Топперс медленно встала с дивана, обвела собравшихся взглядом, затем наклонилась, ухватив сумки за ремни, и, крякнув, попыталась поднять.

На мгновение показалось, что у неё получится. Но груз был слишком велик для неё, а она — чересчур слаба. Саманта едва не падала от усердия, но тщетно.

Глория, выскочив из кресла, ринулась к Топперс и, отвесив пощёчину, вцепилась девушке в волосы. Борьба тут же перешла в партер, и Сторм поспешил разнять женщин. Пока он удерживал Глорию, которая, извиваясь, пыталась дотянуться до соперницы, Шауэрс оттащила Саманту.

— Ах ты, сучка, — Глория сорвалась на визг. — Как ты могла так с нами поступить? Как ты могла так поступить с моим сыном? Мы относились к тебе, как к родной, и вот чем ты отплатила?

Агент Шауэрс, обращаясь к Саманте, нарочито спокойно произнесла:

— В сумках, которые ты вынесла из хранилища, действительно, были газеты?

— Да, — сдалась Топперс. — Всё было так, как он сказал. Я подменила деньги.

Надев на неё наручники, Шауэрс благодарно улыбнулась Сторму, заметив:

— Умный ход — сунуть в сумки ровно сто тридцать два фунта.

— Там, на самом деле, все двести. Я смухлевал. Понятия не имею, сколько весят газеты.

Топперс покраснела и, не в силах совладать с переполняющими эмоциями, ударилась в слёзы.

— Кто помогал тебе? — потребовал ответа Уиндслоу. — Кто твой сообщник? Ты писала записки, но кто делал бомбы?

— Вы никогда мне не нравились, — ответила она, захлёбываясь слезами. — И Мэттью вас не любил. Вы грубый.

Сторм достал из кармана мобильник, и нажал на кнопку повтора последнего вызова. Из сумочки Топперс послышался голос Рианны.

— Это телефон мужчины, пытавшегося вчера прорваться к Саманте в госпиталь, — пояснил Деррик. — Он потерял его перед тем, как выстрелить в меня. Последний номер, по которому он звонил, принадлежит мисс Топперс.

Сторм сделал паузу, а затем продолжил максимально дружелюбно:

— Это ведь телефон твоего брата, не так ли, Саманта? Он приходил к тебе, чтобы забрать деньги?

— У тебя есть брат? — удивилась Глория. — Я думала, ты единственный ребёнок в семье.

— Его зовут Джек, — сказала Топперс, не переставая рыдать. — Джек Джейкобс.

— Будь я проклят, — всплеснул руками Уиндслоу. — Как мои люди это упустили.

— Девушку, которую мы знаем как Саманту, на самом деле зовут Кристина Джейкобс, — продолжил Сторм. — Они с братом родились в Вермонте, где и жили, пока суд не забрал их у матери — склонной к насилию наркоманки. Уж не знаю как, но Кристина, в конце концов, оказалась в семье Чарльза и Маргариты Топперс, влиятельной четы из Стэмфорда, штат Коннектикут. Родная дочь Топперсов, Саманта, была ровесницей Кристины.

— Значит, — подал голос сенатор, — Топперсы тебе не родители?

— Чарльз, Маргарита и настоящая Саманта погибли в автокатастрофе во время отдыха в Испании. Их тела сгорели, что затруднило опознание. Кристина в тот вечер приболела и осталась дома. Когда полицейский рассказал ей, что все, кто был в машине, погибли, она решила присвоить себе имя и личность Саманты. Она рассказала, что погибшей девочкой была её подруга, Кристина Джейкобс, сирота.

— Как ей это сошло с рук? — спросил Уиндслоу.

— В Коннектикуте она больше не появлялась. У Маргариты были родственники в Испании, поэтому тела похоронили там. Новая «Саманта» связалась с банком, управлявшим собственностью Топперсов, и сообщила, что хочет пока пожить в Европе, чтобы отвлечься от тягостных мыслей. Сотрудники банка имели дело только с Чарльзом, и понятия не имели, как выглядит Саманта, и как звучит её голос, потому ничего не заподозрили, и стали ежемесячно высылать деньги в Париж. В Европе Кристина, изображая Саманту, прожила шесть лет, ограничивая общение с родиной лишь перепиской с банком. К своему возвращению в США она изменила себя полностью, скопировав у Саманты всё, от цвета волос до подписи на документах. Она одурачила всех — кроме собственного брата.

— Я даже не думала, что снова его увижу, — призналась Саманта. — После аварии я написала Джеку, что его сестра погибла. Я слышала, что он стал морским пехотинцем, воевал с Ираком в Персидском заливе, служил в армейской разведке. В тот вечер, когда похитили Мэттью, он свалился как снег на голову, просто пришёл ко мне домой. Я была не в себе, и рассказала всё про Топперсов, про нас с Мэттью, и про похищение. Я рассчитывала на сочувствие, но он заявил, что это — его шанс. «Ты не упустила свой шанс начать всё с чистого листа, теперь такая возможность предоставляется мне», — вот его слова.

— Это он придумал написать записку с требованием выкупа, — Сторм не спрашивал, а, скорее, утверждал.

— Он считал, что если всё сделать быстро, то мы сумеем обскакать настоящих похитителей. Он грозился сдать меня и отправить в тюрьму, если я не стану ему помогать. Я предупредила его, что вокзал полон агентов ФБР, и взять деньги у него не получится. Я думала, он бросит эту затею, но ошибалась.

— И ты рассказала ему о записке от настоящих похитителей. Той, с зубами твоего жениха.

— Я должна была рассказать, что настоящие похитители вышли на связь с сенатором. Я сообщила, что ЦРУ пригласило специалиста, чтобы помочь ФБР. Я просто хотела его напугать. Но он сообразил, что Мэттью похищен не ради денег, и похитителям нужно от сенатора что-то другое. Тогда-то он и придумал, как забрать деньги из депозитной ячейки, и заставить всех думать, что они взорвались.

— Как ты узнала про шесть миллионов в ячейке? — поинтересовалась агент Шауэрс. — Тебе Мэттью рассказал?

— Он не просто рассказал мне. Мэттью привёл меня в хранилище, и показал всю эту кучу бабок. Он сказал, что это взятка, которую дал его отчиму какой-то русский.

— Следи за язычком, девка! — воскликнул Уиндслоу. — Какая ещё взятка? Такие обвинения нельзя выдвигать без доказательств!

Глория не разделила возмущение супруга:

— Что ты натворил, Тёрстон? Это из-за тебя похитили Мэттью? Что это были за русские, и чего они хотели от тебя?

Бросив нервный взгляд на агента Шауэрс, Уиндслоу поспешил заткнуть жену:

— Не стоит сейчас это обсуждать.

— Я помогу вам, сенатор, — предложила Шауэрс. — А взамен вы расскажете правду о деньгах. Как вам такое предложение? Соглашайтесь, ещё не поздно поступить правильно.

— Не смейте указывать мне, что делать! — вспыхнул Уиндслоу. — Я понятия не имею, о чём бормочет эта девчонка. Никогда за всю свою карьеру я не брал взяток.

Шауэрс обратилась к Топперс:

— Ячейку для газетной бумаги арендовал твой брат, или ты?

— Он. Шесть миллионов всё ещё там. Большая их часть. Можете использовать их как улику против него, — она кивнула на сенатора. — Мэттью говорил, что эти деньги — взятка. Брат сказал, что забрать их — всё равно, что ограбить наркоторговца. Я подумала: если я помогу Джеку, шести миллионов ему хватит по гроб жизни, и он оставит меня в покое. Джек дал мне ключ от второй ячейки в тот день, когда мы поехали в банк за выкупом. Он сказал, что всё предусмотрел. Я думала, что похитители отпустят Мэттью, как только сенатор сделает то, чего от него хотят.

— Немыслимо! — заявил Уиндслоу. — Она пытается очернить меня, чтобы самой выглядеть чище. Откуда мы знаем, что это не её братец похитил Мэттью? Все эти разговоры о мифических русских — сплошные выдумки и сплетни.

— Где Джек сейчас? — спросил Сторм.

— В мотеле, в Вирджинии. После того, как Мэттью убили, меня не оставляли одну, и ему пришлось ждать окончания похорон, чтобы забрать ключ. Вчера вечером он явился за ним в больницу, но его не пустили. Ему всегда было плевать на меня. Всё, чего он хотел — дурацкие деньги.

— Я распоряжусь отправить за ним группу захвата, — сказала Шауэрс. — А вам, господин сенатор, я бы рекомендовала позвонить своим адвокатам.

— Деньги были в ячейке, записанной на имя пасынка, — ответил Уиндслоу. — Вы не сможете привязать её ко мне. Вы не докажете, что деньги в ней имеют ко мне какое-то отношение.