Глава 21

Джемма

Джули останавливается на верхней ступени и кричит:

— Ты!

Меня тошнит. Тусклые белые звездочки вспыхивают перед глазами, кружатся и мерцают. Начинает казаться, что я рехнулась, меня бросает в жар, боюсь, меня вырвет прямо здесь, на балконе. Я хлопаю ресницами. Из открытого рта раздается только писк.

У меня приступ паники.

— Если ты считаешь, — рычит Джули, — что ты можешь точно с неба свалиться и мы не отрежем тебе яйца и не съедим их с арахисовым маслом и тостами, а потом…

Я бью подругу по руке, прерывая напыщенную речь.

Яйца с тостами и арахисовым маслом? А что, так можно?

— Джулс, — скриплю я, сердце болезненно переворачивается.

— Что? — хмурится Джули.

Я поднимаю палец, давая понять, что мне нужна тишина. Потом я расправляю плечи, зажмуриваюсь, задерживаю дыхание и загадываю желание, но когда я открываю глаза, мой бывший все равно стоит перед нами.

Он привалился спиной к двери нашей квартиры, ноги выставлены вперед, руки скрещены на груди. Он помылся и побрился с тех пор, как запостил ролик. Неопрятный парень с разбитым сердцем ушел в прошлое, его место занял селебрити в дизайнерских лоферах, дорогих часах и очках, которые стоят больше, чем большинство платит в месяц за квартиру. На нем оранжевая рубашка с воротником и зауженные кремовые брюки. «Он похож на рожок мороженого», — думаю я.

— Привет, — все, что говорит он.

— Вот же предводитель мудаков, — свирепеет Джули. — Наглости тебе не занимать, раз ты заявился сюда.

Я зажимаю рот рукой и захожусь в сиплом хохоте.

— Предводитель мудаков?

— Как думаю, так и говорю, — щурится она. — Предводитель мудаков.

— Слушай, — подает голос Рен, он поднимает очки на светловолосую голову, явив тем самым сверкающие зеленые глаза, — я понимаю, что ты не горишь желанием со мной общаться, но мне надо было с тобой увидеться.

Я сглатываю желчь, поднимающуюся к горлу, призываю сердце и легкие угомониться.

— Зачем?

Он отталкивается от двери, улыбается непринужденно и спокойно, словно в нашу последнюю встречу его штаны не были спущены до щиколоток и не было согнувшейся пополам полуголой девицы.

— Я подумал, что мы можем поговорить.

Поговорить? Серьезно?

— Хочешь поговорить?

Мне нужно это прояснить. Мне нужно это записать, подписать, заверить у нотариуса, отнести судье и внести в протокол.

— Новый статус: ей нечего тебе сказать! Возвращайся в Эл-Эй, сходи на колонотерапию, сделай селфи или еще чего.

Джули, давняя сторонница концепции «власть женщинам», включает полноценный режим стервы. Руки она упирает в бока, подбородок воинственно опускает. Того и гляди изо рта вырвется пламя.

За плечо я тяну ее в сторону балкона, чтобы посовещаться.

— Джулс, — шепчу я дрожащим голосом, — иди домой. Я скоро приду.

Она округляет голубые глаза.

— Идти домой? Только не говори, что веришь ему на слово. Мне напомнить, какая он паскуда? Перечислить список его преступлений против человечности?

— Не верю я ему! — отвечаю я, выпятив грудь. — Мне надо… — черт, я не знаю, что мне надо, — остаться одной.

Джули не рада. Она смотрит на небо, делает успокаивающий вдох, словно готовится к битве.

— Ладно, — бурчит она.

— Не надо так, — расстроенно прошу я.

Она глядит куда-то вдаль.

— Нормально все. Будь осторожна. — У входа в квартиру она тычет двумя пальцами в Рена и злобно шепчет: — Чума на твой дом, Рен Паркхерст.

Не знаю, то ли смеяться, то ли морщиться.

— Занятно, — улыбается Рен, когда мы остаемся одни.

Я молчу, тереблю низ футболки и переминаюсь с ноги на ногу.

— Значит, ты хочешь поговорить?

Он заглядывает мне в глаза.

— Да, поговорить. Это когда я произношу слова, а ты слушаешь и отвечаешь. — Я не хмыкаю в ответ на шутку, и он добавляет: — Неподалеку есть кофейня. Можно пойти туда и выпить по чашке кофе. Я прошу всего несколько минут.

— Не думаю, что ты имеешь право что-то просить. Даже несколько минут.

— Джемма, — произносит он умоляющим тоном, лицо превращается в маску раскаяния. Он тянется к моей руке, но я отступаю. — По-твоему, я не понимаю, что я облажался? Не знаю, слышала ты или нет, но у меня ехала крыша.

— Я слышала про арест. — Сжимаю потные руки в кулаки. — И видела ролик.

— Тогда ты знаешь, что я по тебе скучаю. Время вспять не повернуть, но ведь можно вполне по-человечески выпить вместе кофе. — Он закрывает глаза и делает вдох. — Я тебя люблю.

Каждая брошенная девушка хочет слышать: «Я скучаю», «Я тебя люблю», «Я облажался». Несколько недель назад я представляла этот момент по меньшей мере дюжину раз. Но в мире фантазий меня однозначно не мутило от замешательства.

— И что я должна ответить?

Он подходит ближе. Не успеваю и глазом моргнуть, как он теплой рукой обхватывает мое запястье. Жест настолько успокаивающий и знакомый, что тревога, бередящая душу, утихает.

— Отвечать ты ничего не должна. Но на кофе соглашайся.

Лэндон

Когда я впервые пригласил Джемму посерфить, она сказала, что некоторые вещи не меняются — например, закон Ньютона, законы Кеплера о планетных движениях, теория относительности. Теперь в список можно добавить еще кое-что: вечный холод в больницах.

Клаудия расхаживает туда-сюда. Уже два часа она ходит по коридору, освещенному люминесцентными лампами. Руки сложены на груди, тело напряжено и неподвижно, словно ее обернули в целлофан. Ее трясет, потому что здесь холодно, как в мясохранилище. Но стоит предложить ей остановиться и сесть или хотя бы накинуть мое худи, она вонзает в меня взгляд, который вывел бы из себя даже Чака Норриса.

Смит здесь, с нами. Он либо кружит по приемной, останавливаясь, чтобы посмотреть на акриловые картины, словно он в художественном музее и анализирует разновидности и значение цветов, либо ходит к ближайшему автомату за никому не нужными снеками и газировкой.

В приемной мы не одни. Напротив меня мужчина в полосатой футболке сидит с девушкой, которая уткнулась заплаканным лицом ему в руку. Он дрыгает ногой и проверяет телефон, словно информация о жене каким-то образом материализуется в ленте «Фейсбука». Рядом с журналами сидит пара. Их дочь упала и ударилась головой о бордюр.

Каждый раз, когда в конце коридора разъезжаются стеклянные двери, все поднимают глаза и задерживают дыхание. Иногда кто-то останавливается, но в основном все быстро проходят мимо — наверное, спешат домой или в кафетерий. Иногда у людей угрюмо поджаты губы, а взгляд серьезный. Но, как правило, все улыбаются, словно только что услышали шутку. Меня это бесит, но потом я думаю: «А что еще остается, если ты этим живешь?» Честно говоря, когда люди проходят мимо, все вздыхают с облегчением. Мы все ждем новостей, точнее, правильных новостей. Отсутствие новостей — это неплохо.

Я все время вспоминаю последний визит в больницу. Это случилось тем самым вечером, когда я угробил свою карьеру. Тогда я был в хлам. В глазах мутилось, я слышал белый шум. Окровавленный кулак распух после того, как я вмазал копу. Мне наложили десять швов около линии роста волос, поскольку меня били головой о тротуар.

Медсестра в темно-зеленом халате что-то мне дала.

— Чтобы не чувствовать иглу, — сказала она.

Чувствовать? Смешная шутка. В таком состоянии я не чувствовал вообще ничего.

Тем вечером мне предъявили обвинения, полицейский не отходил от меня ни на шаг. Я даже в туалет ходил с копом, смотревшим, как я расстегиваю ширинку.

Иронично. Сейчас я хочу поговорить с полицией, но на вопросы ответить некому.

— Лэндон. — Я смотрю на Смита. Видимо, он зовет меня не первый раз. — Все будет хорошо.

— Н-да? — заламываю я бровь.

— Естественно. — Он падает на стул рядом со мной и кладет ногу на колено. С тяжелым вздохом он осматривает коридор, следит глазами за сестрой. — Хочешь что-нибудь из автомата?

Я качаю головой и моргаю, чувствуя, что веки замерзли.

— Точно не хочешь, чтобы я позвонил Джемме?

Я поджимаю губы и бросаю:

— Нет, сначала надо что-нибудь узнать.

Со вздохом он смотрит в сторону регистратуры.

— Такими темпами на это уйдут годы.

Он прав. Эбби в операционной уже несколько часов, никто ничего не сообщает. Мы точно знаем, что в 2:22 ночи сосед нашел Эбби на полу в ванной и вызвал скорую.

Сотрудники скорой ее стабилизировали, но возникли осложнения — что-то с сердцем. Она приходила в себя и сказала, что приняла бензо и вколола дилаудид.

Больше мы ничего не знаем. Мы задавали вопросы, но ответы получали размытые: «Врачи делают что могут», «Скоро что-нибудь будет известно».

Так что мы ждем.

К нам подходит полицейский.

Следователь в желтой рубашке с короткими рукавами принимает мое заявление. Все проходит быстро и продуктивно. Я рассказываю, что видел ее вчера. Да, я знал, что она опять употребляет. В конце он дает мне визитку и хлопает меня по спине, словно мы друзья.

Клаудия смотрит на меня круглыми глазами. Она делает осторожный шаг вперед.

— Ты ее видел?

Вопрос рассекает воздух. Ответ застревает в горле. Я сглатываю горечь. Я начинаю говорить резким голосом, но шорох стеклянных дверей и топот шагов меня останавливают.

Все поворачиваются в одном и том же направлении. Кровь приливает к голове, я думаю о ветрах, сносящих линии электропередач, о гигантских волнах, поглощающих берег.

На этот раз нет игривой улыбки и целеустремленной походки. На этот раз серьезные глаза устремлены на меня.