— Вы первая увидели мистера Уиплоу? — спросил Холмс, делая успокаивающий жест.

— Мы увидели вместе… Хозяин сидел за столом в кресле, но голова была откинута назад… а на полу была кровь и лежал револьвер, он выпал из руки бедного мистера Джорджа… Мистер Патрик и Генри сразу бросились открывать окна, но рамы были заклеены, и им пришлось сильно дергать, а я не могла, мистер Холмс, я выбежала в коридор и… По-моему, я упала в обморок, — виновато закончила свой рассказ Марта и развела руками.

— Я понимаю, насколько вы были взволнованы, — сказал Холмс, доставая из кармана синий блокнот, — но, может быть, вы случайно запомнили… Этот блокнот лежал на своем обычном месте?

Марта покачала головой.

— Не помню…

— Марта, — продолжал Холмс, — ваш хозяин, мистер Патрик Говард, утверждает, что Джордж Уиплоу был не таким человеком, чтобы покончить с собой. Вы давно служите в этом доме…

— Тридцать лет, сэр. Тридцать лет и еще полгода. Я знала и жену мистера Уиплоу, упокой Господь ее душу. Мистер Уиплоу был… — Марта всхлипнула, — он всегда знал, чего хотел, и он был хорошим человеком. Он любил жизнь, да, хотя он и предпочитал одиночество после смерти жены, но он очень любил по вечерам бродить по саду и… О чем я? Нет, мистер Холмс, я не знаю, какие у него были причины сделать то, что он сделал. Это ведь противно воле Господа!

— Хорошо, Марта, — сказал Холмс, прервав монолог, который мог бы продолжаться еще долго. — Можете идти и подавать ужин.

Когда Марта вышла, Холмс обернулся ко мне:

— Дорогой Ватсон, я вижу, вы хотите высказать свое мнение.

— Холмс! — воскликнул я. — Вам не кажется, что эти люди попросту пристрастны? Поверьте мне, как профессионалу: человек, бывает, кончает счеты с жизнью по таким поводам, которые со стороны кажутся совершенно нелепыми. Я действую вашим методом. Есть факты, которые невозможно отрицать. Первое: рана в виске, второе — револьвер, выпавший из руки мертвеца. Предсмертная записка. Наконец, комната, запертая изнутри. И газ. Скажите, зачем убийце, если на миг допустить, что это было убийство, зачем ему открывать газовый рожок? Между тем, если старый Уиплоу решил покончить с собой, все это естественно: он ведь мог опасаться, что рана окажется не смертельной, и тогда газ довершил бы начатое.

На протяжении моей речи Холмс утвердительно кивал, показывая, что он полностью согласен с моими рассуждениями.

— Вы правы, Ватсон, — сказал Холмс. — Я и сам знавал случаи, когда самоубийство выглядело нелепым, помните Крестона, преуспевающего адвоката, который пустил себе пулю в лоб в разгар блестящей карьеры? И лишь спустя год выяснилось, что причиной была любовная история… Вы правы. Но скажите мне, Ватсон, если Уиплоу решил покончить жизнь самоубийством, для чего ему было стреляться — ограничился бы тем, что пустил в комнату газ… При заклеенных окнах и запертой двери это была верная смерть.

— А если бы кто-то из домочадцев, почувствовав запах, помешал задуманному?

— Ночью? — с сомнением сказал Холмс. — Впрочем, дорогой Ватсон, я не буду с вами спорить, ибо, вероятнее всего, вы правы. Думаю, что беседа с инспектором и с компаньоном Уиплоу поставит на место недостающие звенья. Похоже, — добавил Холмс и покачал головой, — что мы зря поддались уговорам Патрика Говарда. Сразу же после разговора с мистером Баренбоймом отправимся на вокзал. Дорогой мистер Говард, вы, надеюсь, позаботитесь о билетах?

Я обернулся. Говард, видимо, вошел в столовую при последних словах Холмса и, услышав его просьбу, ответил:

— Да, конечно, если вы полагаете…

Сделав несколько шагов к столу, он поднял руки и воскликнул:

— Но, что бы вы ни говорили, мистер Холмс, я не могу поверить! Он так любил жизнь!

Фраза показалась мне произнесенной с излишней театральностью.

— Дорогой мистер Говард, — мягко сказал я, — в жизни вашего отчима наверняка были события, о которых вы ничего не знали.

— Я?! — вскричал Говард, но пыл его неожиданно угас, и он сказал так тихо, что мы с Холмсом едва расслышали: — Впрочем, может быть, может быть…

Ужин прошел в тягостном молчании. Похоже, что Говард был разочарован, но разве можно требовать от сыщика, тем более такого, как Холмс, чтобы он делал выводы вопреки очевидным фактам?

Ночью я спал плохо, дождь за окном усилился, и капли бились о стекло, будто птицы. Были и еще какие-то звуки, кто-то тихо шел по коридору, потом, мне показалась, то ли открылась, то ли закрылась дверь внизу, спросонья я подумал, что только сумасшедший способен гулять под дождем посреди ночи.

Утро решило порадовать нас. Я проснулся от того, что солнечный луч заплясал у меня на переносице. Небо почти очистилось от туч, и, выглянув в окно, я не узнал вчерашнего пейзажа. Дождь всегда делает картину серой и мрачноватой, а сейчас деревья перед домом выглядели молодыми и стройными, а на ветвях я разглядел уже набухшие почки.

Одевшись и приведя себя в порядок, я постучал к Холмсу и, услышав знакомое «Да!», раскрыл дверь.

Холмс сидел в кресле у окна и курил трубку. Похоже было, что он уже давно встал и спозаранку размышлял над странной кончиной старого Уиплоу. Увидев на моем лице вопросительное выражение, Холмс покачал головой, давая понять, что никакие новые соображения не пришли ему на ум.

Когда мы спустились к завтраку, Говард уже доедал свой тост. Он хмуро поздоровался и даже не пытался скрыть того, что чрезвычайно недоволен результатом визита великого сыщика. На его лице так и читалось: «я-то думал, что вы, мистер Холмс, оправдываете свою репутацию…» — Если у вас, мистер Говард, есть здесь дела, вежливо сказал Холмс, когда мы поднялись из-за стола, то я просил бы не провожать нас. Визиты, которые нам предстоят, простая формальность. Свое мнение я уже высказал и не думаю, что оно изменится.

Говард прерывисто вздохнул. В глазах его вспыхнул и тут же погас огонек.

Кучер Сэм отвез нас в Портсмут, и всю дорогу Холмс восторгался пейзажами Южной Англии, которые, по моему мнению, были унылой пародией на действительно замечательные пейзажи Уэльса или Нортумберленда. Я понял, что Холмс не желает говорить о деле Уиплоу.

Инспектор Харпер оказался крепким мужчиной лет сорока, с широкими плечами и бычьей шеей. Он не производил впечатления умного человека, маленькие глазки смотрели пристально, но без всякого выражения.

— Мистер Холмс! — воскликнул инспектор, едва мы переступили порог его кабинета. — Я рад вас видеть!

Радость эта, однако, никак не отразилась на лице Харпера, оставшемся столь же бесстрастным, как статуэтка короля Эдуарда V, стоявшая на столе.

— Вы, конечно, не помните меня, где вам, знаменитостям, помнить простых полицейских, — продолжал Харпер. — Три года назад я работал в Олдершоте, и ваше участие в деле об убийстве девицы Логан было просто неоценимо!

— Припоминаю, — сказал Холмс, — ее удавили бельевой веревкой, верно? Ватсон, это одна из тех историй, которые еще вами не описаны.

Теперь и я вспомнил то дело, но, признаюсь, инспектор Харпер совершенно выпал из памяти. Если бы мне пришлось когда-нибудь приводить в порядок свои записи о деле Логан, я так бы и не вспомнил, кто из полицейских помогал Холмсу в расследовании.

— Вас интересуют обстоятельства смерти мистера Уиплоу? — продолжал между тем инспектор. — Я знаю, в Чичестере поговаривают, будто Уиплоу убили. Но это ведь всегда так — стоит кому-то отправиться в мир иной не в свой срок, и тут же начинаются пересуды. Люди есть люди. Дело-то ясное.

— Я хотел бы, — прервал Холмс речь инспектора, — с вашего разрешения посмотреть на предсмертную записку.

— О, я знаю, вы замечательный психолог, мистер Холмс! Текст может сказать вам многое. Почему Уиплоу решился на этот шаг? Я-то думаю, что он очень переживал из-за смерти жены, матери молодого мистера Патрика. Она уже три года как в могиле, пора бы придти в себя, но вам-то известно, как это иногда бывает… Будто и забыл, а вдруг накатывает, и так становится тошно, что хоть в петлю…