, что Рустам нагнал…

— Нет, — еле слышно прошептал тот.

— Мальчик, — тихо и жалобно сказал дед Гусейн, — я подарю тебе мой халат, скажи, что Рустам…

— Сошел! — горестно воскликнул мальчик.

Тяжелый стон пронесся над трибунами, дед Гусейн тельпеком утирал бегущие из глаз слезы.

Но тут раздалось такое мощное «о-ох!», вырвавшееся из тысячи грудей, что дед Гусейн отнял тельпек от лица и взглянул на дорожку. Взглянул и обомлел; поджарый конек Жаворонок обошел непобедимого Мага!

Это было так невероятно, что дед Гусейн стал протирать глаза.

— Мальчик! — крикнул он. — Где мои глаза?

Но мальчик был далеко, его стриженая голова мелькала у нижних рядов трибун, куда уже бросились наиболее ярые зрители.

Чары правильно рассчитал силы. Пять кругов, не обращая внимания на соперников, вел он Жаворонка тем ходом, которым тот скакал на тренировке. Он берег силы для конца скачки. Ему было на руку, что Рустам с самого начала заставил Мага так потрудиться, и, когда Рустам сошел, а Маг порядком потратился, он вызвал Жаворонка на предельную скорость и на последнем повороте обошел Мага.

Толпа ревела. Ухватив себя за жидкую бороденку, столетний Дурды-Клыч бормотал:

— Если б покойный отец мог увидеть!..

Легкое тело Чары почти висело в воздухе.

— Вперед!.. Вперед!.. — твердил он спекшимися губами. Он знал невероятную силу Мага, знал, что Гельды не сдастся до последнего. Но знал он и то, что Жаворонок не уступит Магу.

Впереди метрах в двухстах маячил столб финиша. Чары обернулся: он не чувствовал позади себя провала пустоты, дающего уверенность в победе. Он увидел лицо Гельды в темном поту, сразу за крупом Жаворонка, и еще он успел заметить, что Гельды идет без хлыста. Как ни краток был этот миг, но он погубил Чары. То ли чуткий конь отозвался на ничтожное, но ощутимое на такой скорости смещение тяжести, вызванное поворотом Чары, то ли краткая утрата конем внимания всадника была тому виной, но ускорение исчезло. Этим и воспользовался Гельды. Когда до финиша оставалось едва сто метров, он рывком подался вперед и обошел Чары.

Рука Чары рванулась к хлысту и тут же отпрянула, словно обожженная: «Ради одной победы? Нет!..»

— Чалтырак! — крикнул Чары, и, вспомнив этот крик, Жаворонок последним неистовым усилием подался вперед и настиг Мага. Бок о бок прошли они финиш, и лишь большой опыт Гельды помог ему все же одержать победу. Может, рванувшись к шее коня, Гельды сообщил ему какой-то едва ощутимый толчок, и толчок этот принес ничтожный выигрыш — сказать трудно. Обе лошади одновременно прошли столб финиша, но голова Мага мелькнула из-за головы Жаворонка. Со стороны казалось, что Гельды в последний миг, словно резину, растянул своего коня…

Чары доскакал до поворота и вернулся к финишу. Там его поджидал Сарыев. Он протянул ему коробочку с орденами.

— Жаворонок?.. — хрипло, спекшимися губами прошептал Чары.

— Маг, — тихо сказал Сарыев.

— Я… я не возьму…

— Бери. Ты заслужил… — Сарыев горестно отвернулся.

К ним, хромая на обе ноги, подходил Ага-Юсуп. Сквозь редкую его бороду смуглела шея и грудь. Борода его была такой редкой, что казалась скорее тенью бороды. Странный, торжественный свет лучился из его единственного белесого глаза.

— Салам, Чары, — сказал Ага-Юсуп, протягивая руку. Заметив печаль на лице юноши, он перевел взгляд на Сарыева. — Скажи ему, пусть не будет грустным. До сего дня наездники видели только хвост Мага. Жаворонок — великий конь!

Сарыев махнул рукой.

— Нам нужна была победа, Ага-Юсуп, только победа. Тогда бы Поселков дал нам племенных коней…

— Вам можно доверить коней, Сары-джан.

— Спасибо, Ага-Юсуп. Но Поселков сказал: не возьмете приза — не видать вам коней.

Сарыев вдруг умолк и снял папаху. Все расступились: опираясь на длинный посох, в круг вступил древний Вепа Нурбердыев.

— Жаворонок, — произнес он тихо, но так, что все услышали. — Это имя хорошо ложится в песню.

Двигался бахши легко, но когда стоял, то казалось, он висит на своем посохе.

— Жаворонок? Это имя должен знать народ…

Ага-Юсуп тронул его за рукав и что-то зашептал ему. В ответ Вепа пошевелил бескровными губами.

— Передай Рахмету, что я одобряю тебя, — проговорил он вслух.

А на трибунах нетерпеливо шумели в ожидании решения судейской коллегии. Слышались отдельные выкрики:

— Ничья!..

— Жа-во-ро-нок!

Но эти голоса тонули в общем хоре:

— Ма-а-аг!..

А старший Карлиев, вздохнув, снял свой роскошный тельпек и протянул одноглазому. Тот сладостно помял его в руках и нахлобучил на свой буграстый затылок.

Многие зрители сошли с трибун и окружили коней. Новая знаменитость пользовалась предпочтительным вниманием. Если верно, что у каждого коня своя звезда, то звезда Мага дрогнула и чуть поблекла в сиянии молодой звездочки Жаворонка. А два героя дня, не подозревая о поднятой ими буре, дружелюбно тянулись друг к другу мордами…

В это время Ага-Юсуп в чем-то убеждал упрямо склонившего голову Рахмета Сеидова, башлыка.

— Вепа Нурбердыев сказал, что одобряет меня…

— Вепа — поэт. Не всем дано постигнуть высоту его мысли. А я простой башлык и думаю только о своем колхозе.

— Крыша над твоей головой не дает тебе видеть неба, Рахмет. Подумай о Родине.

— Это нужно для Родины?

— Да. И Вепа говорит: да! Я стар, а Чары молод. Но лепщику нужна глина, Рахмет, иначе его дар подобен кладу, зарытому в землю. У Чары должны быть кони.

— Пусть будет по-твоему. — И Рахмет с досадой отвернулся.

Ага-Юсуп вернулся к Сарыеву.

— Приз будет вашим, Сары-джан, и кони будут ваши, — сказал он спокойно и, повернувшись к трибунам, крикнул: — Гельды!

Гельды подошел, небольшой, коренастый, с лиловым от усталости лицом.

— Стыдно, Гельды, — громко произнес Ага-Юсуп, — ты срезал угол!

Чары вспыхнул, Ага-Юсуп возвращал ему утраченный приз. Но нет, он не помнил, чтоб Гельды зашел за бровку.

— Прости, Ага-Юсуп, — начал он было, — но…

— Умей молчать, когда говорят старшие, — сурово оборвал его старик.

Гельды жадно затянулся обсосанной папироской и переминулся на кривых ногах.

— Стыдно, Гельды, — почти с нежностью повторил Ага-Юсуп. — Ты взял две победы, два дорогих текинских ковра выиграл ты во славу «Бахара». Нельзя быть таким жадным, Гельды.

— Может быть, глаза мои не видят, Ага-Юсуп, — с почтительной печалью отозвался Гельды, — может, рука моя бессильна держать повод, может быть, мне пора на покой, Ага-Юсуп?

— Кто воспитал коней, сделавших тебя быстрей ветра, Гельды?

Огонек папиросы добежал до самых губ Гельды. Он выплюнул окурок и, подняв светлые, неожиданно чистые и прозрачные на его морщинистом темном лице глаза, сказал:

— Пусть будет по-твоему, Ага-Юсуп.

— Ловко разыграно, бисовы дети! — раздался громкий, веселый голос, и люди увидели Поселкова. Он подошел незаметно и слышал весь разговор. — А и хитер ты, Ага-Юсуп!..