— Не понимаю причины твоего смеха?

Я встала с кресла. Откуда-то у меня появились силы, и я твердо решила, что останусь здесь и найду убийцу Андрея.

— Мне, кажется, нам уже не о чем разговаривать. Ты уезжаешь, я остаюсь.

— Какая же ты идиотка!

Отец вышел из комнаты с прямой спиной, не удостоив меня даже взглядом, словно я была одним из его партнеров, с которыми он безжалостно расставался, стоило им совершить какой-нибудь промах.

Наскоро одевшись, я свернула в ближайший переулок, еле сдерживаясь, чтобы не побежать бегом. Впервые осмелилась ослушаться своего родителя, впервые сделала свой выбор. Вы можете смеяться. Кто-то умеет поступать по-своему с малолетства, а кто-то проживает лучшие годы под гнетом отца. Ну что ж?! Говорят, что в сорок лет жизнь только начинается. И некоторое время назад я могла бы с этим согласиться, но сейчас, когда Андрея нет, все кажется бессмысленным и пустым.

Андрей! До сих пор не верится, что это могло произойти с тобой. С тобой, так любящим жизнь, как дай Бог каждому. Как правило, люди редко оказываются довольны. Мы всегда хотим большего: больше денег, больше любви, больше развлечений. Нам не приходит в голову, что счастье вовсе не в этом. Мы не умеем получать удовольствие от начала нового дня, не обращать внимания на погоду или на то, есть ли с тобой рядом кто-то, разделяющий твое одиночество. Это не главное. Наступило утро — и ты живешь. Слишком просто, чтобы говорить об этом, и слишком сложно, чтобы однажды проснуться и почувствовать себя счастливым, несмотря ни на что.

Мысль, что я когда-нибудь останусь без денег, никогда не приходила мне в голову. Моя семья, еще с позапрошлого века считалась состоятельной. Когда в России произошла революция, дед успел переправить свои капиталы во Францию. Отец, считая себя французом, потому что родился в Париже, ненавидел Россию всем своим сердцем, и для этого была особая причина. Причина, из-за которой в нашей, известной своим первым в России банкирским домом, в семье Петушинских произошел раскол.

Я огляделась. Куда же я иду, не разбирая дороги? Меня не покидало ощущение, что я должна что-то сделать. Высветившаяся передо мной вывеска «Раффайзен банк» направила мои мысли в нужное русло. Деньги. Я должна снять оставшиеся деньги с кредитной карточки, пока ее не заблокировал мой отец. Нисколько не сомневалась, что он сделает это в надежде на то, что я вернусь исполнять его поручения, как побитая собачонка.

Я не вернусь. Если не ошибаюсь, на моем счету должна оказаться солидная сумма, которую отец перечислил на расходы адвокату. А деньги сейчас мне очень пригодятся, чтобы прожить в Москве, пока я буду проводить собственное расследование.

Я подошла к окошку и протянула кредитную карточку симпатичной девушке.

— Я бы хотела снять некоторую сумму.

— На входе есть банкомат, — равнодушно заметила она, ткнув куда-то за окно длинным ногтем, покрытым красным лаком.

— Мне бы не хотелось делать это на улице, — тихо сказала я.

Она с неудовольствием посмотрела на меня и взяла карточку.

— Какую сумму вы желаете снять?

— Всю, — выдохнула я, мысленно подгонял ее. Мой отец мог в любой момент заблокировать счет.

После некоторых манипуляций с картой на ее кукольном, накрашенном личике отразилось нечто, похожее на уважение, впрочем, быстро сменившееся завистью. Она внимательно посмотрела на меня, что-то прикидывая.

— В нашем банке нет столько наличности. Нужно заказывать заранее.

— Хорошо, тогда откройте новый счет на мое имя и перегоните туда деньги. Это вы можете сделать? И побыстрее, я тороплюсь.

— Да, сейчас.

У нее на столе зазвонил телефон, и она с кем-то долго разговаривала, а я чувствовала, что начинаю терять терпение.

И все-таки Бог оказался на моей стороне, и мы успели перевести деньги на мой новый счет. Я выбросила карточку в урну и испытала тайное злорадство, что в этот самый момент отец получил сообщение о том, что с моей, а точнее с его карты, перечислены все деньги.

Я вышла на улицу и вновь бесцельно побрела, пока не оказалась на Патриарших прудах. Боль от утраты вновь захватила меня. Больше никогда мы с Андреем не придем сюда и не посидим здесь на скамейке.

Я вытерла скатившуюся по щеке слезу. Куда же мне пойти? В отель возвращаться не хотелось. Мой взгляд упал на открытую веранду рядом с рестораном. Спустилась по ступенькам к самому пруду, села за столик и заказала пиво. Официант принес запотевший бокал. Было еще слишком рано для посетителей, я сидела совершенно одна и думала, что делать дальше. А потом мои мысли вернулись к тому дню, когда отец отправил меня в Москву.

Когда Роман Федорович вошел в кабинет, где я работала, мой взгляд метнулся на часы, висевшие на стене. Неужели уже пришло время ланча? Только я могла сварить ему тот кофе, который ему нравился. Еще одна почетная обязанность, которую навесил на меня отец, несмотря на то, что это должна делать секретарша.

— Будешь кофе? — я привычно метнулась к кофеварке.

— Сядь. — он махнул рукой. — Нужно поговорить.

— Да? — Я послушно опустилась на стул, быстро перебирая в уме те просчеты в работе, которые могла допустить. Неужели это из-за нашего нового клиента, с которым была недостаточно внимательна? Или я не успела проверить оплату счетов?

— Элоиза, ты едешь в Москву.

— В Москву? — как попугай повторила я, потому что много лет мечтала об этом, но каждый раз у отца находилась веская причина, чтобы меня не отпустить. Я читала все, что могла достать о России. Эта странная огромная страна будоражила мое воображение. Возможно, в этом виновата моя мать с ее рассказами. Моя бедная мамочка, которая так и не смогла прижиться в чопорном Париже. Слишком часто я заставала ее за рассматриванием старых фотографий, слишком часто ей снились сны, после которых она плакала. Конечно, она задыхалась с моим деспотичным отцом, который всю жизнь считал, что облагодетельствовал ее. Всю жизнь, до тех пор, пока не нашел ее мертвой в их супружеской кровати, когда она выпила упаковку снотворного.

Думаю, отец чувствовал себя виноватым. После ее смерти он совсем замкнулся и стал обращаться со мной еще строже, чем раньше.

Роман Федорович сел напротив меня и нетерпеливо застучал пальцами по столу, это означало, что он волновался.

— Конечно, было бы лучше поехать мне, — наконец, начал он. — Но ты знаешь, сколько у меня переговоров. Надеюсь, ты справишься. Имей в виду, это дело чести нашей семьи. Сейчас, когда Сергей умер, надо заявить о своих правах на наследство. Иначе это сделает его гаденыш, которого он усыновил.

— Зачем ты так, отец? — удивилась я.

— Надеюсь, ты помнишь, что мой братец Степан опозорил нашу семью и примкнул к революционерам? Он, видите ли, считал, что иметь капитал неприлично, верил в эти бредовые идеи марксизма-ленинизма о братстве-равенстве. В общем, эта история глубоко ранила моего отца. Я уже не говорю о его матери, которая не смогла пережить такого предательства.

Я хорошо помнила эту давнюю историю, хотя в моей семье о ней говорили редко. Но уж если вспоминали, то каждый раз с ненавистью, несмотря на прошедшие годы.

— Неужели вы так и не встречались с братом? — осмелилась спросить я.

— С кем? С этим подонком? О чем ты, Элоиза? Я ненавижу эту страну за то, что она сделала с нашей семьей.

Я вздохнула, думая о том, что наша семья, несмотря на революцию, осталась богата.

— Ладно, объясняю суть дела. Сергей, уж не знаю какими путями, смог оформить на себя особняк, который построил еще твой дед Федор для своей семьи. Как только в России случилась перестройка, я всеми путями пытался вернуть наш дом. Мои люди работали над этим вопросом. И вот однажды мне сообщили, что особняк выкуплен какой-то фирмой. Я продолжил расследование и обнаружил, что учредителем этой фирмы является Сергей. Ты можешь представить себе весь цинизм положения?