— Он купил тебе бензин? — переспрашивает Клаудия, повысив голос. — Мы говорим о моем брате?

Я опять хнычу:

— Давайте забудем и вернемся к тому, как было пять минут назад.

— Забудем? — сопит Клаудия. — Ничего я не забуду. Обычно брат не такой…

— Болтливый? — подсказывает Смит.

— В точку.

— Это называется «болтливый»? — с сомнением спрашиваю я.

Они одновременно кивают.

— Это называется «болтливый».

Фыркнув, я стучу по краю стакана.

— Вы неправильно понимаете значение этого слова.

— Болтливость зависит от человека, который болтает, — заявляет Клаудия.

— Они правы, — подтверждает Джули. — По соседству с Лэндоном я живу с августа, за все время мы сказали друг другу слов пятнадцать. В основном он только кивает и что-то бухтит.

— Говорила же, — упорствует Клаудия, — это называется «болтливый».

Смотрю туда, где Лэндон принимает заказ у зеленоволосого парня.

Видимо, Смит замечает, как я меняюсь в лице, потому что ставит стакан и ахает:

— О нет.

— О нет? — повторяет Клаудия.

Я молчу. Делаю вдох. Пытаюсь придать лицу другое выражение.

— Серьезно, Джемма?

— Что? — принимаю я невинный вид.

— Ты никого не обдуришь, — закатывает глаза Джули. — У тебя на лице все написано.

— Ничего там не написано, — машинально отзываюсь я.

— Что там написано?

Клаудия всматривается мне в лицо. Джули хранит молчание.

— Ладно, — сознаюсь я, скрывая хрипотцу за кашлем. — Может, там что-то и написано, но не… в том смысле, — заканчиваю я, не в силах подобрать слова получше.

— А я думаю, что в том, — говорит Джули и кладет мою руку себе на колени.

— Мы опять обсуждаем шашни? — спрашивает Клаудия.

— Мы обсуждаем то, что Джемма взбудоражилась.

— Из-за моего брата?

— Нет, — отвечаю я, пытаясь говорить уверенно.

Смит собирает с края стакана красный сахар.

— Предупреждаю: Лэндон не подходит для того, что ты себе напридумывала.

Подавляю смешок, смущенная и в то же время заинтригованная.

— Ничего я не напридумывала.

Он слизывает сахар с пальца.

— Ага. У меня четыре сестры и Клаудия. Я знаю, как женщины мыслят.

— Смит пытается сказать, — встревает Клаудия, — что с моим братом не легко и не просто. Лэндон сложный.

— Сложный? — вздергиваю я бровь.

— Как сложное уравнение, — откликается Клаудия.

— Он постоянно хандрит, — поясняет Смит. — Таких людей называют сломленными.

— Это нечестно, — хмурится Клаудия, затем обращается ко мне: — Он не зануда, Джемма. Он…

Мысль она не заканчивает, потому как в «Тете Золе» гаснет свет. Группа прекращает играть, голоса смолкают, ресторан погружается в жуткую тишину.

— В чем дело? — шепчу я, нащупав в темноте плечо Джули.

— А теперь, — гремит из динамиков зычный голос, — давайте поприветствуем леди Катарину!

В уши бьют начальные аккорды песни. Пульсирует ярко-розовая подсветка, привлекая внимание к сцене, где среди участников группы стоит артистка в платье-рыбке, расшитом пайетками.

У нее темная помада на губах, блестящие на кончиках ресницы, пышный начес. Меня берет оторопь. Похоже на ситуацию, когда сидишь на кушетке, ждешь врача и тут со стетоскопом врывается Леди Гага.

— Что это? — шиплю я, признав старую песню Уитни Хьюстон.

— Девочка, это пятничное драг-шоу, — присвистывает Смит. — Добро пожаловать в «Тетю Золу»!

Прежде чем мне удается заговорить, Джули волочет меня к сцене.

— Бери коктейль!

Оглядываюсь на барную стойку, где Лэндон ложкой убирает пену с пива. Меня посещает то же ощущение, что и раньше: сердце безумно екает.

Он находит меня глазами, сжимает губы в линию, вопросительно вскидывает густые брови.

Я грызу губы и чуть не падаю, а чтобы устоять на ногах, хватаю Джули за руку. Коктейль выливается из стакана, течет между пальцами, капает на запястье. По рукам бегут мурашки.

А мне ведь даже не холодно.

Лэндон

Девчонка с заправки сидит у барной стойки. У моей барной стойки.

На ней синее платье.

Ей нужна работа.

Она живет в моем доме.

Она сдружилась с моей сестрой.

Какова вероятность, что такое может случиться? Один шанс из тысячи? Из миллиона?

Узкие миндалевидные глаза в обрамлении темных ресниц. На мягких губах красный блеск и конфетти из огней. Прямой нос. Растрепанные волосы цвета виски, доходящие до середины спины.

Вспоминаю, что произошло на заправке. Первое, что бросилось в глаза, — это футболка группы «Тайфун». Затем я увидел симпатичный зад, обтянутый узкими черными лосинами. Потом я, конечно же, заметил, что у нее выдался паршивый день и она на грани срыва, после чего на зад я внимание обращать перестал.

Говорить я не умею, и я точно не рыцарь в сияющих доспехах, но мне вдруг приспичило ей помочь.

И вот я здесь, нервничаю и чувствую себя так, будто накачался наркотой. Так и тянет принять на грудь, чтобы успокоиться, но при такой биографии это кошмарная идея.

На миг закрываю глаза и нарочно стою к ней спиной, разливая по стопкам «Пожар прерии». Не хочу смотреть на Джемму Сэйерс, хотя выглядит она прекрасно. Не скажу, что она меня заботит. Мне по барабану, что она здесь, и живет в моем доме, и будет работать в «Тете Золе». Вообще параллельно.

Отойдя чуть в сторону, я забираю пустые пивные бокалы и наличку. Хрущу пальцами и разминаю плечи. Остается пережить еще несколько часов. Всего несколько часов.

Работа может задать жару, особенно после занятий или когда я ловлю волны, как сегодня. Но после того как два года назад меня, обнищавшего и одуревшего в самом ужасном смысле слова, отстранили от соревнований, мне было не до выбора. Мне надо было работать, и Клаудия пустила в ход знакомства.

— Повтори!

Сейчас лишь начало одиннадцатого, тех, кто пришел после работы, становится меньше, вечеринка в самом разгаре. Катарина, ростом метр восемьдесят, кандидатка в форварды, только что вышла на сцену в колготках, тесном платье и синем парике.

«Ред Страйп» в бутылке. Водка с тоником. «Космо» с двумя лаймами для цыпочки с серебряным гвоздиком в носу. Два мохито с двойной мятой для пары, что тискается у всех на виду. Бокал каберне для одного из столиков Марго. Шоты для девичника.

Едва все утрясается, я беру перерыв. Колено по-прежнему саднит. Музыка и биение скачущего сердца просачиваются в голову, вытесняя тревожные мысли и действуя на нервы.

Матерясь вполголоса, я бросаю на нее взгляд. Всего лишь взгляд, потом второй, потом третий.

Я смотрю чересчур долго. Чересчур пристально.

Медного цвета волосы меняют оттенок в свете огней, мерцающих над сценой. Золотистые вспышки сияют на щеках и подчеркивают губы.

Закрываю глаза, вспоминая, как во время нашего разговора колотился пульс у нее на шее. Я видел, как он бился под гладкой белой кожей. Я видел, как она пыталась дышать нормально, когда я подался ближе. Признаться, меня это зажгло. Господи, да я извращенец.

Распахиваю глаза. Она все еще здесь, следит за движениями Катарины, прижавшись к Джули. Она задрала голову и чуть приоткрыла губы. Она что-то говорит, переминаясь с ноги на ногу, осторожно опускает глаза и одергивает подол ярко-синего платья. В свете мигающих огней я мельком улавливаю стройные бледные ноги.

«Грозный, — сказала она, вскинув на меня испуганные серые глаза, вцепилась в стакан, как в спасательный круг. — Ты грозный».

Я действительно был грозным и вел себя как первоклассный говнюк.

То, что я никогда не умел разводить ля-ля, паршивое оправдание моему поведению. Честно говоря, даже без футболки и подтеков туши на розовых щеках я тут же ее узнал. Что-то пустило в груди ростки и росло до тех пор, пока не надавило на сердце.

Наверное, я мог бы поступить и лучше, но что делать, когда вам суют в руки гранату, выдергивают чеку и советуют найти выход из ситуации? Сам черт ногу сломит.

Встревожившись, я отрываю взгляд от Джеммы и обращаю внимание на льдогенератор. Его опять заклинивает. Провожу пальцем между холодным металлическим дозатором и пластиковой кнопкой. Ничего не происходит, хотя я знаю, что там застрял большой кубик льда. Я наклоняюсь, прячась за аппаратом, и чувствую, что рядом кто-то стоит. Клаудия.

Напрягаю плечи, внутри все скручивается.

— Что?

— Она симпатичная.

Клаудии ни к чему произносить «Джемма». Достаточно сказать «она».

Запихнув палец глубже, я кидаю на Клаудию хмурый взгляд. В ответ она пожимает плечами и отводит глаза.

— Что, Лэндон? Она симпатичная.

— Не заметил, — бросаю я.

— Ну еще бы, — улыбается она во весь рот и шевелит бровями. — Она не знает, кто ты.

— Вряд ли она интересуется серфингом.

Расправив плечи, я занимаюсь льдогенератором. Большим пальцем добираюсь до кубика и давлю. Лед вываливается, выскальзывает из руки и падает в металлическую раковину. Аппарат в ответ радостно урчит.

Вытираю руки о джинсы, не сводя глаз с блестящей стойки, и выпрямляюсь во весь рост.

Нет у меня желания вести бессмысленный разговор. Не глядя на Клаудию, я нахожу инвентаризационную ведомость и пролистываю до алкоголя. Начинается утомительный пересчет бутылок, выставленных на полках. Делаю пометки, за какими бутылками послать Винсента.

Клаудия с едва различимой улыбкой смотрит на меня. От досады перехватывает горло.

— В чем дело?

— Ни в чем, — щурится она.

Естественно, не «ни в чем». Она моя сестра-близнец. Мы знакомы с утробы — мне прекрасно известно, когда она что-то утаивает. Я знаю, как она переплетает нити и делает выводы по молчанию.

— Да говори уже. Рано или поздно ты все равно выложишь, что у тебя на уме.

Она опускает голову и рассеянно касается пальцем пивного крана. В тишине проходит еще минута.

— Ты дергаешься больше обычного, и мне стало интересно, как это связано с Джеммой. Вот и все.

«Вот и все».

— Никак, — снова хмурюсь я. — Просто устал. Заплыв вышел утомительным, я не успел заехать домой и принять душ.

Клаудия замирает, внимательно наблюдая за мной, и кривит рот.

— Мы со Смитом поболтали с ней. Она остроумная. И милая.