Реддич щелкнул кнопкой магнитофона.

— Это звучит разумно, и я удовлетворен. Спасибо, что потратили на меня время. Мне пора бежать, а то на самолет опоздаю.

Репортер вежливо попрощался с присутствующими и ушел.

— А вот теперь я выпью, — сказал Флэкс, садясь к бару. — Пока этот сукин сын был здесь, я боялся даже смотреть в сторону выпивки. Коретта, вам подлить?

— Да, пожалуйста.

Она сидела, выпрямив спину, но умудряясь при этом сохранять раскованность. Руки были аккуратно сложены на коленях. Патрик налил себе еще виски, внутренне недоумевая, как Коретте удается сохранять такую невозмутимость.

— Вы ведь только что из Хьюстона? — сказал он. — Что слышно про дока Кеннелли?

— Вы, наверное, уже сами все знаете. Операция прошла успешно, прогноз хороший.

— Какое совпадение, не правда ли?

— Что вы имеете в виду?

— А то, что он заболел именно сейчас. И интересно, что стряслось с его дублером, Файнбергом? Очевидно, еврей для «Прометея» оказался недостаточно революционным…

— Патрик, — вмешался Флэкс, — заткнулся бы ты. Дай Коретте отдохнуть — у нее был трудный день.

— Нет, Флэкс, пусть говорит. Давайте разберемся с этим раз и навсегда. Я понятия не имею, что стряслось с доктором Файнбергом, мне никто об этом ничего не говорил. Я неожиданно для себя была включена в засекреченную программу подготовки к космическому полету семь недель назад. Центрифуга, свободное падение и все такое прочее. Лишь позавчера мне сказали, что я включена в экипаж «Прометея». Вот и все, что я знаю.

Патрик невесело рассмеялся:

— Мы знаем не больше. Надо же, семь недель! Значит, эта скотина Бэндин готовил свой трюк заранее. Может, у дока никакого аппендицита и вовсе не было. Они могли это подстроить…

— Ну, хватит! — вспылил Флэкс, протискиваясь между Патриком и Кореттой. — Иди к себе в комнату, Патрик. Ты слишком много выпил, тебе надо отоспаться.

— Нет, — возразила Коретта. — Не выгораживайте меня, Флэкс. Мы начали этот разговор, и он должен быть закончен. Причем сразу, сейчас. — Она встала перед Патриком, посмотрела на него и стиснула кулаки; впервые ее лицо утратило невозмутимость.

— Я понимаю, о чем вы думаете, — сердито произнесла она. — По вашему мнению, «скотина Бэндин», как вы его называете, играет в политические игры. Коммунисты включили в экипаж женщину, что принесло им дополнительные очки. Если мы в ответ тоже подсунем им женщину, да еще и черную, то уложим их на обе лопатки. Вот было бы здорово! Нельзя ли устроить так, чтобы Кеннелли заболел и вышел из игры? Его дублера тоже можно заменить — никаких проблем. Если это произойдет, кого можно назначить вместо Кеннелли? И тут очень кстати оказывается малютка Коретта Сэмюэл, которая тихо сидит себе в лаборатории НАСА, причем не только доказывает общественности, что эта организация лишена расовых и половых предрассудков, но и неплохо разбирается в кальциевых пробах. Еще бы она в них не разбиралась — последние пять лет только этим и занималась. Очень удобно было бы включить такую в состав экипажа. Я полагаю, вы представляете себе дело именно так, не правда ли?

Она придвинулась к Патрику вплотную, так что он ощущал ее горячее дыхание. Уинтер ничего не ответил, лишь медленно кивнул. Коретта отодвинулась, вздохнула и отвернулась.

— Что ж, мистер пилот, мне самой тоже так кажется. — Она стремительно развернулась и погрозила пальцем прямо у него под носом. — Это гнусная история, от которой так и несет вашингтонским политиканством. Но я вам скажу кое-что еще: мне на это наплевать! Мне совершенно все равно, по какой причине я попала в экипаж «Прометея». Главное, что я здесь. Реддич прекрасно знал, что я врала, говоря о положении цветных в Америке. Тем более цветных женщин. Но я участвую в полете не для того, чтобы заниматься пропагандой. Найдутся и без меня охотники. Я же — член экипажа, и не более. Я могу справиться со своей работой. Я полечу в космос и буду делать то, чему меня учили, а потом вернусь на Землю, где меня встретит восторженная толпа. Я потратила много сил и прошла долгий путь, прежде чем оказалась там, где нахожусь сегодня. В истории нашей страны был великий человек, которого звали Мартин Лютер Кинг. Когда его убили, дело Кинга продолжила его жена. Тысячи и тысячи черных девочек были названы в ее честь. И я в том числе. И вот теперь я подниму это замечательное имя до космических высот. Я сделаю то, что должна сделать. Эту работу выполнит женщина, черная женщина, и что бы ни случилось, никто не сможет вычеркнуть из истории этот факт!

Коретта стукнула бокалом по столу — так сильно, что бокал перевернулся, виски разлилось по полированной поверхности. Прежде чем кто-то успел сказать хоть слово, доктор Сэмюэл развернулась и вышла вон, хлопнув дверью.

— Рэйли, здесь столько труб, что какой-нибудь водопроводчик просто с ума бы сошел. А хуже всего то, что я не могу ни слова прочесть.

— Даффи, я тебя научу. Недорого возьму — десять долларов за урок. Ты потратишь свои деньги не зря. Очень скоро сможешь говорить по-русски, как местный. А заодно будешь получать на полсотни в неделю больше за иностранный язык.

— У меня не получится. Я и по-английски-то еле-еле объясняюсь. Скажи-ка мне, что тут за каракули на этом узле?

— «Резервная цистерна для двусторонней откачки топлива — 23; питающая линия 19 к питающей линии 104 через цистерну 16 В; в нормальном положении переключатель герметизации отключен 734 ЛЮ».

— Ну спасибо, теперь буду знать.

Перед ними на столе была разложена схема всего узла — огромный, раскрашенный в шесть цветов лист бумаги размером два метра на два. Водя пальцем по схеме, Даффи что-то бормотал себе под нос. Один раз он сбился, обескураженно сморгнул и потер затылок.

— Ну ладно, — сказал он, показывая на открытые панели и пучки электропроводов, — считается, что мы проверяем схему. Отлично. Допустим, участок между пультами управления, компьютером, релейными системами, дополнительными двигателями и сервоустройствами мы проверили. А дальше-то что? Мы должны верить «товарищам» на слово. Всю свою проводку русские запечатали, загерметизировали азотом, и нам теперь ее не проверить.

— Они сами проверили и десять раз перепроверили. Ты видел документацию.

— Видеть-то я видел, но разве я могу быть уверенным?

Рэйли пожал плечами и поковырял в зубах тонким пробником от цифрового вольтметра, наблюдая за дисплеем:

— Конечно, проверить мы не сможем. Придется верить на слово. Относись к русским как хочешь, но одного у них не отнимешь: летать в космосе они умеют. Побольше запас энергии — и полетели. Они используют дополнительные двигатели и резервное топливо, так что, если один из двигателей или какой-нибудь насос откажет, срабатывает дублирующее устройство. Так что летать-то они умеют.

— Но ведь они и взрываются. Или это просто слухи?

— Один корабль у них взорвался. Это мы знаем точно. Съемка со спутника в 68-м году показала на одной из их взлетных площадок большой космический корабль. А на следующий день его там уже не было. Как не было и самой взлетной площадки, и никаких строений — на милю вокруг. Очевидно, произошел взрыв. Но то был корабль старой модели.

— Это ты так говоришь.

— Нет, так говорят документы. Последние два года русские летают на новых ускорителях, причем работают они бесперебойно. С кораблями многоразового использования у русских не ладится, поэтому они стиснули зубы и летают на одноразовых.

— По-моему, нам пора выпить кофе.

— Нет, еще рано. После следующего узла.

— Ну что ж, начнем наши маленькие каникулы, — сказал полковник Кузнецов, улыбаясь остальным членам экипажа. За его спиной с шипением задвинулась массивная дверь, заскрежетали болты.

— Вряд ли это можно назвать каникулами, — ответил Элай Брон. — Карантин есть карантин.

— Да что вы, доктор Брон, — возразил Кузнецов. — Девяносто шесть часов полного покоя до старта. Сейчас технические службы… как это у вас называется… потеют кровью, чтобы все шло гладко. А у нас с вами никаких дел нет. Мы заперты в великолепном особняке, куда не могут проникнуть ни бактерии, ни насекомые. Вокруг нас будут хлопотать повара, прислуга будет стелить нам постель и чистить одежду. Конечно, у нас тоже есть работа, особенно у пилотов. Им придется все время листать свои огромные справочники. Зато у остальных членов экипажа режим посвободнее. Наконец мы можем пообщаться друг с другом без политиков, без журналистов и прочих внешних раздражителей. Начальство вынуждено общаться с нами только по телефону, и если мы не хотим с ним говорить, то попросту не возьмем трубку.