Автор заставляет читателя задуматься о взаимоотношениях между человеком и природой. «Я всегда полагал, — говорит герой романа, — что между человеком и природой существует какая-то тайная связь, понятное дело, прежде всего связь с каким-то определенным пейзажем, к которому он испытывает более или менее явную тягу. Он неизменно ищет в природе некую сопричастность, самораскрытие, слияние с ней, а порой, быть может, смерть. У меня обычно устанавливаются с природой пылкие отношения, часто таящие для меня опасность, и я прекрасно сознаю, что это — позиция поэта». Природа, картины которой с таким мастерством, так поэтично воссоздает Жубер, беззащитна перед вторжением техники, и мы это чувствуем.

Руководитель стройки архитектор Дюрбен, человек, которого называли «вдохновенным творцом… сумасшедшим… гением, маньяком или святым», отнюдь не враг окружающей природы. Его дерзкие замыслы, как и замыслы Ле Корбюзье в 30-е годы, обращены в будущее, к солнечному городу счастливых людей. Он так уверен в успехе, что заражает своей верой тех, кто с ним работает. Но огромный механизм стройки в Калляже действует не за счет его воодушевления, он функционирует только благодаря банкам, заинтересованным в освоения этого края, потому что здесь в недрах земли обнаружены бокситы, медь и нефть. Источникам будущих прибылей буржуазное государство всегда открывает «зеленую улицу», представляя цели подобных великолепных проектов как филантропические. Не вина Дюрбена в том, что строительство осталось незаконченным. Он сделал все от него зависящее, чтобы среди песков вырос город. Это был человек чести, который и погиб с честью на войне, чуждой самой его натуре созидателя, строителя, — войне, разрушившей так много иллюзий и надежд.

«Посягнувшему» на природу архитектору Дюрбену противопоставлен в романе ее «защитник поневоле» граф Лара, устремления их полярны. Один представляет рациональный Север, другой воплощает патриархальный Юг, цепляющийся за старый, дедовский уклад жизни. Граф Лара в его бархатном костюме и шляпе с полями (похожий не то на байронического героя, не то на молчаливого вождя заговорщиков) — образ, логически возникающий в этом романе, где действительная история смотрится сквозь дымку времени и где возможна своего рода аберрация зрения, его отклонение от однозначности восприятия. Дует с моря ветер. Песчинки слепят глаза. И нам представляется то, что угодно нам видеть в этом мире. Принимая нарочитую авторскую стилизацию и романтизацию образов, мы все же не можем не ощутить в фигуре графа Лара некоторого излишнего беллетризма.

Главный герой и рассказчик Марк Феррьер объединяет в себе как бы два полюса, две правды романа, связанные с Дюрбеном и графом Лара. С одной стороны, Марк — строитель-администратор, с другой — поэт. Не случайно мы видим его то в деревне, то на строительстве. Происхождение как будто роднит его с простыми людьми, но они не признают в нем своего, и он постоянно ощущает их некоторую настороженность, так же как ощущает холодок отчуждения со стороны власть имущих, аристократов, таких, как жена Дюрбена Элизабет. Марк, в сущности, одинок.

Мечтатель, подчеркнуто лишенный буржуазного практицизма, герой книги Жубера — лицо несколько неожиданное в современной французской литературе. Но в то же время он наделен некоторыми атрибутами популярных героев литературы последнего десятилетия: он администратор нового типа, технически образованный интеллигент со склонностью к литературе, работающий в сфере производства (в данном случае на строительстве), то есть человек, принимающий непосредственное участие в научно-технической революции наших дней. На чью сторону встанут эти люди в грядущих социальных преобразованиях? Пока что Марк остается наблюдателем. Одна из местных жительниц, решительная Изабель, говорит ему: «Нельзя одновременно находиться в двух лагерях. Наступает час, когда надо выбирать». Эта тема возникает в начале, в середине, и в конце романа, не получая окончательного разрешения.

Как поэт Жан Жубер не мог не предпослать печальной истории строительства города некоего образа-символа. Когда в самом начале строительства рабочие обнаруживают доисторическое захоронение — мумифицированную девушку, — Дюрбен не желает сообщать об этом археологам, он предлагает замуровать гробницу и построить над ней церковь, пусть «в самом сердце нашего города будет женщина». Ему это кажется добрым предзнаменованием. И пусть оно его обмануло, и Дюрбену не удалось построить солнечный город, но, может быть, его построит кто-нибудь другой, кто будет лучше чувствовать и понимать природу этого края, его гармонию, так, как ощущает их Мойра. Автор не случайно дает своей героине такое имя, оно тоже символично: в греческой мифологии мойры — «богини судьбы». В сущности, Мойра и есть для автора живое воплощение этого края, его немного таинственной, но богатой и щедрой природы, покоряющей, заставляющей прислушаться к своему голосу: «Этот зов даже теперь, много лет спустя, столь же властный, сливается для меня с шорохом ветра в тростниках, с шелковым шелестом сотен и тысяч метелок, с отдаленным щебетом птиц, долетавшим с лагуны. Да, именно так: перед наступлением темноты по этой низине словно бы пробегала волна зыби, расходилась кругами, и казалось, это медленно подымается, расправляя хребет, какой-то зверь. Но за этим зовом природы я различал другой, более тайный зов, который молча бросали мне две молодые женщины, и разумеется неведомо для себя». Образ «женщины-природы», как и образ «человека на земле» (Дюрбен — граф Лара), романтически дублируется. Рядом с Мойрой всегда ее двоюродная сестра Изабель, она еще более неукротимая, непокорная. Для Марка Мойра и весталка, и колдунья, и просто женщина, которую он любит. Она так же духовно богата, как девушка Пом из известного нашему читателю романа Паскаля Лэне «Кружевница», но не бессловесна, хотя речи ее просты.

Книга Лэне вспоминается не без оснований, ибо его героев, как и героев Жубера, мучает один и тот же вопрос — как выйти к народу, вопрос весьма актуальный для современной французской, и не только французской, интеллигенции. Самоопределение интеллигента, поиск живительного источника нравственности связывают они, каждый по-своему, с проблемой возможности духовной близости к народу.

В романе Жубер а женщинам из народа Мойре и Изабель писатель противопоставляет жену Дюрбена Элизабет, принадлежащую к высшему слою современного общества. Она «точно принцесса из кинофильма», у нее «уверенная походка наших аристократов, выработанная долгими годами игры в теннис и танцами». Эта красавица постепенно отталкивает от себя. В ней есть изысканность, воспитанность, трезвость ума, но при этом какая-то отстраненность от того, что происходит вокруг, маскируемая надменной недоступностью. Невозмутимость там, где должно быть беспокойство, холодность там, где ожидаешь горения. И разве бесстрастность свойство красивого человека? Элизабет для автора — тоже воплощение рационального Севера. На время, правда, ей удается выйти из своей «столичной» оболочки под животворным воздействием Юга. Любовь к графу Лара преображает ее, но ненадолго. Возвратившись на Север, она как будто, теперь уже навсегда, надевает на себя непроницаемый панцирь вежливого равнодушия. Еще заметнее метаморфоза, происходящая с ее дочерью Софи. Из живой и трепетной девочки, которая была очарована болотным краем и бегала по окрестностям Калляжа за бабочками, жуками и скорпионами, она превратилась в копию своей матери, существо холодное и равнодушное. Неприглаженная красота живой природы, как бы дающей импульс жизни, второе дыхание, притягивает Жубера, несомненно, больше, чем рациональная, продуманная гармония.

Жан Жубер не отказывается совсем от мечты о солнечном городе, о будущем по-настоящему гармоничном взаимодействии между человеком и природой, но моделирует ее по известному ему прошлому. На песке город построить не удалось, поэтому радость наслаждения солнцем в этом романе, радость естества омрачаются порою тревогой. Марк, шагающий в сторону развалин Калляжа, не похож на того молодого человека, полного сил и энергии, который когда-то приехал на строительство. Горечь, грусть, разочарование человека, чьи мечты потерпели крах, чьи иллюзии развеяны, человека, сломленного поражением, сопутствуют его мыслям, но Марк — мечтатель, а мечтатель не теряет надежды.