- В тумане легко налететь на какие-нибудь горы, - заметил Белопольский.

Риск, конечно, есть, но не такой уж большой. Я надеюсь, что радиопрожектор предупредит о препятствии достаточно заблаговременно.

Ральф Бейсон, сотрудник газеты «Нью-Йорк Таймс» вбежал в кабинет Чарльза Хепгуда, задыхаясь от волнения. Он не сел, а упал в кресло у письменного стола хозяина и, тяжело дыша, произнёс только одно слово:

- Улетели!…

Хепгуд положил перо и, сдвинув брови, пристально посмотрел на Бейсона.

- Как вы сказали? - медленно спросил он.

- Они улетели. Я только что услышал по радио. Сегодня в десять часов по московскому времени звездолёт Камова взял старт!

Хепгуд вынул платок и вытер лоб.

Куда? - спросил он чуть хриплым голосом.

- На Марс. Нас опередили.

- На Марс? - Хепгуд несколько секунд смотрел на Бейсона, что-то соображая.

- Это странно, Ральф! - сказал он. - Что Камов собирался на Марс, я знаю, но эта планета сейчас в неудобном положении для полёта на неё с той скоростью, которую должен иметь, по-моему, звездолёт Камова. Тут что-то не так! А не было сказано, когда они думают вернуться?

- В начале февраля будущего года и даже более точно - 11 февраля. Кроме того, передавали, что Камов намерен осмотреть по пути Венеру.

Хепгуд поднял брови:

- Вот как! Даже Венеру?… Посмотрим! Он взял лист бумаги, разложил его на столе и, вооружившись циркулем и логарифмической линейкой, стал чертить схему солнечной системы. Бейсон, встав из кресла, следил за его рукой.

- Вот положение Земли, Марса и Венеры на сегодняшний день, - сказал Хепгуд. - А вот здесь, смотрите Ральф, будет находиться Земля в день их возвращения, то есть 11 февраля. Оставив пока в стороне вопрос о скорости их звездолёта, можно предположить такую наиболее экономичную, траекторию полёта. - Хепгуд провёл на листе пунктирную линию. - А отсюда следует…

Он замолчал и погрузился в вычисления.

Бейсон терпеливо ждал результатов. Чтобы не мешать Хепгуду, он опять сел в кресло и взял в руки только что сделанный чертёж. Лишённый воображения, он не мог представить себе всю грандиозную величину того, что было изображено на этом небольшом листе бумаги. Ему казалось не очень трудным совершить путь, начерченный тонкой пунктирной линией, по которому, с каждой секундой удаляясь от Земли, летит сейчас русский звездолёт. Он вспомнил услышанную по радио фамилию журналиста, участвующего в полёте, - Мельников, - и с трудом удержал желание разорвать чертёж.

Всё пропало… Все планы рухнули… Деньги и слава, которые были, казалось, твёрдо обеспечены, безвозвратно потеряны.

Он смотрел на белый лист, не подозревая, что держит в руках почти точную копию рисунка, сделанного Камовым два месяца назад в Москве. Прошло полтора часа.

- Отсюда следует, - сказал Хепгуд, продолжая фразу, как будто не было никакого перерыва, - что их скорость должна быть не менее двадцати восьми километров в секунду, при условии - не спускаться на поверхность Венеры или Марса. Иначе их маршрут осуществить нельзя, а другого я не могу себе представить. Не думал, что они сумеют добиться такой скорости.

- Вы многого не думали, Чарльз! - Бейсон не скрывал злобы. - Камов не в первый раз щёлкнул вас по носу.

- Не расстраивайтесь, Ральф! Ещё не всё потеряно. Мы ещё можем бороться с ними. Ещё есть надежда!

- Какая? Я её не вижу. Ваш звездолёт, скорость которого меньше…

- Двадцать четыре километра. - Не сможет догнать Камова, - докончил Бейсон. - Догнать не сможет, - спокойно сказал Хепгуд, - но перегнать, я думаю, сможет.

Бейсон растерянно посмотрел на него:

- Я вас не понимаю!

- А вместе с тем это очень просто, - ответил Хепгуд. - Двигатель моего корабля может работать десять минут и при ускорении сорок метров в секунду даёт нам скорость в двадцать четыре километра, точнее - двадцать три и восемь десятых. Увеличив ускорение при взлёте до пятидесяти метров, мы получим конечную скорость в двадцать девять с половиной километров. А этого вполне достаточно, чтобы перегнать Камова, тем более, что мы не будем делать крюк для осмотра Венеры. - Вы уверены в этом? - спросил Бейсон, в сердце которого слова Хепгуда заронили надежду. - Уверен, но только в том случае, если мы начнём полёт не позднее 10 июля. - Трудно успеть закончить всю подготовку так скоро.

- Я сделаю всё, чтобы успеть, - сказал Хепгуд. - В нашем распоряжении семь дней. Если энергично взяться за дело, мы успеем. Приезжайте ко мне завтра в девять часов.

Когда журналист ушёл, Хепгуд долго сидел, глубоко задумавшись. Он хорошо понимал, что принятое им решение довести ускорение до пятидесяти метров грозит самыми тяжёлыми последствиями для здоровья. Уже прежняя цифра - сорок метров - превышала допустимую нагрузку на организм почти в полтора раза. Медициной установлено, что человек может без вреда для себя перенести ускорение в тридцать метров в секунду за секунду, но и то при условии, что это ускорение будет действовать не более одной минуты. А он собирался подвергнуть себя и своего спутника пятикратному увеличению силы тяжести в течение десяти минут. Правда, он намеревался применить погружение в воду, но не был уверен, что это даст положительный результат. Риск был очень велик, но выбора не оставалось. Или рискнуть - или отказаться от борьбы и быть свидетелем полного торжества своего соперника. Перед глазами Хепгуда одна за другой пронеслись картины этой долголетней борьбы между ним и русским конструктором. До сих пор Камову удавалось быть первым. Сейчас Хепгуд рассчитывал взять реванш за все прошлые поражения. Так неужели отказаться от этой возможности из боязни, повредить своё здоровье!…

«Пусть я на всю жизнь останусь инвалидом, - подумал он, - но предварительно побью вас, мистер Камов?»

О своём молодом спутнике Хепгуд в эту минуту даже не вспомнил.

Имя Чарльза Альджернона Хепгуда было очень популярно в Соединённых Штатах. Талантливый инженер, известный теоретик звездоплавания, он был конструктором первой в мире стратосферной ракеты с атомным реактивным двигателем.

Совершив на ней перелёт через Атлантический океан и сразу оставив далеко позади все достигнутые до этого рекорды скорости (перелёт занял только один час пятнадцать минут), он прославился на весь мир. В интервью, данном после этого перелёта, он заявил, что следующий полёт будет за пределы Земли.

Американские газеты прозвали Хепгуда «Звёздным капитаном», на что ещё никому не известный советский инженер Камов в статье, приветствовавшей успех американского конструктора, заметил, что подобный титул несколько преждевременен.

- Формально он прав, - сказал Хепгуд в беседе с корреспондентом газеты, который спросил его, что он думает об этой фразе, - но перелёт через океан и полёт например, к Луне, мало чем отличаются друг от друга. От стратосферной ракеты до звездолёта - один шаг и я в скором времени сделаю этот шаг.

Так думал Чарльз Хепгуд, но в действительности получилось иначе, и первый шаг на пути завоевания межпланетных пространств сделал не он, а тот самый советский инженер Камов, скромное замечание которого, потонувшее в потоке хвалебных статей, хорошо запомнилось Хепгуду.

С этого момента началась между ними упорная борьба за первенство.

Правительство Соединённых Штатов оказывало Хепгуду всяческую поддержку.

Намерение Хепгуда первым достигнуть Луны, а затем Венеры и Марса пришлось также по душе многим финансовым магнатам, надеявшимся прибрать к рукам разработки ценных ископаемых, которые могли бы там оказаться, и они не жалели денег, чтобы осуществить этот проект.

Первой целью Хепгуда являлась Луна, так как Камов только облетел её, не опустившись на поверхность. Хепгуд энергично строил свой звездолёт, рассчитывая, что раньше чем через два года Камову не удастся совершить второй полёт.

Корабль был уже готов, когда пришло известие о достижении Луны Камовым и Пайчадзе.