Жужжание не прекращалось. Казалось, никто этого не слышал, кроме меня. Но у меня от этого заболела голова, сильная, острая, пульсирующая боль в виске, которая постоянно разрасталась и по затылку дошла до правого плеча. Когда я смотрела на доску, то буквы и формулы вибрировали перед глазами. Солнечный свет казался мне таким ярким, что я жаждала, чтобы начался сильный ливень, и была рада, если небо иногда затягивало тучами.

После восьмого урока я сразу же пошла в биологическую лабораторию. Господин Шютц снова сидел позади медведя за своим маленьким, шатким столиком и прикалывал иглой сине-серого мотылька, чтобы потом положить его под стекло. Я поставила сумку с террариумом на стол, так, будто она содержала очень заразных болезнетворных микробов.

- Он ведёт себя странно, - сказала я и не могла предотвратить то, что в моём голосе послышался страх. - Я не знаю, что с ним.

Господин Шютц положил проткнутого мотылька в выдвижной ящик и посмотрел на меня испытывающе.

- С тобой всё в порядке, Елизавета? Ты кажешься мне бледной. Ты и вчера была молчаливой на уроке.

- Нет, - ответила я тихо. - Не в порядке. - Я не хотела и не могла обманывать его. Так же я не могла рассказать ему, что меня угнетало. - Но я справлюсь.

- Могу я тебе чем-то помочь?

Он снял свои очки для чтения. Он тоже выглядел усталым. Интересно, сколько ему лет? Во всяком случае, он больше не принадлежал к молодым среди учителей. Пятьдесят он точно уже превысил.

Я покачала головой и попыталась улыбнуться.

- Спасибо, но нет, вы ничего не можете сделать. Скажите мне просто, что происходит с пауком.

- Ну, тогда давай посмотрим на наше сокровище, - проворчал он деловито и открыл крышку.

Паук всё ещё дрожал. Он не выглядел больным или слабым, а скорее готовым к насилию. Жужжание в моей голове усилилось настолько, что я на короткое время закрыла уши руками. Господин Шютц не заметил этого. Его глаза были удивлённо направлены в сторону паука.

- Это необычно, - прошептал он. - Половое поведение. Она хочет спариваться. Хотя она живёт в неволе, и поблизости нет самца. Вот это да!

У меня было такое чувство, будто в моей голове что-то передвинулось, и освободилась новая сфера. Потом у меня перед глазами всплыла карта Таро с любовниками.

Когда я снова просыпалась из одного из этих ночных кошмаров и при включенном свете ждала, пока сердцебиение успокоится, я часто разглядывала эти карты. Это всё, что мне осталось от Тильмана и нашей короткой дружбы. Лунная карта была всё ещё для меня загадкой.

Башня - без сомнений, в промежутках моя жизнь была настоящим хаосом. Хаос, который становится всё более и более угрожающим. Но любовники? Эта карта призывала к решению, было написано в книжки моей мамы. К тяжёлому решению, которое не всегда можно было принять только головой.

Господин Шютц взял небольшую веточку в свои тонкие пальцы и осторожно сдвинул крышку террариума в сторону. Как сквозь туман я наблюдала за ним, карты Таро стояли перед глазами, которые как прозрачные наклейки перекрывали террариум и дрожащего паука.

- Опля! - закричал господин Шютц, когда паук агрессивным прыжком набросился на веточку и вырвал её у него из пальцев. Быстро он закрыл крышку и отступил на шаг. Паук, казалось, понял, что веточка была не самцом, а всего лишь дешёвым трюком. Неистово он бросился на стекло и задрожал ещё сильнее.

- Она поёт. Она хочет песней призвать самца. Она производит звуки, которые могут слышать только пауки.

Нет, подумала я, я их тоже слышу. Но я больше не могла говорить. Я видела любовников в удушливой хватке паучихи. Её длинные, дрожащие ноги обхватили их. Она готова уничтожить их. Угрожая, её щупальце касаются глаз мужчины.

Не говоря ни слова, я промчалась мимо господина Шютц и вонючего медведя из лаборатории и побежала вниз по лестнице. Образ перед глазами меркнул лишь раз. Тесса была здесь. Я чувствовала её всем телом.

И я не буду стоять, сложа руки, и смотреть, как она забирает у меня Колина. Я бы скорее умерла. В то время как я, тяжело дыша, бежала по грязному лесу, мои мысли перегоняли одна другую. Что мне делать? Был ли Колин вообще ещё дома? Но если я почувствовала её - тогда он почувствовал её и подавно. Жужжание в моей голове продолжалось. Я громко запела, чтобы заглушить его и чтобы оно не свело меня с ума. Потому что как раз мой разум мне ещё был нужен.

Проблема была в том, что я не знала, как Тесса себя ведёт. Маскировалась она под людей, как Колин? Или, как правило, не показывалась на людях, а только подстригала их ночью, чтобы похитить их сны? Можно было ли с ней вообще поговорить? Понимала ли она мой язык?

Когда я бежала по двору Колина, у меня появилась всего лишь одна не слишком убедительная идея. Я должна выдать себя за владелицу дома. Претвориться, что живу здесь. А если она спросит о нём, то я должна буду послать её по ложному следу - подальше отсюда. Это был глупый план, но лучше чем ничего.

С горящими лёгкими и запыхавшись, я устремилась в дом Колина, обыскала каждую комнату и даже подвал, ища его - напрасно. Его больше здесь не было. Беспорядок в гостиной был убран. Пластинки снова стояли на полочке, даже фотографии Колин засунул в рамки, а килт повесил на стену.

Но дом казался мёртвым и безжизненным без него. Даже кошки исчезли. Только Мистер Икс своенравно сидел на каминной полке и грозно зарычал, когда я приблизилась к нему.

- Это я, мой зайчик, - сказала я тихо, и он позволил, наклонив голову, почесать ему за ухом, не прекращая гортанное рычание. Его мех потрескивал под моими холодными пальцами.

Когда я обошла дом и обнаружила Луиса, который стоял возле кормушки с навострёнными ушами, размахивая хвостом, я опустилась удручённо на пенёк рядом с поленницей. Был ли Колин уже в бегах, по дороге к какому-нибудь порту, где он наймётся на работу на какой-нибудь корабль, чтобы много лет больше не ступать на континент?

Боль в моём виске так сильно пульсировала, что мне стало почти плохо. Я склонила голову между колен и стала ждать, пока моё кровообращение до некоторой степени стабилизировалось.

Послеполуденное солнце проглянуло сквозь низко весящие тучи. Я зажмурила глаза и вспомнила с тоской сумеречную спальню Колина, его большую кровать с бархатным, красным покрывалом, под которым мы провели ночь, когда Тесса была ещё далеко-далеко. Может быть, оно пахло им. Я никогда точно не могла сказать, чем на самом деле пах Колин.

Это был по-настоящему смешанный запах, от которого можно было стать зависимым. Иногда я думала, что так должны пахнуть прекрасные воспоминания. Парфюм из всего того, что я пережила хорошего до сегодняшнего дня. Я вернулась в дом и поднялась с онемевшими ногами наверх. Если бы только, наконец, прекратилось это жужжание.

В спальне я упала на кровать, как будто это спасающая доска в бушующем море. Я сильно прижалась лицом к серой подушке. Тихий шелест смешался с настойчивым жужжанием - шелест бумаги. С усилием я приподняла голову и просунула руку под подушку.

Это был конверт, без обратного адресата. Я открыла его и вытащила тяжёлый, сложенный лист бумаги Верже. На глазах у меня выступили слёзы, когда я узнала почерк Колина.

"Моя дорогая, упрямая Эли. Если моя догадка сбудется и эти слова станут явью, потому что ты читаешь их, тогда ты снова не послушалась меня. Ты самая упрямая женщина, которую я когда-либо встречал. И сейчас я прошу тебя в самый последний раз: Уходи отсюда. Нет, я приказываю тебе это. Засунь письмо в карман своих штанов и беги, так быстро, как только можешь. Оставайся со своими родителями, лучше всего рядом с твоим отцом, и не выходи из дома одну-две недели. Я чувствую её. Она приближается. Придумай что-нибудь, почему Ты пропускаешь школу. Ты умная, ты быстро всё снова наверстаешь. Но, пожалуйста, пожалуйста, спаси свою жизнь.

Хорошо. Значит, ты здесь. И всё ещё не слушаешься меня."

- Ах, Колин, - прошептала я, и одна слезинка капнула на листок бумаги. Сразу же чернила образовали маленькое голубое озеро, а первые несколько строчек стали неразборчивыми. Я поспешно вытерла своё лицо, сглотнула и стала читать дальше.