Он между тем напился из фляжки и спросил, неловко завинчивая её одной рукой:

— Где тесак?

— У тебя не было.

— Блин… — Юрка слез со стола, но тут же вспотел — крупный пот буквально обсыпал лицо — побледнел и сел обратно, закрыв глаза и прикусив губу. Тяжело задышал, уронив голову. Посидел, с одышкой перечислил: — Жилету хана, куртке хана, тесак посеял… везение. Поможешь дойти домой?

— Да, — я взял его тон — отрывистый и неприязненно–деловитый.

— Матери ни слова не говори.

— Не беспокойся.

— Помоги задрапироваться, — он кивнул на своё порезанное барахло.

   Я кое‑как замаскировал его обрывками. Критически посмотрел — получилось ничего, кузен мой походил теперь не на жертву неудачной попытки убийства, а скорее просто на оригинальничающего молодого человека. Правда, на ногах этот оригинал стоял не без труда, то и дело морщился и нехорошо опускал голову. Я наблюдал за ним без особого сочувствия. Судя по всему, он вообще в сочувствии не нуждался. А Юрка между тем оттолкнул ногой под стол то, что осталось от стрелы, и тихо что‑то сказал. По–моему, ругнулся.

   И я не выдержал.

— Кто тебя так? — спросил я. Юрка ответил бешеным взглядом. Но это была злость как раз не на меня, я уловил сразу.

— Да так… — он неожиданно улыбнулся. Той улыбкой, которые в старых романах назывались «зловещими». Раньше я не думал, что можно и правда улыбнуться зловеще, особенно в нашем возрасте; то, что гопники из подворотен принимают за «зловещие» улыбки — это так, просто тупая дебильная лыба. Нет. Оказывается — можно. Так улыбался, наверное, какой‑нибудь лощёный виконт, который запросто зарежет человека, но при этом постарается не запачкать своих кружевных манжет и не залить некрасиво всё вокруг кровью. — Неудавшаяся коррекция поведения отдельных индивидуумов в условиях нестабильного социума.

   Хм. Я про себя оценил ответ на «5+». После такого ответа 99% наших ровесников интуитивно понимают, что их роняют ниже уровня плинтуса и лезут в драку, хотя не понимают, что именно им сказали.

   Отвечать я не стал — молча подставил плечо.

   Юрка так же молча пошёл к дверям сам.

   Честно говоря, мне очень хотелось «сдать» Юрку, когда мы вернулись домой. Благо тётя Лина как раз перед нами вернулась тоже. Потому что он вёл себя совершенно хамски. Так, как будто я пустое место. «Поможешь дойти домой», видимо, было сказано в приступе слабости — он даже по рельсе над речушкой прошёл сам, не глядя вниз и не покачнувшись ни разу. Короче, вёл себя так, как будто меня вообще нет, и я ощущал себя всю дорогу каким‑то ничтожным хвостиком. Это не могло не удручать. И не то чтобы я так уж хотел задружить с кузеном. Нет. Жил раньше один — и теперь обойдусь. Мне просто было до чёртиков интересно, что же с ним произошло и что значит вся эта история. Кроме того, я был почти уверен, что тётя Лина расстроится, если мы «не найдём общего языка». А мне ужасно не хотелось её расстраивать.

   Пожалуй, она была первым в моей жизни взрослым человеком, чувства которого я принимал близко к сердцу. Чувства которого на самом деле, не на словах, для меня что‑то значили — и значили не потому, что я от этого взрослого чего‑то ждал…

   …А вообще Юрка вёл себя очень ничего. Мужественно. Шутил, увлечённо рассказывал о каких‑то случаях в походе. Болтал ногой, держа на большом пальце шлёпку. Смеялся, с удовольствием озирался — как человек, вернувшийся домой после долгого отсутствия. И не подумаешь, что у него недавно в плече торчала настоящая стрела и из него вытекло не меньше стакана крови.

   Правда, мне в какой‑то момент показалось, что тётя Лина что‑то заподозрила. Она очень радовалась сыну, обцеловала его (Юрка скривился преувеличенно брезгливо, но не стал отстраняться — а я заметил, что он потихоньку приобнял мать и… и позавидовал, и стало мне как‑то не так…), но за столом она нет–нет да и поглядывала тревожно. И только после того, как мы поели и я помогал таскать посуду в мойку (да, вот такой я простой по натуре и близкий к народу), она тихо сказала:

— Владик, ты, пожалуйста, не обращай внимания на Юрика. Что он так… тебя отталкивает. Просто это сначала…

— Да всё нормально, — почти искренне сказал я. В принципе, я не соврал — всё и правда было почти нормально, если не считать моего так и не утолённого любопытства.

   Я хотел ещё добавить, чтобы она не брала себе в голову, но в этот момент снаружи послышались шаги, шум, и девчоночий голос взвизгнул: «Юр!»

   Тётя Лина улыбнулась и одними губами сказала со смесью ласковой насмешки и гордости:

— Нина… его девушка.

   Я выглянул в коридорчик, не смог удержаться.

   Утренняя девчонка стояла, сцепив руки на затылке Юрки. На крыльце виднелся и тот золотоволосый «мальчик–колокольчик» (он улыбался во весь рот), но главной в живой картине всё‑таки была девчонка. И то, как они с Юркой стояли, мне о них многое сказало.

   И ещё больше запутало.

— Тёть Лин, — шагнув обратно, я вспомнил и решил выяснить этот вопрос — чтобы просто что‑то сказать, да и потому, что мне было правда интересно, — а что такое школьная практика?

   Тётя немного удивлённо посмотрела на меня, даже нахмурилась. Потом улыбнулась:

— Две недели работы летом в школе — по четыре часа в день. Ученики с пятого класса обязаны отрабатывать.

— В каникулы?! — удивился я. Тётя Лина кивнула. — А какие работы?

— На участке приусадебном, с ремонтом помочь, — начала перечислять она, — в классах как следует убраться… дел вообще‑то много. У вас такого нет?

— Нет, — подтвердил я. — Ну… мы… в смысле, родители, деньги платят, на них нанимают, кого надо, покупают разное там… А сами — нет.

— То‑то и оно, что сами — нет, — неожиданно резко сказала тётя.

— Разве это неправильно? — мне захотелось не спорить, нет — просто на самом деле выяснить этот вопрос. — Ну вот честно — какая от нас помощь? Только под ногами болтаемся, разве нет? А нанять профессионалов — они же всё сделают быстрей, качественней…

— Понимаешь, Владик, — голос тёти стал грустным, — наверное, ты прав. Но меня вот в детстве учили, что школа — наш второй дом. Я как‑то в это верила… и до сих пор верю, если честно. А разве в доме не надо прибираться самому?.. Хотя… — она внимательно посмотрела на меня и не договорила. Но я понял и немного сердито ответил:

— Я у себя всегда сам убирался. А так да. Уборщица специальная приходит каждые два дня. Ну и что плохого в том, что и чисто — и человек заработать может?!

   Я знал, что я прав. Без шуток прав. Но в моих словах было что‑то… что‑то, отчего моя правота становилась маленькой и какой‑то скользкой, как глист. А очевидная неправота тёти Лины почему‑то превращалась в правоту.

   Она и не ответила. Только протянула руку и вдруг взъерошила мне волосы.

   Я окаменел от неожиданности. А следующее, что я ощутил — были сладкие мурашки по всему телу.

   Я спрятал глаза. Но это было ни к чему — тётя уже уходила по коридору…

   Хотите почувствовать себя идиотом? То есть — настоящим, полным?

   Представьте себе, что вы сидите в комнате один. А неподалёку от вас, в другой комнате, совершенно на вас не обращая внимания, куролесят ваши ровесники. А вы не можете к ним пойти, потому что… потому что робеете. И вы знаете, помимо прочего, что им до вас нет никакого дела. Вы им просто неинтересны. Что есть, что нет.

   Вот тогда вы и ощутите себя идиотом высшей марки.

   Бездна новых ощущений.

— Идиот! — подтверждая мои мысли, завопил ликующий девчоночий голос.

— Держи её, Ромка! — отозвался с хохотом мой кузен. Судя по всему, он оправился от своей загадочной боевой раны и сейчас веселился вовсю.

   Я без наигрыша стукнул кулаком по столешнице. Нет, www.dobro@list.ru обещавший мне хороший день, явно ошибся. Уже начинало темнеть, а я пока что ничего хорошего не видел. Хотя… я видел много интересного. И получил чудовищный заряд неутолённого любопытства. Может быть, именно это имелось в виду?