Я бросилась в стойло Алиши. Она была в не себя. Её жеребёнок прижимался, дрожа, к стене и жалко повизгивал. Алиша встала передо мной угрожающе.

- Алиша, это я ... посмотри ...

Но мой голос изменился. Он звучал более низко, чище, по-взрослому. Алиша оскалилась. Я открыла дверь стойла и шагнула к ней.

Она узнает меня, если я до неё дотронусь. Она должна узнать меня! Но она не узнала. Я услышала, как Тесса в своём гнезде из сена, рыча, повернулась. Скоро она проснется с новой силой в своём теле. Может, она причинит вред лошадям.

По крайней мере, Алишу и её жеребёнка я должна спасти. И себя в придачу. Я ещё раз попыталась урезонить Алишу, надеть на неё уздечку. Резко она дёрнула головой в сторону и пнула меня. Искусно и удивительно быстро я увернулась.

Во мне нарастала боль, которая грозила разорвать меня и смешалась с пронзительным гневом. Нет. Тесса была не права. Она не была единственным существом, которое меня когда-нибудь любило. Да, люди избегали меня, боялись и питали отвращение. Но лошади любили меня.

Эта лошадь любила меня, это замечательное животное, которое теперь билось и брыкалось, чтобы защитить своего жеребёнка от меня, демона - того жеребёнка, которого я жаркой летней ночью, вытащила руками, измазанными кровью из утробы Алиши, потому что она из-за длительных схваток обессилила.

Почему только я не подумала об этом раньше? Я ненавидела себя за это.

- Алиша, - попыталась я в последний раз. - Помоги мне. Мы должны бежать. Сейчас же! Я с размаху залезла на её спину. В крайнем случае, я могла бы держаться за её гриву, а её жеребёнок всё равно последует за ней.

Но Алиша поднялась на задние ноги. Дико её копыта дрыгались в воздухе. Я сползла с неё вниз и ушиблась спиной о твёрдые полы. Моя голова ударилась о поилку. Было почти не больно. Боль была не больше, чем гнев, который полыхал в моём сердце. Я посмотрела на неё в последний раз. По крайней мере, это она должна была дать мне.

Но я была для неё чужой, которая хотела зла. Она снова встала на дыбы и стала брыкаться, и её копыто ударило меня грубо и жестоко в мой голый живот. Я закричала, но не раздалось ни звука. Застонав от боли, я подползла к двери, подтянулась за ручку вверх и из последних сил нажала на выключатель.

- О Боже, - стонала я и держалась за живот. Печаль и отчаяние почти убивали меня. Один момент я рассматривала заманчивую идею выброситься в открытое окно и покончить с этой мукой. Я потеряла всё.

Рыдая, я лежала на полу, вцепившись руками в мягкие печворк-коврики. Потом печаль и отчаяние постепенно растворились, как будто мягкий, ночной ветерок унёс их прочь. Что осталось, так это пульсирующая боль на моём животе и воспоминания исчезающей душевной боли. Уже теперь я боялась, что она будет снова и снова преследовать меня.

Я перевернулась и подтянулась за ножки письменного стола в более менее терпимое сидячие положение. Моя ночная рубашка была порвана. Под моим пупком чётко выделялся отпечаток копыта лошади.

Когда я дотронулась до него, то почти потеряла от боли сознание. Меня затошнило. В повреждённом месте кожа горячо пульсировала и начала уже окрашиваться в красно-синий цвет. Каждый вдох был пыткой. У меня было такое чувство, что когти зверя пропахали мой живот. Что делать, если у меня внутренние повреждения? Кровотечение, которое может стоить мне жизни? Как мне вообще объяснить, что случилось? Это была работа лошади, чьи кости уже давно сгнили ...

С трудом я поднималась выше, пока не смогла стоять, согнувшись пополам, и не держаться. Если бы я была близко к смерти, это бы точно не сработало, уговаривала я себя. Тем не менее, я боялась, боялось того, что только что со мной случилось. Проверяя, я ощупала себя. Хорошо, всё ещё было на месте и всё было без сомнения женского пола. Я была снова собой. С отпечатком копыта под пупком.

Покачиваясь, я кое-как справилась, что бы снять порванную ночную рубашку и надеть джинсы и футболку. Идти прямо я не могла. Мне всё ещё нужно было сгибаться пополам, поэтому я ковыляла, как старая дева. Уже при моих неуклюжих шагах вниз по лестнице боль усилилась. Не паникуй, умоляла я себя. Паника делает всё ещё хуже.

Как только дом остался позади, боль ушла на задний план. Я была полностью занята тем, чтобы найти в темноте верную дорогу. Я что, снова её забыла за эту скучную неделю? Плотно прижав руку к животу, я стояла, тяжело дыша на перекрёстке, и соображала.

Да, я всегда ориентировалась влево, но необъяснимая сила убедила мой ум, что в этот раз мне нужно на право. Направо. Это был единственный правильный путь. Таким образом, я пошла, согнувшись пополам и терзаемая болью, в неизвестность, пока не услышала размеренные удары молотка, которые успокаивающе трезво раздавались в лесу. Удары молотка. Неужели мне всё ещё снился сон?

- Я здесь, Эли, - раздался голос Колина, чистый и ясный, как всегда.

- Ты, - закричала я, набрала воздух в лёгкие и поковыляла навстречу ударам молотка. За следующим поворотом и нескольких проклятий, не для детских ушей, я нашла его.

Он стоял на коленях возле своего рода деревянного забора и как раз собирался закрепить на нём следующую деревянную планку. У него изо рта торчали четыре длинных гвоздя, а вокруг его живота висел широкий пояс с инструментами. В остальном всё так же: рубашка, которая определённо была слишком сильно распахнута, узкие брюки, его гниющие сапоги. Тщетно я попыталась гордо выпрямиться и бросилась потом, согнутая, на него. Он даже не поднял глаз.

- Нет так, - нет, это прозвучало не достаточно укоризненно. Мне нужно было набрать ещё раз воздуха и по возможности не стонать при этом. Вторая попытка. – Не так я себе этого не представляла! Совсем не так!

Я подняла футболку и выставила живот в его сторону. Мог ли он разглядеть повреждение с этого расстояния?

- Мне очень жаль, Эли, - сказал он спокойно, не поворачивая голову в мою сторону. Значит, он уже знал об этом. - Я не смог тебя вовремя убрать оттуда. Ты слишком любопытная.

Он что, усмехался?

- Слишком любопытная! Чёрт я могла бы умереть. Я ведь всего лишь обыкновенный человек и у меня есть внутренние органы, которые должны работать должным образом, чтобы я могла жить дальше, и…

- Тот, кто может так ругаться, не умрёт, - прервал он меня. - Честно, Эли. Мне очень жаль.

Я замолчала. Повреждение все еще ужасно болело, а мой живот так опух, что мне мой пояс пришлось застегнуть на две дырки дальше. Я даже не могла переносить прикосновение футболки к моей коже. Колин спокойно встал и отстегнул пояс с инструментами от своих узких бёдер.

Затем он отступил к дереву и прислонился к нему спиной.

- Иди ко мне, - сказал он тихо. Опять же я удивилась, как я хорошо его понимала, хотя он почти не повышал своего голоса. Он расстегнул рубашку и вытащил её из штанов. Небольшой порыв ветра сдул её в сторону. Несмотря на темноту вокруг нас, я всё же могла видеть его кожу, сияющую как опал - и отпечаток копыта под его маленьким, круглым пупком, не яркое отражение моего, окрашенного синим.

Нерешительно я подошел к нему. Он вытянул левую руку и поднял мою футболку наверх, так что моя рана полностью открылась. Его правая рука оставалась лежать на корявой коре дерева.

Я знала, что я должна была сделать. Я только не сразу нашла в себе для этого мужество. Потому что рана сбила меня с толку. Она нас так же друг с другом связала. Мы чувствовали одно и то же.

И тогда я сделала это. Осторожно я встала на цыпочки, так, чтобы наши повреждения, его старое зажившее, а моё свежее, коснулись друг друга. Я вздрогнула, когда моя горячая, пульсирующая кожа встретила прохладный бархат его голого живота. После одного единственного вздоха боль исчезла. Даже не смотря, я знала, что и метка тоже исчезла.

Одна слезинка сорвалась с уголка моего глаза и хотела упасть на моё плечо, когда Колин поймал её кончиком языка.

- Теперь ты снова здорова, - сказал он и мягко оттолкнул меня от себя. – Кстати, у тебя красивый живот, - добавил он сухо и взял в руки свой пояс с инструментами. Смущённо я заправила футболку в штаны.