— Доктор Беллармино, — заговорил мальчик, сидевший слева от него, — я хотел задать вопрос относительно синдрома антиобщественного поведения. Я читал, что он вызывается определенным геном и связан с насилием, преступлениями и агрессивным поведением.

— Да, это правда. Этот ген существует примерно у двух процентов жителей планеты.

— А как же Новая Зеландия? Этот ген свойствен тридцати процентам белого населения страны и шестидесяти процентам маори.

— Да, действительно, такие цифры назывались, но к ним нужно относиться с осторожностью.

— Означает ли это, что склонность к насилию передается наследственным путем?

Беллармино помолчал. Он стал задумываться: у скольких из этих детей родители работают в Бетесде? Жаль, что он не выяснил их фамилии до начала встречи. Слишком уж грамотными и безжалостными были их вопросы. Не пытается ли кто-нибудь из недоброжелателей дискредитировать его, используя этих детишек? Не является ли вся эта затея тщательно продуманной ловушкой, нацеленной на то, чтобы выставить его в максимально неприглядном свете, первым шагом к тому, чтобы выдавить его из НИЗ? На дворе — век информации, и теперь подобные вещи делаются именно так. Сначала — выставляют тебя в дурацком свете, заставляют показать свою слабость, вынуждают ляпнуть какую-нибудь глупость, а потом твои слова снова и снова крутят по всем кабельным телеканалам и цитируют в газетах. Затем тебе начинают звонить конгрессмены, требуют взять свои слова назад, цокают языками, покачивают головами. Как, дескать, он мог оказаться таким близоруким? Подходит ли он вообще для этой работы, соответствует ли своей должности?

И завтра ты оказываешься на улице.

Вот как это делается.

Теперь ему задали очень опасный вопрос относительно генетики маори. Если он скажет то, что думает, на следующий же день его обвинят в унижении и без того обездоленного этнического меньшинства. Даже если он скомкает ответ и выдавит из себя нечто маловразумительное, он все равно рискует быть обвиненным в пропаганде евгеники. Как вообще он может отвечать на этот вопрос?

«Никак», — решил для себя Беллармино.

— Это, — сказал он, — чрезвычайно интересная область исследований, но наши познания в ней еще слишком скудны, чтобы я мог тебе ответить. Следующий вопрос, пожалуйста.

ГЛАВА 051

На юге Суматры целый день шел дождь. Почва джунглей промокла. Листья промокли. Промокло все. Съемочные группы телевизионщиков из разных стран давно разъехались по другим заданиям, и теперь Хагар вернулся сюда с одним-единственным клиентом — человеком по фамилии Горевич, знаменитым фотографом натуралистом, прилетевшим из Танзании.

Горевич устроился под большим деревом фикуса, расстегнул спортивную сумку, достал оттуда нейлоновую ячеистую сеть наподобие гамака и аккуратно разложил ее на земле. Затем он подтянул к себе металлический ящик, извлек из него пневматическую винтовку и собрал ее.

— Это незаконно, вы что, не знаете? — сказал Хагар. — Это заповедник.

— Да и хрен с ним.

— Лучше спрячьте эту штуку. Не дай бог, лесники пожалуют!

— Да и хрен с ними. — Горевич снарядил винтовку баллоном со сжатым воздухом и открыл магазин. — Этот ваш парень большой?

— Он совсем молодой — года два или три. Весит килограммов тридцать, может, даже меньше.

— Понятно. Значит, десять кубиков. — Горевич достал из ящика дротик, вложил его в магазин, а затем еще один и еще. Передернул затвор и спросил: — Когда ты видел его в последний раз?

— Десять дней назад, — ответил Хагар.

— Где?

— Неподалеку отсюда.

— Он вернется? Здесь его родные места?

— Похоже на то.

Горевич приник к оптическому прицелу, описал винтовкой дугу в воздухе, направил дуло вверх, затем вниз и с удовлетворенным видом отложил ее в сторону.

— Вы используете небольшую дозу?

— Не переживай, — ответил Горевич.

— И вот еще что. Если он будет находиться высоко на дереве, вы не должны стрелять, потому что…

— Я сказал, не переживай! — Горевич посмотрел на Хагара. — Я знаю, что делать. Доза как раз такая, что он сначала почувствует неустойчивость и головокружение. Он сам спустится вниз, прежде чем вырубится. Возможно, нам еще придется преследовать его по земле.

— Вы уже делали это раньше?

Горевич кивнул.

— С орангутангами?

— С шимпанзе.

— Шимпанзе это совсем другое.

— Да неужели? — саркастически вздернул брови визитер.

Наступило неловкое молчание. Горевич достал видеокамеру, штатив, смонтировал их и установил. Затем он прикрепил к верхней части камеры микрофон дальнего действия в виде тарелки диаметром в один фут. Посмотрев на эту конструкцию, Хагар подумал: «Неуклюже, но весьма эффективно».

Горевич сел на корточки и стал смотреть на зеленую стену джунглей. Мужчины слушали звуки дождя и ждали.

* * *

В течение последних недель упоминания о говорящем орангутанге начисто исчезли со страниц газет. История умерла, как и многие другие, не нашедшие подтверждения истории о животных: о трехметровой обезьяне в Конго, которую никто так и не сумел отыскать, несмотря на рассказы местных жителей, или о гигантской летучей мыши с размахом крыльев в четыре метра, которую якобы видели в Новой Гвинее.

Для Горевича утрата прессой интереса к говорящему человекообразному была как нельзя кстати. Потому что, когда орангутанг вновь объявится, интерес к нему взлетит до небес. А еще потому, что Горевич собирался не просто сфотографировать чудо-обезьяну и записать ее речь, но и изловить ее.

Спасаясь от моросящего дождя, он доверху застегнул воротник куртки и продолжал терпеливо ждать.

* * *

Лишь ближе к вечеру, когда уже начинало смеркаться, задремавший Горевич внезапно услышал скрипучий голос, произнесший:

— Алор. Мерд.

Он открыл глаза и посмотрел на сидевшего рядом Хагара. Тот молча кивнул головой.

— Алор. Коман са ва? Горевич медленно огляделся.

— Мерд. Скумбаг. Эспес де кон. — Голос был низким и горловым, а речь медленной, будто у пьяницы в баре. — Фунхеле а устед.

Горевич включил камеру. Он не знал, откуда звучит голос, но мог хотя бы записать его. Затем он стал осторожно поворачивать объектив, не сводя при этом взгляда с уровня звукозаписи. Поскольку микрофон был направленного действия, он по уровню звука вскоре определил, что тот идет… с южной стороны. Примерно на девять часов от того места, где он сейчас стоял. Горевич приник глазом к видоискателю, увеличил масштаб изображения, но ничего не увидел. Джунгли темнели с каждой минутой.

Хагар неподвижно стоял рядом и наблюдал за происходящим.

Вдруг послышался треск ветвей, и в видоискателе метнулась какая-то тень. Горевич поднял объектив и увидел силуэт, взбирающийся все выше по ветвям к раскидистой кроне дерева. Через несколько секунд орангутанг оказался на высоте семидесяти футов над их головами.

— Годе влёк хетт. Эсхол вики. Влёк.

Горевич снял камеру со штатива и попытался снимать, однако в видоискателе не было ничего, кроме черноты. Горевич переключил камеру на режим ночной съемки, но снова ничего не увидел. Только зеленый массив листвы, волнующийся, как вода на ветру. Именно по этому волнению листвы можно было угадать, что животное движется вверх и вбок.

— Влёк хетт. Мойдер факер.

— Вот ведь паскудник!

Голос становился все слабее и замирал в отдалении.

Горевич понял, что должен принимать какое-то решение, причем как можно скорее. Он положил камеру и потянулся за винтовкой. Приложив ее к плечу, он стал смотреть в оптический прицел — военный, ночного видения, с повышенной четкостью. И сразу же увидел обезьяну. Глаза ее в прицеле выглядели белыми точками.

— Нет! — сказал Хагар.

Орангутанг прыгнул на соседнее дерево, на несколько мгновений распластавшись в пустоте.

Горевич выстрелил.