Annotation

„А. В. Амфитеатров ярко талантлив, много на своем веку видел и между прочими достоинствами обладает одним превосходным и редким, как белый ворон среди черных, достоинством— великолепным русским языком, богатым, сочным, своеобычным, но в то же время без выверток и щегольства… Это настоящий писатель, отмеченный при рождении поцелуем Аполлона в уста".

„Русское Слово" 20. XI. 1910. А. А. ИЗМАЙЛОВ.

«Он и романист, и публицист, и историк, и драматург, и лингвист, и этнограф, и историк искусства и литературы, нашей и мировой, — он энциклопедист-писатель, он русский писатель широкого размаха, большой писатель, неуёмный русский талант — характер, тратящийся порой без меры».

И.С.ШМЕЛЁВ

От составителя

Произведения "Виктория Павловна" и "Дочь Виктории Павловны" упоминаются во всех библиографиях и биографиях А.В.Амфитеатрова, но после 1917 г. ни разу не издавались ни в СССР, ни в пост-советской России (за исключением повести "Злые призраки", которая вошла в 8 том Собрания сочинений А.А., выпущенном в 2005 г. НПК "Интелвак"). В настоящее издание входит повесть "Виктория Павловна" и 2 повести из цикла "Дочь Виктории Павловны", которые распознаны со скан-копий оригинальных изданий, находящихся в свободной доступе в архивах Российской Государственной библиотеки (www.rsl.ru) и приведены в современную орфографию.

Текст повести "Виктория Павловна" приводится по изданию: 3-е изд., Издание Райской, Санкт-Петербург, 1907 г.

Роман "Дочь Виктории Павловны" изначально анонсировался как состоящий из 3 повестей — "Злые призраки" (в настоящем сборнике текст приведен по изданию Кн-во Прометей Н.Н.Михайлова, Санкт-Петербург 1914 г.), "Законный грех" (издана в 1914–1915 году, в скан-копии не доступна) и "Товарищ Феня". На момент издания, повесть "Товарищ Феня" уже анонсировалась как роман, также состоящий из трех повестей — "Заря закатная" (Кн-во Прометей Н.Н.Михайлова, Петроград, 1915 г., входит в настоящий сборник), "Рубеж" и "Городок". Две последние повести не находятся в архивах Российской государственной библиотеки. Сведения об издании повести "Городок" есть на титульном листе романа "Сестры".

В повестях, входящих в цикл "Дочь Виктории Павловны", действуют и упоминаются некоторые персонажи из других произведений писателя, таких как цикл "Концы и начала" и романов "Паутина", "Отравленная совесть", "Разбитая армия", "Сумерки божков".

Александр Амфитеатров

Виктория Павловна (Именины)

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Дочь Виктории Павловны. Роман в 3 повестях

Часть 1. Злые призраки

ОТ АВТОРА.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

ПРИМЕЧАНИЯ

Часть 3. Товарищ Феня. Повесть первая — Звезда закатная

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

Александр Амфитеатров

Виктория Павловна. Дочь Виктории Павловны

Виктория Павловна (Именины)

Из воспоминаний литератора

Летние приключения в довольно странном обществе

I.

Cадясь в вагон, я вдруг очутился лицом к лицу с Петром Петровичем.

— Ба-ба-ба! — завопил он, простирая объятия, — то русского духа слыхом не слыхать, видом не видать, а ныне русский дух сам в руки пришел… Здравствуйте, голубчик! Присаживайтесь: попутчики будем. Ведь вы к Виктории Павловне?

— Да, к ней. На именины.

— Мы тоже. Я, да вот — Ванечка. Ванечка! встань, поклонись.

— Очень приятно. Сын ваш?

— Бог с вами! откуда у меня детям быть, у старого холостяка? Кабы и были, так прятал бы, а не то, чтобы с собою на показ развозить. Просто Иван Иванович Молочницын, служащий у меня по письменной части. Почерк отличнейший. Ванечкою же я зову его, во-первых, потому, что рылом он еще, белогубый, не вышел, чтобы его почтенный человек и Государю своему статский советник Иваном Ивановичем звал. Во-вторых, я сего тельца упитанного еще вот этакою козявкою — еле от земли — знал, даже собственноручно розгою дирал неоднократно…

Молодой человек, о котором шла речь, не конфузился бесцеремонных аттестаций своего патрона и широко улыбался мне толстым лицом, румяным и удивительно белобрысым. И волосы, стриженные до кожи нулевою машинкою, были белые, и ресницы белые, и на белорозовых ушах какой-то белесый пух рос. Усов и бороды Ванечка не носил, а, может быть, и не росли еще: на вид парню было лет двадцать, но у этаких бессовестных блондинов — всегда задержанная растительность, которую они потом, годам к тридцати, наверстывают усиленною волосатостью. Парень был ни из красивых, ни из дурных — толстогубый, коротконосый, с жирными щеками, глаза веселые, изсераголубые, бойкие, но не очень умные — бабьи глаза; вообще, одеть его в сарафан да кокошник, — вот те и кормилица.

— Что-с? каков троицкий поросенок? — спросил Петр Петрович, видя, что я рассматриваю его спутника. — А ну-ка Ванечка, покажи Александру Валентиновичу свой талант: представь троицкого поросенка.

— Да им не интересно-с, — пробормотал Ванечка. Но в ту же минуту — взглянул я на него и так и фыркнул на весь вагон: Бог знает, что он сделал со своим лицом! Глаза потускли и полузакрыты, губы вытянулись в целомудренный пятачок, даже уши как будто жалостно повисли, — так и вспомнился мне Охотный ряд в Москве, с белыми тушками поенных, молочных поросят, повешенных к потолку за хвост, с протестующими рыльцами долу и беспомощными лапками.

— Действительно, талант! — сказал я Петру Петровичу. Тот хохотал до слез.

— То ли он может!

— Жаль, места мало, — возразил Ванечка, — а то бы я вам показал, как пьяный приказчик мазурку танцует, — очень глупо выходит. Вот тоже хорошо, как кошка мышь поймала, играется с нею, вдруг — хвать! мышь-то — р-рысь и ушла! Кошке — конфуз. Сидит, моется лапкою и делает вид, что ей все равно — так она с мышью-тο, забавлялась только. А в самой-то в ней кипит, кипит, а глазом-то она на щель, куда мышь ушла, косит, косит, а мышь-то, шельма, на нее из норки: зига! зига!.. А то вот — чиновница ко всенощной ушла, а чиновник, в халате, по комнатам ходит, дочка ихняя к предмету своему письмо с чувствами пишет, а сын гимназист из латинского к экзамену готовится… Горничная, Матрёшка, дура деревенская, — семнадцать лет, лицо чистое, особых примет не имеет, — пол моет. Чиновник походит-походит, да и к ней: Ну, что, Матреша? скучаешь по деревне? — Отстаньте, барин! я барыне скажу!.. — Ну, ну, глупая! вот и глупая! хорошенькая, а глупая… А гимназист слышит, и от ревности у него рожу в бок ведет, а из-за грамматики-то встать не смеет, а все исключения у него перед глазами- яко беси, яко беси, кувырком, кувырком…

И он сделал какой-то неуловимый, по столь выразительный жест рукою перед лицом своим, что мне и впрямь показалось, будто между нами сыплются дождем всякие panis, piscis, crinis, finis, ut'ы, quin’ы и quominus’ы. Быстрота, с какою складывал он лицо свое то в сластолюбиво-геморроидальную мину отца семейства, то в испитого мрачного гимназиста на полу-возрасте, то в толстомясую деревенскую девку, с остолбенелым взглядом удивленной телки и обиженно распущенными губами, была прямо поразительна. Мы хохотали целую станцию, как сумасшедшие, — хорошо, что никого больше не было в вагоне.