— Давай домой! Поболтались и хватит…

— Есть, — ответил Пашков и, помрачнев, стал вспоминать каждую свою фигуру, отыскивая в них грубые ошибки. «Определённо, наколбасил!» — огорчённо подумал он, убирая газ и планируя на аэродром.

— Разрешите получить замечания? — осторожно обратился он к командиру после полёта.

— Недурно, — ответил командир отряда. — Пожалуй, я вас направлю на курсы инструкторов… Но смотрите мне, чтобы всё было без сучка и задоринки!

— Есть, товарищ командир, — обрадовался Пашков.

— Дайте вашу рабочую книжку. Я вам поставлю последнюю, зачётную оценку. Завтра вы получите свидетельство об окончании школы.

* * *

Тогда Пашков смотрел на авиацию только как на спорт, — он искал и в изобилии нашёл в полётах острые ощущения. Летал на соревнованиях, страстно полюбил высший пилотаж и стал мастером в этой области; не подозревал, что всего несколько лет спустя он расстанется с этим увлечением и станет «серьёзным» пилотом Аэрофлота.

Он часами крутился в воздухе, выделывая сложнейшие каскады фигур, полагая, что только в этом — главное содержание авиации.

Первоклассные гражданские лётчики — люди несколько иного склада, но поговорите с любым из них, и вы поймете, что нет никого и из этого крылатого племени, кто в своё время (незабываемое, молодое!) не пережил бы азартного увлечения высшим пилотажем.

… 18 августа ростовчане вместе со всей страной праздновали Всесоюзный день авиации. На спортивном аэродроме собрались тысячи нарядно одетых людей. Всех привлекала обширная программа празднества и, в особенности, высший пилотаж. А кое-кто хранил в своём кармане билет с приглашением покататься на самолёте!

Погода была ясная, в высоком ярко-голубом небе плавало всего три-четыре кучевых облачка; они казались такими эффектными на окружающем фоне, что шутники уверяли, будто начальник Аэроклуба самолично запустил их ввысь для украшения необъятного купола своего «авиационного цирка»…

Самым острым номером были затяжные прыжки. Высоко над головами зрителей в небе повис крошечный самолётик, звук его мотора долетал до слуха лишь слабым комариным жужжанием. Вдруг кто-то заметил точку, отделившуюся от самолёта. С ним спорили, уверяли, что ничего нет, потом другие заметили тёмную горошинку на голубом полотнище неба и, наконец, все увидели микроскопическую фигурку человека, падавшего на них словно из другого, фантастического мира.

Фигурка быстро увеличивалась в размерах и становилась отчётливей, и чем больше сокращалось расстояние между нею и землёй, тем сильнее волновались зрители; у многих захватывало дух, будто это они сами стремительно прорезали двухкилометровую толщу воздуха.

Казалось, ещё секунда-две — и всё будет кончено… Но когда напряжение людей достигло предела, над фигурой парашютиста вспыхнуло ослепительное белое облачко, хлопнуло и превратилось в тюльпан! Падение прекратилось, и теперь вверху плыл круглый купол парашюта с синими и белыми лепестками. Ещё полминуты — и ноги парашютиста коснулись мягкой травы всего в сотне метров от зрителей.

Парашютист сорвал с головы шлем и… перед изумлёнными людьми предстала красивая златокудрая девушка! Гром аплодисментов приветствовал храбрую ростовчанку — не каждый день видишь воочию такие необыкновенные небесные «цветы»…

Затем в небе появились бесшумные изящные птицы с узкими длинными крыльями — юные планеристы показывали своё мастерство. Они выписывали в вышине чёткие петли и перевороты, виражили и, быстро вращаясь в штопоре, устремлялись вниз.

Да, теперь начальник Аэроклуба вряд ли сумеет предложить своим гостям что-нибудь более значительное!

Следующим номером был объявлен групповой фигурный полёт.

На старте появились три самолёта, выстроившиеся треугольником. В пилотской кабине передней машины сидел молодой лётчик-инструктор Иван Пашков.

Стартёр взмахнул белым флажком — и машины сомкнутым строем побежали по зелёному полю, точно связанные. Все три самолёта разом оторвались от земли и теперь все увидели, что их крылья, в самом деле, были связаны тонкими канатиками.

Зрители замерли… Такой полёт они видели впервые.

Набрав тысячу метров, звено появилось над центром лётного поля и с полёта по прямой перешло в левый глубокий вираж.

Самолёт слева осторожно опускался вниз, а крайний справа, забрался немного выше. Описав замкнутый круг, самолёты перешли в правый вираж: получилась «восьмерка» — излюбленная фигура лётчиков.

Сделав две «восьмерки», самолёты перешли в пикирование, ни на метр не отставая друг от друга. Затем все три самолёта энергично взмыли вверх, всё выше и выше, плавно легли на спину и вновь устремились к земле.

Это была петля Нестерова, выполненная связанными самолётами! За первой петлёй последовала другая, третья, четвёртая, пятая… десять петель одна за другой!

Окончив пилотаж, самолёты сделали полукруг и зашли на посадку. С земли наблюдали за ними, затаив дыхание… Вот осталось до посадочной полосы 70 метров, 50… 30… Все увидели, что самолёты по-прежнему связаны между собой, ни одна нить канатика не была оборвана дрогнувшей рукой.

Точно в заданном месте самолёты мягко коснулись земли и порулили на старт. Смелых лётчиков приветствовали овацией.

После перерыва, во время которого гости знакомились с лётчиками, и тут и там возникали импровизированные беседы о могуществе советской авиации, началось катание гостей на самолётах.

И хотя всем, конечно, нельзя было доставить это удовольствие, зрители не расходились.

Начальник Аэроклуба вызвал Пашкова, представил ему молодую женщину лет тридцати и сказал:

— Покатайте нашу знатную гостью, свозите её в зону.

— Слушаюсь, товарищ начальник. Как прикажете?

— Делайте всё, что положено. Она смелая женщина… Но не торопитесь!

Иван пошёл с гостьей к самолёту, усадил её, привязал ремнями, быстро вскочил в свою кабину (у него было так много силы и энергии, что он все делал быстро) и с помощью техника запустил мотор…

В зоне Пашков одну за одной выполнил две «восьмерки» и оглянулся: пассажирка возбужденно осматривалась, по её лицу было видно, что полет ей нравился.

Увеличив скорость, Пашков дал газ и пошёл на петлю. Самолёт круто взмыл вверх, принял вертикальное положение и затем стал плавно валиться на спину. Пассажирка, недоумевая, ухватилась за сидение и, повинуясь непреодолимой силе перегрузки, согнулась в своей кабине. В глазах у неё потемнело, тело стало тяжёлым и непослушным, было немного страшно и приятно.

Вдруг Пашков заметил, как сиденье стало уходить из под него и страшная догадка обожгла его мозг: он понял, что забыл привязаться ремнями и теперь вываливается из самолёта.

Испуг удесятерил его силы. Раздвинув локти, он уперся ими в борта кабины и двумя руками ухватился за ручку управления, продолжая тянуть её на себя, чтобы поскорее закончить петлю.

Подняв голову, он увидел землю, аэродром, толпы людей и ему впервые в жизни стало страшно до боли в висках. По спине пробежал мороз. Ему казалось, что он висит на локтях вниз головой целую вечность, да и впрямь самолёт неохотно и медленно переваливал на нос, точно раздумывал: лететь ему дальше вверх колесами или пощадить торопливого пилота?..

Но вот скорость опять стала нарастать, самолёт вошёл в пикирование, и обессилевший Пашков буквально упал на сиденье!..

Убрав газ и выведя самолёт на пологое планирование, Пашков сразу зашел на посадку, приземлился, отрулил на стоянку, выключил мотор и разгорячённым лбом прислонился к прохладной мягкой обшивке борта. Ободранные локти и плечи болезненно вздрагивали и ныли.

— Это и всё?! — разочарованно воскликнула пассажирка. — Я только стала входить во вкус…

— Да, да, пока всё… — ответил молодой лётчик и, подумав, добавил, впрочем обращаясь больше к себе, чем к ней: — Этого вполне достаточно!

Так благополучно закончилась последняя торопливость Ивана Пашкова в авиации.