Вернувшийся к гражданской жизни Антим, как уже было сказано, привык к отсутствию правой руки, хотя его не оставляло чувство, будто она по-прежнему при нем, на своем месте, будто он ее даже видит, когда поворачивает голову направо, и, лишь когда взгляд повисал в пустоте, это обманчивое чувство рассеивалось. Поначалу он думал, что со временем оно будет ослабевать и совсем пройдет, но оказалось — всё наоборот.

Через несколько месяцев у него словно заново отросла правая рука, невидимая, но так же бесспорно существующая, как и левая. И это ее существование, вполне самостоятельное, все больше проявлялось в назойливых неприятных ощущениях: жжении, подергивании, судорогах или зуде — Антим едва не начинал чесаться, — не говоря уже о застарелой боли в запястье. Иллюзия реальности была полной, вплоть до мелочей: он ощущал тяжесть перстня на мизинце, а временами боль усиливались — когда он нервничал или менялась погода, особенно если наступали холода и сырость, точно так как бывает при артрите.

Иной раз мнимая рука становилась более подлинной, чем действительная, она постоянно напоминала о себе, не давала покоя и дразнила, как нечистая совесть. Антиму казалось, что он в состоянии управлять ею, проделывать мелкие и значительные движения, которых никто не видел, так, например, он был уверен, что может опереться ею о стол, сжать кулак, пошевелить каждым пальцем в отдельности, и даже пытался взять правой рукой телефонную трубку или помахать кому-нибудь на прощание, из-за чего выглядел неучтивым в глазах тех, с кем расставался.

В равной мере убежденный, что рука есть и что ее нет, Антим прекрасно понимал ненормальность своего поведения, боялся, что все это видят, но из жалости молчат, и не смел признаться в том, что с ним творится, даже Падиоло — единственному человеку, который уж точно не мог бы ничего заметить. Между тем расстройство лишь усугублялось, затрудняло Антиму жизнь, пока не стало слишком обременительным, чтобы бороться с ним в одиночку, без посторонней помощи. Тогда он наконец решил открыться Бланш; та призналась, что давно заметила неладное, и дала разумный совет: обратиться к Монтею.

И вот Антим сидел в кабинете врача и подробно рассказывал, что его беспокоит, указывая левой рукой на пустой правый рукав, как на немого свидетеля или стыдливого сообщника, Монтей же слушал, сосредоточенно глядя в окно, где ровным счетом ничего не происходило. Когда Антим закончил, он еще немного помолчал, а потом разразился речью. По его словам, в подобных вещах нет ничего необычного, тому есть множество свидетельств. Это известный феномен фантомной конечности. Иногда ощущение утраченной части тела длится не более нескольких месяцев. Но бывает, и таков, по-видимому, случай Антима, что оно сохраняется гораздо дольше.

Затем, как положено, доктор привел статистические данные (у восьмидесяти процентов людей верхняя правая конечность является доминирующей), исторические анекдоты (адмирал Нельсон, потерявший правую руку при Санта-Круз-де-Тенерифе и страдавший так же, как Антим, видел в этих страданиях доказательство существования души), плоские шутки (без правой руки не снимешь обручальное кольцо, которое носят на безымянном пальце левой, — большое неудобство для однорукого распутника), леденящие душу примеры (некоторые люди с ампутированным пенисом испытывали фантомную эрекцию и эякуляцию), откровенные признания (происхождение этих болей пока еще столь же загадочно, как и сам феномен) и наполовину утешительные (обычно со временем все проходит само), наполовину тревожные (но выздоровление может растянуться и лет на двадцать пять, такое бывало) прогнозы.

Ну а в Париж-то, спросил напоследок доктор, в Париж вы с Бланш поедете? Что ж, неделю спустя они вышли из поезда на вокзале Монпарнас. Всю дорогу Антим был занят чтением газет. После возвращения с фронта у него пропал интерес к новостям, и он перестал читать прессу, разве что полистал между делом разок-другой, теперь же, в купе, он взял у Бланш кучу газет и погрузился в хронику, первым делом — в военные сводки. Шел четвертый год войны, осталось позади кровопролитие при Шмен-де-Дам, события в России возбуждали умы, в войсках начались мятежи. Антим внимательно прочел, что писалось обо всех этих событиях.

На вокзале они взяли такси — Бланш заказала номера в гостинице на другом конце города, которую держали ее двоюродные братья. Проезжая мимо Восточного вокзала, они увидели два встречных потока солдат: одни прибывали с фронта, другие туда возвращались. Вид у всех был взбудораженный, словно бы опьяненный яростью и гневом, многие что-то пели. Антим попросил шофера на минутку остановиться, вышел из автомобиля и постоял у вокзала, глядя на толпу. Теперь он расслышал, что, фальшивя, эти люди пели бунтарские куплеты «Интернационала», мелодию, которая начиналась с восходящей кварты, как множество других патриотических, военных и партизанских гимнов. Антим вытянулся с застывшим лицом и поднял правую руку со сжатым кулаком в знак солидарности, но этого жеста никто не увидел.

В гостинице им предоставили комнаты друг напротив друга, оба разложили в номерах свои вещи, причесались, помыли руки и вышли немного пройтись. А после ужина удалились к себе и каждый лег спать в своей постели, однако посреди ночи Антим проснулся. Встал, пересек коридор, толкнул дверь в комнату Бланш и в темноте подошел к ее кровати. Бланш тоже не спала. Он лег рядом с нею, обнял одной рукой, проник в ее плоть и излил в нее семя. Осенью, как раз во время битвы при Монсе, последней в этой войне, Бланш родила младенца мужского пола, которого назвали Шарлем.

notes

1

Намек на цитату из Евангелия от Матфея (28, 19): «Итак идите, научите все народы...». Здесь и далее примечания переводчика.

2

«Имеет уши, да не слышит» (лат.) — так называется 2-я глава 4-й книги романа Виктора Гюго «Девяносто третий год», которая начинается похожим описанием: герой стоит на вершине холма и из-за шума ветра не слышит набат, зато видит, как раскачиваются колокола на башнях.

3

Этот тип самолета выпускался лишь начиная с 1916 г. В переводе сохранены допущенные автором неточности.

4

Бошами во время Первой мировой войны французы презрительно называли немцев.