Точнее, все, что во мне есть плохого, у него в квадратной степени: самолюбие, гордость непомерная, пижонство.

Положа руку на свое честное сердце, могу признаться: все хорошее в нем тоже посильнее, чем у меня, — обаяние, смелость, находчивость, уверенность, неоспоримые качества вожака, актерский талант, наконец.

Может быть, у каждой яркой личности черты характера должны быть в каком-то равновесии? Одно сдерживает другое? Если увидишь очень сильную черту, не сомневайся, что есть и очень слабая, диаметрально противоположная? Я читал где-то, что сентиментальные люди зачастую бывают крайне жестокими: могут проливать слезы над бездомной собачкой и не помогать человеку в беде.

Но тогда, выходит, все предопределено с рождения и человек ни в чем не виноват?

Не думаю. Преодолевать себя больше мужества требуется, чем, например, из просто смелого стать еще более смелым. Лично мне нравятся трусы, внезапно, в трудную минуту, ставшие храбрыми, а не храбрые, ставшие трусами или даже пусть и оставшиеся такими же храбрыми. И еще, наверное, поэтому мне нравятся слабаки, которые годами идут к силе, до изнеможения занимаясь с гантелями, а не просто силачи от природы. Вероятно, встреть я абсолютно совершенного человека во всех отношениях, вскоре бы в нем разочаровался. Ему ведь расти некуда, он достиг потолка…

Такой человек, видимо, был бы большущим занудой и обязательно принялся бы поучать других, как стать таким, как он. Ведь если тебе самому уже некуда стремиться, ты можешь только учить других. Кстати, и в спорте. Станет спортсмен, скажем, олимпийским чемпионом, достигнет ослепительных высот и переходит в тренеры. Понятно, я его за это нискилыи, не осуждаю. Жизнь так уж устроена: не можешь сам, учи других на своем опыте, если он, к счастью, есть.

Извините, отвлекся я от наших баранов, как сказал бы пастух… Не стали мы настоящими, закадычными друзьями с Витькой.

Нет, слово «закадычные» неуместно. Пожалуй, оно сродни слову «собутыльники», они встречаются лишь для того, чтобы «за кадык» залить. Сколько же слов мы говорим, не зная их истинного значения! Моя покойная бабушка говаривала: «Выпала мне такая планида». Планета, значит. Наверное, это выражение было «научным» термином у древних астрологов, гадающих по звездам.

Мне тоже выпала кое-какая планида. Мы провели состязания по дзюдо на абсолютного победителя: среди «мужчин» и среди «женщин».

Схватки начались по жеребьевке. Моим противником оказался Славка, Витькиным — Сашка.

Я одержал верх над Славкой, Король — над Сашкой.

Затем я победил Сашку, а Король — Славку.

Потом мы схватились с Королем. И как я ни старался, он внезапно применил бросок с захватом подколенного сгиба двумя руками, и я проиграл, хоть и умудрился упасть на живот. Король сразу же применил удушающий прием, и мне пришлось хрипло взмолиться: «Маита» (сдаюсь).

Среди «женщин» на первое место вышла Клава. Следовательно, Нина «завоевала» второе место, как и я. Девчонок-то у нас только двое! Света не в счет. Если уж мы «уке», то она «уке» вдвойне. Да и весовые категории разные. Одно дело тренироваться, другое — соревнования, и в схватках Света не участвовала.

Король возгордился и стал приставать к самому Юрику, вызывая его на поединок. Чтобы не обижать своей явной победой старосту, наш тренер отказался:

— Не хочу подрывать твой заслуженный авторитет.

— А свой? — хитро спросил Король.

— Свой — тем более, — засмеялся Юрик. — Вдруг ты победишь!

Прошло уже два с половиной месяца, 75 дней, как организовали секцию: с 1 июня по 15 августа.

Мы отметили наш скромный юбилей в парке, в том самом кафе-мороженом, где Король когда-то сорил деньгами.

На этот раз, отчетливо помня, что обжорство, даже мороженым, приводит к болезни, Нина, Клава и Сашка жадничать не стали. Посидели скромно: по две порции мороженого и по бутылке «Байкала» на человеко-единицу.

Юрик хотел за всех заплатить, но Нина настояла на складчине.

Я знал, что Король при деньгах, но со своими прежними купеческими замашками он выступать не стал. Во-первых, смешно, среди нас двое взрослых людей, получающих зарплату. Во-вторых, Юрик вдруг спросит: «Наследство получил?» — выкручивайся тогда.

Ну а другой богач, Сашка, — известный скупердяй, он и свою-то долю на краешке стола отсчитывал и пересчитывал по копеечке.

Позже, в сарае, Король сообщил мне задание: завтра утром мы едем втроем, с Сашкой, на толкучку.

Едем так едем, мне нужно войти в доверие к Федотычу. А для этого надо было проявить себя, чтобы комар носа не подточил.

У меня были далеко идущие планы. Помните, ночью на кладбище Федотыч сказал Сашке: «Приходи в мастерскую»?

Я догадался, что за мастерская! Там он наверняка свои гибкие пластинки печет как блины. Мне бы только до мастерской добраться… Простейшая логика подсказывала: если уничтожить причину, то и следствия не будет. Чем тогда торговать?

О следствии-то я думал, о последствиях, увы, не задумывался.

Ранним утром, когда в назначенный час Король и Сашка зашли за мной, я уже был одет и примерял перед зеркалом два красочных объявления на картонках, соединенных веревочками и перекинутых через плечи. Одно на спину: «Продам взрослого сиамского кота», другое на грудь: «Куплю моложавого спаниеля. С короткими ушами не беспокоиться».

Король и Сашка остолбенели, увидев мои объявления. Я важно поворачивался к ним то грудью, то спиной, как манекенщица, чтобы оценили.

— Каково? — важно сказал я.

Сашка заржал.

— Не видел никого глупее себя? — с иронией спросил его Король.

— Не видел, — со смехом выдавил Сашка.

— Зачем это тебе? — устало сказал мне Король. Я ему надоел своими фокусами.

Для маскировки, — серьезно ответил я. — Пусть все думают, что я совсем по другому делу на толкучку пришел.

— Для маскировки… — снова заржал Сашка. — Да тебя сразу заприметят.

— Снимай, пугало огородное, — приказал Король.

И я нехотя расстался с объявлениями, ворча:

— Много вы понимаете… Там столько людей, еще и не с такими плакатами. Один дядька сыромятные намордники предлагал, в скобках — «для собак».

Король только головой покачал:

— Раньше ты мне казался умнее.

— Первое впечатление обманчиво, — возразил я.

На станции мы взяли билеты, и я спросил:

— А что мы в такую рань?

— Пока милиция спит, — хохотнул Сашка, многозначительно похлопав по своему кейсу.

На толкучку мы прибыли в шесть утра, она уже бурлила.

Мы пробрались в музыкальный ряд. Король был прав: покупатели нас сами искали.

Поучившись у Сашки и Короля, я толкнул за каких-то полчаса восемь пластинок, по два рубля каждую. Мне еще и спасибо говорили. Особенно шли нарасхват записи ансамблей «Роллинг Стоунз», «Битлз», ну, само собой, «Абба» и «Бони М».

Я отвел очередного покупателя за газетный киоск, вручил ему пару пластинок из Сашкиного кейса, спрятал деньги, поднял голову и… за длинным парнем, который отошел, передо мной открылся наш Юрик.

— Мне сказали, тут пластинки… — зачастил он и осекся, уставившись на меня.

— Сашка попросил, — промямлил я. Он свою фонотеку распродает, но по той же цене, по какой и купил, — поспешно заверил я Юрика, глядя над его плечом на Короля и Сашку, подпирающих забор.

— Эй! — позвал я их.

Юрик обернулся. Они подошли на ватных ногах.

— Я сказал, что ты со своими пластинками расстаешься, торопливо проговорил я Сашке, — за ту же цену, что и покупал.

— Ага, — закивал Сашка. — За ту же!

— А мы ему помогаем, — подхватил Король, он стесняется. Одному ему тут год отираться.

— Да-да… — озабоченно произнес Юрик. — Света просила что-нибудь ультрасовременное достать. Везет же мне! Что же вы раньше молчали?

— Откуда ж мы знали, что вам нужно? — приободрился Сашка, выхватив у меня кейс. — Вам я бесплатно.

— Нет, нет, нет, — запротестовал Юрик. — Ты когда-то тратился, а я… Почем?

— По рублю, — сбавил цену Сашка.