Адаму было тридцать два. «Иисусе!»

— А, гм, наркотики не употребляешь?

— Нет, нет! С этим, слава Богу, покончено, — сказал Адам. Он заказал себе сандвич, но откусил от него всего два раза и положил на тарелку.

— Что, не вкусно?

— Да нет, зуб болит. Нужно сходить к дантисту. — Адам потрогал щеку. — Ненавижу жаловаться. Вообще-то я подумывал о том, что лучше позаниматься спортом, вместо того чтобы таскаться по врачам. Мне нужен спорт, а то у меня в последнее время часто случаются запоры.

— Хочешь вернуться в прежнюю команду по баскету? — спросил Джош. В свое время брат дважды в неделю играл с коллегами в баскетбол.

— Не-а, — ответил Адам, — я думал о теннисе или. гольфе.

— Отличная мысль, — одобрил Джош.

За столом повисло молчание. Адам отодвинул тарелку в сторону.

— Я знаю, что стал выглядеть старше, — сказал он, — и можешь не делать вид, будто не заметил этого. Это все замечают. Я спрашивал маму, и она сказала, что у отца было так же. Он в тридцать с небольшим вдруг стал выглядеть старше, прямо сразу, едва ли не за ночь постарел. Может быть, это как-то связано с генами.

— Да, вполне возможно.

— А ты что-нибудь об этом знаешь?

— Кто, я? Нет.

— Почему же ты вдруг захотел увидеться со мной сегодня, пригласил на обед? Срочно, словно тебе не терпелось.

— Просто мы с тобой давно не виделись, вот и все.

— Кончай придуриваться, Джош. Ты никогда не умел врать.

Джош вздохнул.

— Адам, — сказал он, — я думаю, нам с тобой нужно сделать кое-какие анализы и провести исследования.

— Какие именно?

— На прочность костей, вместимость легких. И — МРТ.

— Это еще что такое?

— Магнитно-резонансная томография.

— Зачем? Для чего все эти исследования? — Адам не сводил взгляда с брата. — Чтобы выяснить причину старения?

— Да.

— Я старею слишком быстро? Это как-то связано с твоим генетическим спреем?

— Вот это и нужно выяснить, — ответил Джош. — Я хочу позвонить Эрни.

Эрни Лоуренс был их семейным врачом.

— Хорошо, я согласен. Звони.

ГЛАВА 040

В полдень на брифинге для сотрудников конгресса, проводимом в Вашингтоне, профессор Уильям Гарфилд из Университета Миннесоты говорил:- Вопреки всему, что вы могли слышать, никто никогда не доказал, что хотя бы один ген способен влиять на поведенческие характеристики человека. Некоторые мои коллеги полагают, что со временем подобные открытия могут быть сделаны, другие уверены в том, что этого никогда не произойдет. И все же мы почти ежедневно читаем в газетах о новых генах, ответственных то за одно, то за другое, хотя ни в одном случае истинность этого не была доказана.

— Что вы такое говорите? — удивился помощник сенатора Уилсона. — А как же «ген гомосексуализма», заставляющий мужчину быть голубым?

— Связь между данным геном и гомосексуальностью сугубо статистическая, но никак не казуальная. Ни один ген не определяет сексуальную ориентацию.

— А «ген насилия»?

— Последние исследования опровергают его существование.

— Писали также о «гене сна».

— У крыс.

— «Ген алкоголизма»?

— Версия не выдержала проверки.

— Что скажете про «ген диабета»?

— На сегодняшний день мы выявили девяносто шесть генов, связанных с диабетом. Безусловно, мы найдем еще.

В зале воцарилось удивленное молчание. Наконец еще один помощник сенатора спросил:

— Если ни один ген не влияет на поведение человека, то с какой стати возник весь этот шум?

Профессор Гарфилд пожал плечами.

— Если угодно, назовите это городской легендой. Или мифом, рожденным средствами массовой информации. Обвините общественность в научном невежестве. Она на самом деле верит в то, что гены влияют на поведение, поскольку это выглядит логичным. На самом деле даже цвет волос и рост человека не определяются только генами, а уж такое явление, как алкоголизм — определенно нет.

— Минуточку! Вы утверждаете, что рост не определяется генами?

— Если говорить об отдельной личности, то определяется. Допустим, вы выше вашего друга, но, скорее всего, потому, что ваши родители были высокими. Но для целых народов определяющим фактором роста являются условия жизни. На протяжении последних пятидесяти лет европейцы подрастали на один дюйм за каждое десятилетие. То же касается и японцев. Это — слишком быстро для изменений, обусловленных генами. Это — результат изменений условий жизни: более высокое качество предродового ухода, питания, здравоохранения и так далее. Американцы, между прочим, за этот период не выросли. Наоборот, они даже слегка убавили в росте — возможно, из-за низкого качества предродового обслуживания и скверного питания. Дело в том, что взаимодействие между генами и условиями жизни строится по очень сложной схеме. У ученых все еще нет ясного понимания того, как работают гены. Более того, не существует даже единой точки зрения на то, чем вообще является ген.

— Повторите, пожалуйста.

— Среди ученых нет единого, с которым были бы согласны все, определения того, что такое ген.

— Я думал, ген является составной частью Генома, — сказал кто-то. — Последовательность нуклеотидов, АГЦТ, определяющая генетический код.

— Да, таково одно из определений, — кивнул Гарфилд, — но оно несовершенно, поскольку одна последовательность АГЦТ может определять код многих белков. Некоторые участки генетического кода являются по сути «рубильником», который включает или выключает другие участки. Одни из них находятся в бездействии до тех пор, пока их не активируют те или иные факторы внешней среды. Другие участки активны только в период развития организма, а затем засыпают, чтобы больше никогда не пробудиться. Третьи включаются и выключаются постоянно на протяжении всей жизни индивидуума. Как я уже сказал, все это очень сложно.

В воздух поднялась рука; высказаться решил помощник сенатора Муни, получавшего существенные финансовые вливания от фармацевтических компаний.

— Профессор, я полагаю, что вы выражаете мнение меньшинства. Большая часть ученых не согласится с вашим воззрением на гены.

— На самом деле со мной согласно большинство, — возразил Гарфилд, — причем с полным основанием.

* * *

Когда человеческий геном был расшифрован, ученые удивились, обнаружив, что он содержит всего около тридцати пяти тысяч генов. Они ожидали, что их число будет значительно выше. Ведь даже у жалкого земляного червя генов насчитывалось двадцать тысяч. Это означало, что разницу между человеком и червем определяли всего каких-то пятнадцать тысяч генов. Чем тогда можно объяснить столь колоссальное различие между двумя этими существами?

Этот вопрос был снят с повестки дня после того, как ученые начали изучать взаимодействие генов друг с другом. Например, один ген мог создавать белок, а другой — энзим, который, словно ножницами, отрезал часть этого белка и таким образом менял его. Некоторые гены содержали множественные последовательности нуклеотидов, разделяемые совершенно бессмысленными участками. Такой ген мог использовать любую из последовательностей для синтеза белка. Некоторые гены активировались лишь после того, как было активировано несколько других генов или происходил ряд изменений во внешней среде. Значит, гены гораздо более чувствительны к внешней среде — как внутри, так и вовне человеческого организма, — чем кто-либо мог ожидать. И многообразие форм взаимодействия генов означало, что могут существовать миллиарды возможных его результатов.

— В этом нет ничего удивительного, — говорил Гарфилд. — Ученые сегодня движутся в направлении того, что мы называем эпигенетическими исследованиями. Их цель — детально выяснить, как гены взаимодействуют с окружающей средой, чтобы создать конкретного индивидуума.

Профессор погрузился в подробности. Помощники конгрессменов один за другим стали уходить. В зале осталась лишь кучка слушателей, которые, впрочем, были заняты тем, что проверяли наличие новых сообщений на своих сотовых телефонах.