Что же так подействовало на современную публику, которую трудно упрекнуть в сентиментальности? Все дело, видно, в том, что в отличие от всех актрис, которых я ранее видел в роли Кручининой, Касаткина играла не знаменитую артистку, а мать, потерявшую сына. Мать, убитую горем. Уже в зрелом возрасте я понял, что играть Кручинину надо именно так. И, разумеется, свою роль сыграли красота, редкое обаяние актрисы. Смотрю на сцену и вновь вспоминаю слова, сказанные моим дедом и глубоко запавшие мне в душу: «Человек — это природа. Он так же красив, как природа, и им так же надобно любоваться. Человек, не способный умиляться перед природой и в восторге уронить слезу, любуясь красотою ея, есть полчеловека». Как это верно сказано! Смотрю на Кручинину — Касаткину и откровенно любуюсь ею, ее человеческим и актерским талантом.

Кончился спектакль, поднимаюсь на сцену с цветами. Зал, увидев нас вместе, партнеров по фильмам, снятым десятки лет назад, долго стоя приветствует нас. Такие минуты не забываются.

С Людмилой Касаткиной мне довелось сниматься в трех картинах. Не все эти фильмы стали значительным явлением в кинематографе, но для меня все они дороги какой-то своей чистотой, внутренним светом и теми новыми красками, которые вносило и в мою игру партнерство Людмилы Ивановны. Ведь, работая вместе, мы учились друг у друга.

Первый фильм, на котором мы встретились с Касаткиной, — «Укротительница тигров». Уже на пробах меня поразили удивительная человеческая непосредственность исполнительницы, умение реагировать на любую импровизацию — качество, которое я бесконечно ценю в актере.

И второе свойство, которому я не переставал удивляться во время съемок, — ее смелость. Людмила Касаткина могла, вызывая ужас у всей съемочной группы, спокойно протянуть руку в клетку тигра, покормить его и потрепать по холке. Делала она это с легкостью, совершенно безбоязненно. И звери, наверное, чувствовали, своим чутьем понимали, что перед ними не враг, не существо, которое их боится, а их, если так можно выразиться, партнер. Не случайно же, когда закончились съемки, Борис Эдер, большой мастер дрессуры, сказал то ли в шутку, то ли всерьез: «Людмила Ивановна, вы можете работать в цирке: у вас есть кураж».

А в «Укротительнице тигров» как раз и было много эпизодов., где требовалось проявить не только мастерство, но и этот самый кураж, самую настоящую смелость.

В одном из эпизодов я ехал по треку на мотоцикле, а за моей спиной должна была стоять партнерша, держа развевающееся знамя. Касаткина заявила, что она обойдется без дублера и будет все выполнять сама. Заиграла музыка, я еду по треку и удивляюсь, как хорошо, не шелохнувшись, стоит моя партнерша! И вдруг, сделав круг, обнаруживаю, что Людмила Ивановна сидит на полу, потирая ушибленную коленку. Режиссер снова убеждает воспользоваться дублершей. Но Касаткина просит сделать второй дубль. Снова встает на мотоцикл — и мы прекрасно снимаем эту сцену! Но вот заканчиваются, помню, съемки «Укротительницы тигров», режиссер-постановщик Надежда Кошеверова собирает нас в актерской комнате. Надежда Николаевна просит меня сказать что-нибудь о своей партнерше. И я говорю:

— Пройдет какое-то время, картина смонтируется, будет принята различными инстанциями, и в один прекрасный день вы проснетесь и будете очень знаменитой артисткой!

Людмила Ивановна смеется своим очаровательным искренним смехом и отвечает:

— Ну что вы? Что вы такое говорите?

А ведь то, что я говорил тогда, все в точности сбылось. Как только картина вышла на экран, у всех на устах только и было: «Касаткина! Касаткина!..» Появилась новая звезда.

Звезда Людмилы Ивановны Касаткиной светит до сих пор. И не только потому, что она такая удачливая. А потому, что всю жизнь — постоянная работа. Потому что она никогда не успокаивалась и не успокаивается, купаясь в лучах славы, а всегда была — и продолжает быть! — в постоянном поиске нового, созвучного нашему времени и зовущего в счастливую даль.

На съемках фильма «Повесть о настоящем человеке» я впервые увидел выразительные темные глаза перебинтованного бойца и сразу же узнал его: «Это же Гриша Гвоздев!.. Тот самый бесстрашный танкист, как его звали в батальоне, человек «без меры», о котором рассказывали и писали газеты, казалось, невероятные истории. Это он на своем Т-34, чтобы разведать силы противника, на полном газу проскочил ночью через занятый гитлеровцами город, переполошив и смертельно напугав сонных оккупантов. Тот Гриша Гвоздев, что в немецком тылу неожиданно выскочил из засады и отчаянно давил своим танком обезумевших фашистов. Да, это тот самый Гриша Гвоздев, что, выбивая гитлеровцев из деревни под Ржевом, в горящем танке продолжал громить из всего бортового оружия и давить гусеницами убегающих фашистов!..»

Его, Героя Советского Союза, лейтенанта Григория Гвоздева, старательные медицинские сестры так забинтовали, как пеленают новорожденного. Понимаю, это было необходимо сделать, так как в пылающем танке у него обгорели руки, ноги, туловище, лицо. И все же закрадывается сомнение: «Сможет ли играющий его артист донести до зрителя обуревающие танкиста чувства, мысли этого изуродованного войной человека только не-забинтованными глазами?»

Наши койки в сорок второй палате госпиталя в Москве стояли рядом, и мне было как-то жутковато смотреть на этого столько пережившего и такую боль превозмогающего танкиста. Но однажды, когда наш общий любимец в палате комиссар Воробьев — артист Николай Охлопков — завел с молчаливым танкистом речь о том, как дивизия, где он был комиссаром, воевала на Духовщине, где и Гвоздев со своими товарищами выходил из окружения, я заметил, как вдруг ожил танкист и посмотрел на меня. Но как посмотрел! В его взгляде я увидел все: и скорбь о матери, отце и трех сестренках-подростках, повешенных гитлеровцами на березе у дома под Дорогобужем, и спаленный фашистами его родной дом, и милую, голубоглазую фельдшерицу Женю, над которой надругались и которую убили потом изверги, и поруганную ими родимую землю, и жажду, справедливой мести за гибель товарищей, за все муки Отечества!..

— Как вас зовут? — невольно спрашиваю его.

— Григорий, — отвечает через марлевую повязку.

— А фамилия?

— Гвоздев.

— Да нет же, — улыбаюсь. — Как в жизни вас зовут?

— Сергей.

— А по отчеству?

— До отчества еще далеко… Федорович. Но вы, Павел Петрович, зовите меня просто Сергеем. Студент я еще — Сергей Бондарчук.

Так я познакомился впервые в жизни с Сергеем Бондарчуком.

Не стану пересказывать сюжета фильма. Вы и сейчас видите Гришу Гвоздева на экране и, убежден, так же, как и я, удивляетесь и радуетесь тому, сколько же много могут сказать нам глаза героя. Только одни глаза! В них мой Алексей Мересьев черпал и волю, и жажду жизни, и страстное желание как можно быстрее вернуться в боевой строй и гнать врага с родной земли.

Игра Сергея Бондарчука в «Повести о настоящем человеке» напомнила мне образ Солдата, которого я играл в «Человеке с ружьем». Как там, так и здесь надо было максимально выразительными средствами создать эпизодические, — мы, исполнители, даже не значились в титрах фильмов! — по очень существенные образы. Мне было легче: ни руки, ни ноги, ни лицо у меня не были перебинтованы. А вот Сергей Бондарчук сумел донести Этот образ до зрителей только глазами.

— Сергей Федорович, — с глубоким уважением обращаюсь к нему по имени-отчеству в конце съемок фильма «Повесть о настоящем человеке». — Вы в пророчество верите?

— А что?

— Поверьте мне: из вас получится замечательный артист и прекрасный режиссер!

— Да что вы, Павел Петрович! — засмущался Сергей. — Мне бы артистом хорошим стать. А режиссура — она только для избранных судьбой. Где уж мне быть режиссером?

— Будете! И артистом, и режиссером будете — поверьте мне!..

И как же я радовался каждой талантливой работе этого артиста! Как радуюсь каждой его режиссерской удаче! Мне по душе высота духа героев фильмов «Тарас Шевченко», «Адмирал Ушаков», «Иван Франко», «Отелло», «Судьба человека», «Война и мир», «Борис Годунов» и многих других.