Она взглянула на него.

— А-дам? — В голосе ее больше не ощущалось гнева. На сей раз он был нежным. Неуверенным. — А-дам? Почему ты недоволен?

— Я доволен. — Он не смотрел на нее.

— Хозяйка теперь счастлива. Она ест торт.

Он слегка изменил положение, повернувшись к ней спиной.

Раздался легкий вздох. Затем он услышал слабый хруст бумаги и оглянулся.

— А-дам ест торт Брид. — Ему предлагался оставшийся кусок торта.

— Я не хочу. — Он недовольно отвернулся.

— Пожалуйста, А-дам. — Ее голос был таким печальным, что его неожиданно охватила жалость. Он повернулся к ней.

— Ладно, съем кусочек. — И сказал это так, как будто делал ей одолжение. Он протянул руку и отломил краешек от куска торта, лежавшего на бумаге.

— Мы делимся. — Она улыбалась. Она опустилась на камни рядом с ним и разломила надвое оставшийся кусок. Засунув в рот свою долю, с аппетитом съела его. Солнечный луч играл на ее теле, согревая его, разгоняя гусиную кожу там, где коснулся его холодный ветер. Адам смотрел в сторону, сосредоточившись, насколько было возможно, на торте, который он ел, прижимая языком к зубам мягкую сладость, наслаждаясь маслянистыми крошками.

— Хорошо? — Брид улыбалась ему. Там, где концы ее волос высохли, они завитушками поднимались к шее.

— Хорошо, — кивнул он. Он лежал на камнях, положив на глаза руку, чтобы заслонить их от солнца. — Если мы хотим увидеть орлов, надо одеваться и идти. — Вопреки своим словам, он не желал уходить; ему хотелось остаться здесь с этой красивой обнаженной девушкой навсегда.

Она сидела и смотрела на воду, погруженная в размышления.

— Орлов посмотрим завтра, — сказала она наконец. Было очень трудно заставить ее понять, что значит «завтра». И «сегодня». — Останемся и поплаваем.

Он вяло кивнул.

— Хорошая мысль.

Теперь она смотрела на него, слегка улыбаясь. Он загорел. Рубцы на спине от побоев отца почти исчезли. Он был красивый, хрупкого сложения, стройный, плечи его становились шире по мере возмужания. Прислонившись к нему, она нежно дотронулась рукой до его груди. Он замер; она наклонилась над ним, а ее волосы, по-прежнему холодные и влажные, вызывающе свисали над его сосками и ниже, в направлении живота.

— А-дам? — Ее голос был мягким. Она нежно отвела его руку от глаз, и он испуганно взглянул ей в лицо, которое было всего на расстоянии двух дюймов от его лица.

Она улыбалась, легким движением рук проводя по его плечам и далее по груди и животу.

Он схватил ее за руку.

— Брид, не нужно.

— А-дам, — прошептала она. Она ослабила его хватку. — А-дам, закрой глаза.

Он смотрел на нее, как загипнотизированный, вглядываясь в глубину ее серебристых глаз. Ему нужно было уходить. Нужно было вставать и идти домой. На мгновение перед его глазами мелькнуло взбешенное лицо отца, и он почувствовал, как его пронзил страх. Но он хотел остаться. Больше всего на свете он хотел остаться там, где был.

— А-дам, закрой глаза, — снова прошептала она. Она улыбнулась, и ее серые глаза стали темнеть, становясь глубже и таинственнее, когда она приложила палец к его губам. Будучи не в состоянии шевельнуться, он закрыл глаза и замер.

Ее поцелуй был легким как пушинка, опустившаяся ему на губы. Он принес запах прохладной, чистой горной воды и шоколада и пронзил судорогой невообразимого блаженства все его тело.

— Приятно, Адам? — тихо проговорила она. Теперь ее руки были на его груди, играли с его сосками. У него пошла кругом голова. Он не знал, на чем сосредоточить внимание — на своих губах, груди или других частях тела, когда он почувствовал, что она наклоняется над ним все ниже, а ее тело, холодное и чистое, воспламеняет огнем его тело. Теперь ее руки спускались все ниже, нежно залезая к нему под трусы. Он открыл рот, чтобы запротестовать, но обнаружил, что ее губы уже слились с его губами, а ее язык соблазнительно вибрировал между его зубами. Он был не в состоянии оттолкнуть ее. Вдруг его обуяло чувство, которое он не мог контролировать. Со стоном он притянул ее лицо к своему, отвечая на ее поцелуи, извиваясь под ней, чтобы навалиться на нее и проскользнуть между ее раскинутых ног.

— Брид! — простонал он.

Он схватил ее груди руками, и она задыхалась, по мере того как он сжимал их все сильнее.

— Брид!

Экстаз, который он испытал, войдя в нее, лишил его сил и притока воздуха. Некоторое время она лежала и смотрела поверх него на сверкающую голубизну неба, затем быстрым движением выбралась из-под него и легко поднялась на ноги. Она стояла и задумчиво глядела на него, а он провел по ней сонным взглядом, и на мгновение, когда она сверлила его своим взором, его охватил приступ страха. Поток исходящей от нее силы был подобен настоящему удару.

— Было хорошо, Адам. Приятно. Теперь А-дам — мой. Навсегда! — Казалось, ее глаза сомкнулись, и страх, испытываемый Адамом, грозил перерасти в панику. Его пульс учащенно бился, его легкие застыли от задержки дыхания. Затем это прошло. Она отвела взгляд и засмеялась.

— А-дам устал!

Двумя прыжками Брид достигла края заводи и нырнула.

Адам закрыл глаза. Его сердце бешено колотилось, и он чувствовал себя совершенно разбитым.

И вдруг — ледяная вода прямо в лицо!

— А-дам спит! — Ее смех был ехидным. Она стояла над ним, с нее капала вода, а ее ладони были сложены в виде чашечки. Он видел за нею заходящее солнце, окружавшее ее сверкающим золотисто-красным ореолом, и только сейчас осознал, как долго они пробыли тут. Он медленно сел, а она опустилась рядом с ним на колени.

— А-дам счастлив?

Он ощущал ее энергию и возбуждение и что-то еще, что-то дикое и по-прежнему необъяснимо пугающее. Он кивнул. Ему было трудно говорить.

Она нагнулась над ним и, мгновенно изменив настрой, потянулась к рюкзаку.

— Брид голодная. — Она пошарила в рюкзаке — по записной книжке, книге о птицах и биноклю — и грустно покачала головой. — Торта нет.

Он засмеялся, и чары наконец перестали действовать.

— Торта нет. Сама виновата. Побросала его в воду.

Вскочив на ноги, он подбежал к заводи и бросился в воду, чувствуя, как великолепная холодная и чистая вода смывает страх и чувство ненависти к самому себе, которое таилось где-то на задворках его сознания. Он с максимально возможной скоростью переплыл заводь во всю длину, а когда плыл обратно, увидел, что Брид уже оделась. Выжав руками волосы, она закрепила их на макушке серебряной заколкой. Когда он подплыл к берегу, она уже завершила превращение страстной требовательной женщины в голодного ребенка.

— Мы идем к маме. Она кормит нас лепешками.

Адам кивнул.

— Нужно торопиться. Уже темнеет.

Теперь, когда она полностью оделась, страх отступал, а стыд и смущение выходили на передний план. Он не хотел, чтобы она видела его голым. Он хотел, чтобы она отвернулась, когда он выходил из воды, но она стояла неподвижно и смотрела на него.

— Скорей, А-дам.

Он был сердит, вылезая из воды.

Но она больше не смотрела на него. Ее глаза были устремлены на долину, где среди деревьев сгущался туман.

— Скорей, А-дам, — снова сказала она. — Мы теперь идем.

У него не было намерений оставаться на ночь. Он рассчитывал отыскать во тьме дорогу домой, но у огня, разведенного матерью Брид, было так тепло, а он устал. Он несколько раз впадал в дремоту, прислонившись к грубым стенам их дома, и наконец заснул. Брид смеялась, глядя на мать, пожимала плечами и смеялась, они накрыли его одеялом и оставили одного. Свернувшись на своих кроватях из срезанного вереска, покрытого овечьей шерстью, они повернулись спиной к входу и крепко заснули.

Он проснулся неожиданно. В хижине было холодно, огонь почти догорел, а камень за его спиной стал мокрым от росы. Он сидел неподвижно, окоченевший, чувствуя себя неловко. Брид и ее мать еще спали, но его что-то разбудило. Он осторожно отбросил шерстяное одеяло, которым они накрыли его, и поднялся. Он отыскал путь к двери, откинул кожаный занавес, который в это время года служил единственной защитой, и вступил в холодный белый предрассветный туман.