Утром я поехала на могилку Андрея. Народу оказалось мало. Вторник. Рабочий день. Проходя мимо памятника жертвам в Чернобыле, увидела небольшую траурную процессию. Мужчины несли на плечах коричневый, отделанный золотом, гроб. Женщины в черных платьях, пожилые в платках. Провожали в последний путь. Вот так совсем недавно и мы хоронили Андрея. Я помню почти физическую боль, когда на гроб стали бросать комья глиняной земли. Мне хотелось их остановить, закричать, что ему больно, что он задохнется в земле. Я искусала губы до крови, но сдержалась, даже не заплакала. Хватило тогда и Варькиной истерики.

Я налила воды в заранее приготовленную бутылку, чтобы поставить розы и свернула на узкую тропинку. Здесь никого не было, лишь бесновались в низкорослом кустарнике воробьи, издавая неуместное веселое чириканье. Ну почему, почему в жизни все так несправедливо? И зачем Бог всегда старается забрать пораньше хороших людей?

Еще один поворот, нужный сто первый указатель, я пробиралась между могил, вглядываясь в фотографии на памятниках, думая, что все эти люди когда-то любили, страдали, к чему-то шли и… в конце концов успокоились здесь, больше ничего не желая.

Неожиданно я вздрогнула. У могилки Андрея на корточках сидела девушка в синем платье. До меня долетели рыдания. Я повернулась, чтобы уйти, но под моей ногой хрустнула ветка, и девушка повернулась. Варька!

— Ты?! — она с ненавистью посмотрела на меня. — Что тебе здесь нужно? Убирайся вон!

Если бы она не вела себя так вызывающе, я бы ушла сама. В конце концов, она пришла первой и имеет право поплакать в одиночестве, но ее странная необоснованная ненависть ко мне удивляла меня, и в этот раз я решила докопаться до ее истоков. Да и характер мой тут же заявил о себе, и пусть не место здесь выяснению отношений, все же я не могла стерпеть, чтобы со мной подобным тоном разговаривала какая-то девчонка. Я спокойно подошла к ней ближе.

— Кто дал тебе право так разговаривать со мной? — ледяным тоном заявила я. — Тебе не кажется, что на кладбище может прийти любой человек?

— Да как тебе не стыдно?! — вредная Варька упорно продолжала говорить мне «ты», хотя права такого ей никто не давал. — Как ты можешь? Хочешь успокоить свою совесть тем, что приносишь гадкие цветы? Я их все равно выкину. Ему ничего не надо от тебя.

Она схватила завядшие гвоздики с могилки и попыталась бросить в меня. Я перехватила ее за руку. Сейчас, стоя рядом с ней, я почувствовала запах спиртного. Мой взгляд упал вниз. Из открытой сумки, стоящей прямо на земле, торчала бутылка коньяку.

— Ты пьяна, — я с отвращением отпустила ее руку. — Веди себя хотя бы прилично.

— Да, пьяна. Ну и что? Да я, может, пришла сюда застрелиться, как эта, как там ее, любовница Есенина. Я жить не могу без него. Понимаешь ты, сучка иностранная?

Глаза у Варьки были совершенно бешенные, и я ударила ее по щеке.

— Прекрати истерику!

— Не трогай меня! — заорала Варька. — Почему тебя никак не арестуют? Ведь я сказала же этому следаку, что убийство Андрея твоих рук дело.

Я непроизвольно отшатнулась.

— Что, правда глаза колет? Ты, сучка богатая, втерлась к нему в доверие и, воспользовавшись этим, прикончила его. А еще ментам приплатила, чтобы они тебя не тронули. Все с тобой ясно, только вот зачем ты сюда таскаешься? Неужели совесть замучила?

Внезапно на меня накатила дикая усталость. Я даже перестала злиться на Варьку. Мы обе любили Андрея, и обе его потеряли. Ей так же больно, как и мне. Может быть, даже больнее, ведь в молодости все переживаешь острее. У меня даже мелькнула мысль: а если бы я не появилась здесь, вдруг бы она и, правда, напилась, а потом бы вены порезала?

— Я не убивала его, — тихо сказала я, глядя в ее прозрачные от слез серые глаза с пушистыми темными ресницами. — Я тоже его любила.

— Ты?! — с удивлением переспросила Варька, словно перед ней стояла шамкающая зубами старуха.

— Да, я! А что здесь такого?! Думаешь, только молоденькие и хорошенькие имеют право любить? И я не меньше тебя хочу выяснить, кто убил Андрея. Для этого и осталась в Москве, чтобы провести собственное расследование. И вовсе не я приплатила ментам, как ты выражаешься, а в вашей стране такой уголовный розыск. И вообще, может ты все-таки скажешь, почему ты считаешь меня виноватой в убийстве?

— Но ты же после его смерти стала единственной наследницей.

— Во-первых, не я, а мой отец. Законы могла бы почитать, — поправила ее я. — А во-вторых, для того, чтобы забрать у Андрея этот особняк, был всего лишь нужен хороший адвокат, чтобы доказать, что Андрей не имеет к нему прямого отношения.

— Это еще почему, если он Петушинский?

— Он неродной сын, и адвокат мог легко доказать, что отец Андрея был введен в заблуждение. И потом, если предположить, что ты права, как ты думаешь, зачем я торчу в Москве? Я вполне могла бы вернуться в Париж.

— Может, с тебя взяли подписку о невыезде из страны?

— Нет, меня даже не вызывали к следователю.

— Но… почему?

— Не знаю, — я покачала головой и прислонилась спиной к дереву. Ноги не держали, какая-то слабость парализовала меня. В голову пришла странная мысль: Что я делаю в этой чужой стране, где меня все ненавидят?

Варька достала из сумки бутылку коньяку и отхлебнула глоток. Потом снова посмотрела на меня.

— Хочешь помянуть его?

Я кивнула, и Варька протянула мне бутылку. Быстро, однако, я ее убедила, что непричастна к убийству. Впрочем, несмотря на свой математический, как говорил Андрей, склад ума, Варька казалась мне недалекой деревенской девушкой, совершенно не разбирающейся в людях. Неужели Андрей с ней спал? Ведь она влюблена в него, как кошка.

— Надеюсь, ты не собиралась на самом деле повторить подвиг Бениславской? — спросила я, чтобы отвлечься.

— Кто это? — Варька посмотрела на меня мутноватыми глазами.

«Вот повело девку от коньяку», — подумала я. — «Сразу видно, что пить не привыкла».

— Галя Бениславская? Подруга Есенина, которая покончила с собой на его могиле.

— Я ее понимаю, — выкрикнула Варька. — А как жить без любимого? Как? Ведь если ты любила его, ты понимаешь, что другого такого нет и не будет!

Я кивнула. Мысль о самоубийстве не приходила мне в голову, но я тоже не знала «как жить без него». Хорошо, что пока тешила себя расследованием. А потом? Когда я найду убийцу, что я буду делать?

— Надо жить! — резко сказала я и, схватив Варьку за плечи, повернула к могиле. — Он, Андрей, любил жизнь, как никто другой. Ему бы не понравились твои слова.

Варька отвернулась.

— Он никогда не воспринимал меня всерьез. Только дружеские отношения. Как я его не соблазняла.

Я усмехнулась про себя. Значит, Андрюшка не врал, когда говорил, что они просто друзья. Мне стало легче. Неужели ревность продолжает жить, когда любимый уже мертв? Мне стало неожиданно жаль Варьку. Она так и не узнала, что такое губы Андрея, руки, обнимающие тебя так, словно ты поднимаешься к небесам, а сердце несется вниз. Ей не повезло. Маленькая безответно влюбленная девочка.

— Но у тебя же есть парень. Андрей не хотел вмешиваться. — вот теперь мне приходится ее утешать. А я терпеть не могу этих бабских разговоров. Любит, не любит. Ромашка. Я и подруг-то никогда не заводила, потому что сплошное нытье о мужиках да о детях.

— Я его не люблю, — тихо сказала Варька и потянулась за коньяком, но я перехватила ее руку.

— Тебе хватит. — я взяла бутылку и, сделав большой глоток, положила себе в сумку. — Если не любишь, зачем встречаешься, голову ему и себе морочишь?

— Я боюсь, он убьет меня, — прохныкала Варька. — Он же бандит.

— Зачем, вообще, с такими дела иметь?! — я с раздражением посмотрела на Варьку, помешавшую мне спокойно побыть на могилке Андрея. Поговорить с ним. Рассказать, как я жалею о том, что не доверяла ему. Ну что уж теперь делать? Оставим это до другого раза. Придется везти девчонку домой. И что бы уж совсем день не пропал, порасспрашивать кое о чем.