Зажигалку у меня забрали, но я отыскал кем-то оставленный, почти полный коробок спичек и закурил. Табак возымел обычное действие — напряжение начало понемногу спадать.

Загремели засовы, дверь приоткрылась.

— Выходи на допрос!

Конвойный проводил меня на второй этаж в кабинет следователя. За письменным столом сидел немолодой капитан с усталыми глазами.

— Садись, — кивнул он на стул у стены. — Фамилия, имя, отчество, год, место рождения и жительства.

Когда формальности были соблюдены, капитан задал вопрос, на который мне совсем не хотелось отвечать:

— Ранее судим?

— Был осужден по семьдесят седьмой к пяти годам лишения свободы с содержанием в исправительно-трудовой колонии усиленного режима. В прошлом году откинулся.

— Вооруженный бандитизм?.. — Капитан с живым интересом взглянул на меня. — Молодой, да ранний… Мало дали. Трудоустроен?

— Месяц, как уволился. Работал инструктором по автоделу в седьмой школе.

— По автоделу… Не обжегся, случаем, запуская «Жигуль»? Покажи-ка пальчики.

Я не сдержал усмешки.

— Как понял, подозреваюсь в угоне? А доказательства? Свидетели? Руки мои в полном порядке — любуйтесь.

— Перчаточками воспользовался? Не зря баланду хлебал. Сколько всего за тобой угонов?

— Порожняковый базар, гражданин начальник. Свидетелей давайте.

— Будут. В свое время. Сейчас проводится экспертиза машины. Не наследил? Все одно хлебать тебе по новой баланду. Владелец «Жигуля» тебя видел. Выгоднее самому признаться, а не ждать, когда уликами припрут. Где находился с двенадцати до половины первого? Конечно, гулял, наслаждаясь осенней сыростью?

— Вы как в воду смотрите.

— Это штамп. И ты вот свеженького ничего не придумал.

Я прищурился.

— Желаете новенького? Пожалуйста: в двенадцать с мелочью я увел тачку со стоянки у ЦУМа. Довольны?

Следователь вскинул внимательно-настороженный взгляд, я ответил насмешливой улыбкой.

— Только не спешите заносить в протокол — не подпишу. А слова, как известно, показанием не являются.

— Железно подкован. Умный ты, но дурак. Так что запишем? Настаиваешь, что гулял? Догадываюсь, подтвердить твою версию никто не может…

Через четверть часа вернулся в камеру и поспел как раз к кормежке. В дверное окошечко получил алюминиевую миску борща, перловку и полбуханки хлеба. Одно хорошо в КПЗ — хлеб дают «вольный», из магазина, а не спецвыпечку тюремную, больше похожую на коричневый пластилин.

Еду разносили хмурые, видно, мучающиеся похмельем, пятнадцатисуточники — это вменялось им в обязанность.

Так. Теперь надо ждать опознания, — решил я, машинально проглотив обед. — Авось, пронесет. Хозяин тачки видел меня лишь мельком… Ребята, должно, все еще ждут в гараже. Мохнатый, ясно, рвет и мечет… Без санкции прокурора промаринуют не более трех суток. Если не опознают, прокурор добро на арест не даст…

Эти мысли меня успокоили. Кинув на нары куртку, лег, закрыл глаза.

Почему-то представилось сухое летнее утро, бесконечные поля пшеницы, рабски поникшей в поклоне знойному небу, в напрасном ожидании спасения — дождя.

За желтыми полями виднелись холмы, на которых расположился мой городок Верхняя Пышма. Родной дом… Я не был в нем уже несколько месяцев. После освобождения обосновался в Свердловске, — не было ни малейшего желания ловить на себе подозрительно-настороженные взгляды соседей. Водительские права второго класса, полученные еще в школе, помогли устроиться инструктором по автоделу.

С несколько запоздалым раскаянием подумал, что маму навещал до неприличия редко…

Защелкали замки, и в камеру вошел худощавый мужчина лет пятидесяти в темном твидовом костюме и лакированных туфлях без шнурков. В глаза бросался глубокий старый шрам на шее.

Новоприбывший коротко взглянул на меня прищуренными серо-голубыми холодными глазами и по-турецки устроился на нарах, аккуратно пристроив снятые туфли у стенки.

— Давно телевизор смотришь? — спросил он, закуривая папиросу.

Заметив мое удивление, ухмыльнулся.

— Из желторотых, что ли? Телевизор — это вон та лампочка за стеклом. Кликуха?

— Монах. Кстати, когда я сидел, у нас телевизором тумбочку с продуктами называли.

— Ну да. Это в тюряге. А я Церковник. Не слыхал?

— Не приходилось…

— Могешь просто Петровичем звать. Давно от Хозяина? По каким статьям горишь?

— Год, как откинулся. Сейчас угон шьют.

— Двести двенадцатая? Фуфло. А у меня букет: разбой и сопротивление при задержании. Чую, чертова дюжина строгача корячится. По ходу, в зоне отбрасывать копыта придется…

В коридоре что-то монотонно загудело.

— Вентилятор врубили, — в голосе Церковника сквозил сарказм. — Проветривают. Наше здоровье драгоценно для правосудия…

Он бережно свернул свой фасонистый пиджак и подложил под голову.

— Покемарю децал. День выпал суетливый.

Если не приду ночевать трое суток, хозяйка квартиры поднимет хипишь, — вдруг подумалось мне. — Хотя нет. Во-первых, менты у нее нарисуются наверняка, а во-вторых, не так уж редко, не предупредив, оставался на ночь в других местах.

В памяти всплыл день, когда познакомился с Леной.

Это произошло месяца полтора назад. Получив очередную зарплату в школе, уплатил хозяйке вперед за комнату и стол, так как испытывал после лагеря непреодолимую неприязнь к столовкам. Решил немного проветриться. Карман грел «полтинник», впереди целый июньский вечер и завтрашний выходной, в душе звучат песенки из игривого репертуара «Одесских хулиганов» — в общем, налицо все условия, чтобы с легким сердцем пуститься на поиски приключений.

План был прост: сходить в киношку, а затем, если не проклюнется что-то более заманчивое, — в кафе «Театральное» послушать музыку.

У кинотеатра «Совкино» любители французского эротического детектива образовали плотную извилистую цепочку. Бодро пристроившись за симпатичной девушкой в желтом плотно облегающем свитере, стал прикидывать свои шансы на знакомство.

Ближайший сеанс на электротабло погас. Девушка разочарованно пожала плечами и уже собиралась уйти, как я мягко тронул ее локоть.

— Секундочку. Сейчас билеты будут.

Не дав времени на возможные возражения, исчез в толпе, лихорадочно отыскивая глазами какого-нибудь спекулянта билетами. Кинотеатр посещал частенько и знал всю эту братию в лицо. Наконец, заметив в толпе знакомую кепку, устремился к ней.

— Привет торговому дому! — по-свойски ткнул кулаком молодого перекупщика меж ребер. — Почем нынче товар?

Паренек снял кепку, задумчиво полюбовался на нее и, вздохнув, решительно водрузил на место.

— Пустой. Все билеты толкнул.

— Кончай прибедняться. Сколько шкур сдерешь за парочку на этот сеанс?

— Гадом буду, расхватали вмиг… Есть два, но самому до зарезу. С телкой иду.

— Ну, как желаешь. Я думал, ты деловой…

Подающий большие надежды фарцовщик, явно прицениваясь, ощупал меня взглядом.

— За червонец, пожалуй, могу. Исключительно по дружбе…

— Ай-ай, — я укоризненно покачал головой. — Билет, помнится, котировался за рваный. Ну, шут с тобой, золотая рыбка. Держи пятерку и гони билеты. Да не жмись, как проститутка на выданье!

Паренек еще раз вздохнул и расстался со своим товаром.

Обладательница желтого свитера оказалась на месте.

— Все путем. Пошли, уже первый звонок был. — Я решительно увлек ее в кинозал.

Во время журнала мы познакомились. Ее звали Леной, работала она на кондитерской фабрике, но мечтала поступить в театральное училище.

Когда фильм начался, я про нее почти забыл, так как в кино всегда терял связь с окружающим, всецело уходя в сюжет. А картина была лихо закручена — с яростными погонями и страстной любовью между вспышками выстрелов.

Но после сеанса, когда мы вышли на расцвеченную неоном ночную улицу, оцепенение с меня спало и я стал галантно-учтивым, приятным кавалером.

Мы гуляли по историческому скверу, и я сам восхищался, слушая свой треп. Взгляд Лены понемногу теплел, а с лица сходило недоверчиво-настороженное выражение.