Юноша столкнул его с себя и, выбравшись и лениво потянувшись, произнёс:

- Учитывая долгое воздержание столь жалкий финал тебе простителен. Надеюсь, второй раз окажется лучше.

Айсин ухватил Зейна за руку и рывком притянул к себе. Тот смотрел на него всё с тем же вызовом в глазах, ни капли не испуганный резким движением мужчины, который был не то что в два, а может, и в три раза его сильнее и тяжелее.

- Иди-ка сюда, мальчишка!

Он обхватил Зейна за широкие, но всё равно какие-то хрупкие и тонкие плечи и повалил на пол. Провёл ладонями по груди, щипнув за каждый из сосков, потом по животу - к напряжённому члену: видно, несмотря на «жалкий финал» наглому юнцу понравилось, просто мало было. Не проняло. Ну что ж, это дело поправимое…

Зейн замер, почти не дыша. Ожидая. Предвкушая. Не сводя глаз со снова налившегося кровью члена Айсина.

Ухватив Зейна за жёсткие, твёрдые щиколотки - нет, он не мягкотелая девица – Айсин закинул его ноги себе на плечи и подсунул под спину подушку. Он пошарил рукой, нащупал влажный вход, сейчас ставший гораздо более податливым, и вогнал в него свой член.

На этот раз он не торопился: продлевал своё удовольствие и старался доставить его любовнику. Айсин в премудростях мужской любви не разбирался, но как насадить тугую дырку на член точно знал. Невелика наука! Засаживал ему с силой, глубоко, вытягивал со вкусом, не торопился, ждал, когда мальчишка задышит часто-часто, начнёт выгибаться, выставлять бёдра, сжиматься внутри. И тогда только обхватил своей большой шершавой ладонью его член и сделал несколько движений. Зейн закрыл глаза, прикусил губу и забился, как дикий зверёныш, застонал сквозь зубы, а потом кончил, заливая гладкий золотистый живот белым семенем.

Айсин не стал спрашивать, доволен ли слуга на этот раз: по шальному взгляду было видно, а по крикам – слышно…

Когда они передохнули, Зейн пожелал, чтобы Айсин снова взял его сзади. Ему всегда это нравилось: быть раздавленным, расплющенным, согнутым тяжёлым мужским телом… Даже когда он и не знал, что так бывает – с самых юных лет хотелось. И сам не знал, чего ему надо было, а хотел, невыносимо хотел, до одури, до слёз, до искусанных губ… Он всё что угодно мог получить, разве что луну с неба достать не мог или реки вспять поворотить, всё бы для него исполнили, а этого – не мог.

Зейн стонал и бился под мощным татуированным рабом, чувствовал, как раздвигает его изнутри толстый член, раз за разом… Все подушки из-под него уже выскользнули и разлетелись в стороны, и он валялся на крытом ковром полу, цеплялся за него пальцами и ёрзал по нему коленями, слыша сзади порыкивание Айсина.

Когда всё было кончено, Зейн накинул на себя рубашку, не потрудившись даже штаны надеть, и схватил плошку с шербетом. Лёд в нём растаял, получилась одна фруктовая муть, но и её он выпил с жадностью.

- И что ты скажешь своей госпоже? – самодовольно ухмыляясь спросил его Айсин.

- Не твоего ума дело, - равнодушно бросил Зейн и указал в сторону двери. – Иди, там тебя ждут.

- Кто ждёт?

Зейн зло сверкнул на него глазами, словно удивляясь тому, что Айсин смеет до сих пор надоедать ему.

- Иди, раб, - процедил он сквозь зубы.

И тут вдруг Айсин заметил то, чего не разгадал сразу: эти ярко-зелёные глаза. На базаре они были щедро обведены чёрным, и он не узнал их без краски, но это были те самые глаза, он был готов поклясться чем угодно.

- Ты! – бросился он к мальчишке. – Это ты был…

Зейн ни на волосок не шевельнулся, не попытался отстраниться: он поджал нижнюю губу и издал тихий, но очень резкий свист. Ткань с двери отлетела молниеносно, и в комнату вбежал огромный чернокожий стражник с тяжёлым палашом наготове. Оружие просвистело в пяди от головы Айсина. Его армейская выучка сказалась, и он сумел упасть на пол и увернуться.

- Хасан, - спокойно произнёс Зейн, - сколько раз тебе повторять? Не здесь. Выведи его.

Хасан, держа острие палаша у шеи ничего не понимающего Айсина, выволок его за дверь.

Вскоре оттуда донеслись крики, ругань, звуки борьбы, какой-то треск. Зейн не волновался: Хасан был вполне в состоянии совладать с разбушевавшимся рабом, а если бы и не смог, ему на помощь прибежала бы стража из соседних покоев.

Когда шум стих, Зейн поднялся на ноги и вышел за дверь. Хасан с помощью одного из стражников уже запихивал тело в заранее приготовленный кожаный мешок.

Юноше надо было пройти через всё помещение к другой двери, и он, брезгливо морщась, обошёл натекшую на серый каменный пол лужу крови.

Хасан унесёт тело к маленькой дверце в стене, под которой протекает река, и сбросит свой груз в воду, предварительно добавив в мешок камней. Сады во дворце были настолько ухожены, что им даже и камни приходилось заранее заготавливать, принося из города.

Пройдя через очередную дверь, Зейн вышел в проход, ведший к его собственным покоям. Пожалуй, в следующий раз надо будет попробовать что-то новое. Последние три месяца он каждый раз притворялся слугой прекрасной похотливой госпожи. Надоело… Надо выдумать что-нибудь другое. А что, если сказать правду? Всё равно ведь раб умрёт.

Они все умирали, единожды выполнив то, для чего были куплены – утолить постыдную, порочную страсть младшего сына великого шаха Захаба.

Они все умирали, чтобы ни слова правды не вышло за пределы этих двух комнат, чтобы никто во всём мире не узнал, что гордый царевич Зейн отдаётся грязным рабам, что ему мало наложниц в гареме и даже нежных, утончённых мальчиков-наложников ему мало… Что самое большое наслаждение он получает, когда лежит под сильным мужчиной, и только тогда он кричит от настоящего желания и настоящей страсти.

========== Глава 2 ==========

Вельс лежал на каких-то грязных тряпках, вонявших такой несусветной мерзостью, что даже понять было невозможно, чем именно, и вычленить из этой смеси отдельные составляющие. Лучше об этом не думать.

В этой проклятой стране у рабов даже лежанок не было – валялись прямо на земляном полу на какой-то рванине. Удивляться нечему: дерево в этих засушливых краях было дорогим и редким. Это на его родине росли леса, которым не было ни конца ни края, хоть целый день иди.

Как же ему выпутаться из этой переделки?

Недавно его всё-таки высекли: опять же несильно, скорее, для острастки, но лечь на спину всё равно было невозможно. Но сильнее ран его заботило то, что он подслушал на невольничьем рынке и в разговорах хозяина с надсмотрщиками. Они ожидали притока рабов после войны: от этого цены на живой товар должны были сильно упасть, и покупатели уже сейчас перестали брать рабов в ожидании более выгодных сделок. Рабов, по слухам, должно было быть много: Сития наняла несколько отрядов наёмников себе в помощь.

Когда Вельс услышал это, он чуть не спрыгнул с помоста, чтобы подбежать к надсмотрщику и вытрясти из него всё, что тот знал. Но он был прикован, поэтому ему оставалось только жадно вслушиваться в доносившиеся до него обрывки разговора, пытаясь разобрать проклятый варварский язык.

Понял он одно: Сития пала. Ещё когда он собирался плыть туда морем, говорили о том, что шах Захаб собирается идти на Ситию войной, чтобы отомстить за какое-то вероломство, за какую-то жену – Вельс не вникал. По дороге сушей он слышал, что войска шаха вышли в поход, и чуть позже – что они пытаются прорваться в горное ущелье, по которому проходила граница между двумя государствами. Последние несколько недель, с того момента, как он попал в плен, никаких новостей он узнать не мог. Иногда он краем уха слышал, что войска шаха всё ещё не могут взять ущелье, но больше ничего. И тут вдруг он узнаёт, что горное королевство захвачено и на рынках уже ждут рабов после сражения.

Надсмотрщики сетовали, что невольниц-ситиек не будет: они предпочитали умереть, только бы не оказаться в плену.

Вельс стоял как громом поражённый: всё его путешествие, год его жизни, невзгоды и тяготы – всё было зря. Горное королевство пало, и теперь уже ему не удастся найти никаких следов Тионы и того, что она забрала у него. Тиона, скорее всего, мертва – убита или покончила жизнь самоубийством – и он особо о ней не сожалел. Туда ей и дорога, подлой твари!