Папа, который повесился на планке потолка в зимнем саду и болтается на ветру туда-сюда. Может быть, так же старик-сосед рядом, пронзённый своим же садовыми инструментом, как поучительный и уже разлагающийся пример для меня. Всё работа бледных сильных рук Колина.

Но я хотела есть. Сильно хотела есть. Я не могла провести остаток отпускной недели здесь, наверху. В принципе я была вполне уверена, что мои фантазии были абсолютной фигнёй. Но почему мне тогда казалось всё таким чужим?

Пригнувшись, я спускалась с лестницы, почти не смея ставить ноги на ступеньки. Когда на улице снова загремело, я споткнулась от испуга об одну из ступенек и ударилась голым пальцем ноги. Ругаясь, я проковыляла в кухню и нажала на выключатель. Но всё оставалось погружённым в темноту. Что-то случилось с электричеством. Значит, так же никакого радио, никакого телевизора, никакого компьютера. Ничего, что могло бы меня успокоить.

Я отыскала спички в кухонном столе и нащупала чугунный подсвечник на серванте в гостиной. Нет, никакого трупа юноши на ковре. Но свечи мерцали, а постоянно вспыхивающие молнии ничего не раскрывали, наоборот, они ещё усложняли задачу что-то рассмотреть. Я жаждала яркого искусственного света прожектора, который бы осветил каждый угол и доказал мне, что всё в порядке.

Я схватила шерстяной плед с маминого кресла для чтения и присела с поджатыми ногами на диван. Одеялом я накрыла плечи, так как всё ещё дрожала. Каждые несколько минут я протягивала руку к задней стене и нажимала на выключатель.

Но проводка не работала. Могли ли Демоны Мара так же влиять на погоду? И гроза, так сказать, была только началом? Или это всё ещё было самое нормальное лето в Вестервальде, как я дерзко говорила Николь и Дженни? Возможно, Колин был уже на пути сюда и хотел отомстить ...

Пронзительный звук телефона остановил мои несчастные мысли. Телефон. Почему телефон работал? Не трогаясь с места, я ещё раз протянула руку к задней стене и нажала на выключатель. Но темнота осталась. Как окаменевшая, я съёжилась в углу дивана.

Телефон продолжал звонить, и звон иногда смешивался с громом, который звучал, как сильно раненый зверь, который не хотел умирать и ревел, чтобы избежать смерти. Звонок раздался десять раз. Пятнадцать. Двадцать. Потом оборвался. Кто бы это ни был - он был терпелив.

Контрольный звонок моих родителей? Если да, то мне нельзя поднимать трубку. Но если это были не родители, кому было так важно кого-то застать дома, что он звонил так долго?

Вот. Всё началось снова. Я начинала ненавидеть этот звук. Он отдавался болью у меня в ушах. Я вжалась ещё глубже в угол дивана и почувствовала, как мой голод постепенно превращается в тошноту. На этот раз это продлилось ещё дольше, пока звонящий не сдался. С тридцатого звонка я перестала считать. Не вытащить ли мне просто кабель из сети? Но это было не разумно. Может быть, он мне понадобиться, чтобы позвать на помощь, если ...

- О нет, - прошептала я.

Телефон снова звонил. Я почти желала, чтобы это были мама и папа. Это было бы так утешительно, просто услышать их голоса. Может быть, они простят меня и организуют полёт на Ибицу, так что я только должна буду взять чемоданчик в руки и ожидать такси. И потом мы втроём будем лизать итальянское мороженое, и я смогу наконец искупаться в Средиземном море.

Я зажала уши руками. Это не помогло. Звонок казался мне теперь почти громче, чем гроза, которая мчалась по деревни, как прорванная плотина. Я не могла больше выносить неопределённость. Когда следующая молния осветила комнату, я подошла к серванту и взяла трубку.

- Алло? - спросила я. Мой голос прозвучал, как голос маленькой девочки. Ничтожно слабый и совершенно одинокий. Холодная тишина обрушилась на меня. Потом я услышала глубокий, хрипящий вздох. Я оставалась стоять как вкопанная, прижимая трубку так крепко к уху, что было больно.

- Алло, кто там? - спросила я, дрожа. Молчание на другом конце линии распространялось и прерывалось лишь иногда ещё одним хриплым вздохом. Вздох, который казался очень древним.

- Кто говорит? - наконец спросил меня звонящий. Его голос потряс меня до мозга костей. Я не могла сказать, принадлежал ли он мужчине или женщине. Он был низким, чуть больше, чем хриплый шёпот, но такой могущественный, что я почувствовала себя ещё более беззащитной, чем и так уже казалась себе.

- Елизавета... - Я замолчала. Было ли разумно говорить, кто я такая? Но возможно я должна была сделать это, чтобы выяснить, что всё оказалось ошибкой. Неправильно набран номер. И ничего более. - Елизавета Штурм.

Снова молчание и хриплое дыхание несколько минут. Как только мог хрип казаться таким сильным и устрашающим? Это был не хрип больного. И всё-таки я не могла отделаться от впечатления, что звонящий находиться в бедственном положении. В душевном бедственном положении. В противном случае, я бы уже давно положила трубку. Тем не менее, мои силы подходили к концу.

Я позволила себе опуститься на пол. У меня кружилась голова. Напрасно я пыталась проглотить комок в горле, который становился всё больше.

- Я хочу поговорить с Леопольдом Фюрхтеготом.

Два удара грома я оставалась неподвижно сидеть. Трубка крепко прижата к уху. Хрип прекратился.

Фюрхтегот. Леопольд Фюрхтегот. Папино старое имя. Я бросила телефон и хотела уже вытянуть кабель из сети, как вдруг остановилась, как будто кто-то управлял мной, и я смотрела, как моя рука снова поднимает трубку.

- Вы ещё там, барышня Штурм? - Голос даже не был угрожающим. А звонящий был вежлив. Всё-таки, казалось, он слился с моей кровью, которая безжалостно стучала в моём теле.

Отчаянно я размышляла. Если я скажу, что папа находиться в Италии, тогда звонящий догадается, что я нахожусь дома одна. Если он хотел причинить мне вред, то это была подходящая возможность. Но если я скажу, что папа здесь, тогда он, наверное, тем более придёт сюда, ведь, казалось, это было срочно. А я не хотела принимать это существо в доме, как бы ни поразила меня нужда в его голосе.

Мне пришлось прикусить губу, чтобы не спросить, могу ли я чем-нибудь ему помочь.

- Его здесь нет, - сказала я наконец. Я удивилась, как твёрдо прозвучал мой голос. - Он в Италии.

Снова молчание. У этого человека было удивительно много времени, учитывая тот факт, что его дело было таким срочным. Бесконечно много времени. Я ждала, затаив дыхание, в то время как на линии иногда трещало. Гром грозы удалялся, но небо осталось сумрачным. Я быстро взглянула на улицу.

Тучи опустились так низко, что я не могла больше видеть холмы, окружающие наш дом. Даже просёлочная дорога исчезла в тумане. Дождь всё ещё лил как из ведра.

- В Италии ..., - прервал его шёпот треск. Я кивнула. Мне не нужно было говорить. Было чувство, будто он находился у меня в голове и рылся во время своего долгого молчания в моих мыслях. Если бы он не назвал папино старое имя, я бы была уверенна, что это один из его сумасшедших пациентов.

Но с того времени, как папа начал руководить клиникой, звонки пациентов стали редкими. Но прежде всего, врачебной практикой он с моего рождения занимался под именем Штурм. Или это был пациент из прошлого и у него был снова рецидив? Нет, этого не могло быть.

Папа тогда ещё не работал психотерапевтом.

- Ладно, - услышала я, как сказал звонящий. Потом громко затрещало, связь оборвалась, и как раз к освобождающему длинному гудку в трубке включился снова свет. Я сощурилась и положила телефон на сервант. Мне был нужен кислород. Быстро. Я бросилась к окну и открыла форточку.

Открывать его полностью казалось мне слишком рискованным. Но у меня было такое чувство, что я сейчас задохнусь. Прохладный воздух грозы задул внутрь. Я глубоко его вдохнула.

- Слава Богу, - вздохнула я и быстро огляделась. Я нигде не обнаружила ни отделённых частей тела, ни гигантских пауков, ни повешенных членов семьи. И я ещё никогда так не радовалась при виде маминого ящика с принадлежностями для шитья, как сейчас. Он выглядел таким безобидным и мирным. Задумчиво я провела пальцами по разрисованному дереву. Еще бабушка использовала этот ящик.