Естественно, что Ригер и его ставленник главный дирижер театра Ян Непомук Майер решили всеми силами мешать постановке оперы. У Майера были соображения и личного порядка. Он знал о желании деятелей «Умелецкой беседы» видеть Сметану дирижером чешского оперного театра и потому считал его своим соперником. Кроме того, Майер мечтал получить премию Гарраха за свою оперу «Прыжок Горимира» и, стало быть, вовсе не был заинтересован в появлении новых, тем более талантливых опер.

Но друзья Сметаны не дремали. На собраниях «Умелецкой беседы» и в печати они упрекали жюри конкурса, которое задерживало рассмотрение опер, представленных на соискание премии Гарраха (в их числе были и «Бранденбуржцы»). Они обвиняли в равнодушии руководство театра и всех лиц, которым следовало бы проявлять заинтересованность в создании национальной оперы. Просили бывшего директора консерватории Яна Киттля, входившего в состав жюри, поддержать своим авторитетом произведение Сметаны. В результате всех этих действий, опасаясь восстановить общественное мнение против себя, Ригер вынужден был сдаться.

Директор театра пригласил к себе Сметану и сообщил, что в принципе решено начать работу над «Бранденбуржцами». Но здесь же предупредил композитора о небольшой помехе: «капельмейстер Майер не хочет иметь к этому никакого отношения». Однако Майер просчитался. Композитор, сам достаточно опытный дирижер, решил обойтись без него.

В декабре 1865 года начались репетиции оперы. Они принесли Сметане немало огорчений. Майер постарался восстановить против Сметаны и его первенца весь оперный коллектив. Кроме того, он не хотел уступить утренние часы, когда обычно проходили репетиции в театре, а предложил композитору работать с певцами после обеда или же вечером, когда не было спектаклей. Естественно, артисты были недовольны, что у них отнимали свободное время.

На первой же репетиции примадонна Элеонора Эренбергова, приятельница Майера, раздраженно спросила: «И это я должна петь? Ведь там нет ни одной колоратуры, а я была ангажирована на колоратурные партии». Встала и ушла, отказавшись участвовать в работе над оперой. Ее пришлось заменить другой артисткой.

Сметана мужественно преодолевал препятствия, воздвигнутые на его пути Майером. Скоро все наладилось. Артисты почувствовали красоту музыки, прониклись значительностью ее идей и с таким воодушевлением принялись за работу, что постановка за месяц была готова.

Друзья Сметаны радовались. За два дня до премьеры они напечатали в «Народной газете» заметку, в которой рассказали о том, какой долгий и трудный путь проделала опера к сцене «Временного театра».

5 января 1866 года под управлением Сметаны состоялась, наконец, премьера.

Чтобы понять в полной мере значение этого события, нужно вспомнить, как привыкли композиторы делать героями своих опер королей, вельмож, фантастические персонажи. Народ если и появлялся на сцене, то только как фон. Правда, величайшие мастера Запада уже вводили в свои сочинения колоритные народные сцены — припомним хотя бы моцартовского «Дон Жуана». Но только в операх славянских композиторов народ появился на сцене как главное действующее лицо и вершитель своих судеб. Именно таким показан народ в «Иване Сусанине», первенце не только русской, но и вообще славянской классической оперы. Через каких-нибудь десять лет после премьеры «Сусанина» была исполнена первоначальная редакция «Гальки» Монюшко. Она красноречиво свидетельствовала, что польская национальная опера пойдет по тому же пути. Такое же глубокое понимание исторической роли народа проявил и Сметана уже в первой своей опере.

«Бранденбуржцы в Чехии» повествуют не столько о судьбе чешской девушки Людише, спасенной возлюбленным от бранденбуржского плена, сколько о судьбе чешского народа, изгнавшего из своей страны чужеземцев. Центральными героями оперы оказались чешские патриоты. Это пражанин Юнош и его друзья, это чешская беднота и ее вождь Иира, это благородный рыцарь Олдржих, который обращается к присутствующим с призывом: «Уже пора подняться с оружием и прогнать с земли нашей бранденбуржцев, которые губят нашу землю, душат наш язык и терзают наш народ!» Именно народ чешский является главным героем оперы, и Сметана сумел наделить его самобытными и выразительными чертами.

Песенно-маршевые интонации пронизывают всю оперу, создавая грозный образ восставшего народа.

поет хор в сцене избрания Йиры вождем пражской бедноты в первом акте.

Могли ли присутствовавшие на премьере остаться равнодушными к подобным призывам?

В сердце каждого чеха находили отклики слова заключительного хора «Настанет день после долгой ночи».

Публика, особенно молодежь и студенты, заполнявшие галерку, воодушевленно встретили первенца Сметаны. Отакар Гостинский, впоследствии крупнейший чешский историк и музыковед, писал: «Музыка эта покоряет своей стихийной силой».

Действительно, выразительная музыка оперы Сметаны в сочетании с ее высокими патриотическими идеями производила огромное эмоциональное воздействие. Правда, это был первый опыт композитора в оперном жанре, и здесь еще не во всю ширь развернулось его дарование. Наряду с яркими, своеобразными мелодиями чувствуются порой западноевропейские влияния Листа, Вагнера. За это Сметану постоянно упрекали некоторые критики. Но в целом «Бранденбуржцы» — подлинно национальное произведение. Чехи сразу почувствовали это. «Сметана призван своими трудами заложить фундамент здания, которое со временем будет называться «чешской оперой» и получит известность под этим именем», — писал пражский критик и общественный деятель Франгишек Пивода в газете «Политика».

Успеху оперы немало содействовали исполнители главных партий. Особенные похвалы зрителей завоевал Арношт Грунд. До этого талантливый артист почти не выступал на оперной сцене. Сметана, обнаружив у него прекрасный голос — драматический тенор, пренебрег тем, что тот не имел профессиональных навыков певца. Он поручил Грунду партию Йиры, понимая, какое громадное значение в данном случае имеет его сценический опыт, дарование и темперамент. Композитор не ошибся. Вождь пражской бедноты, образ которого создал Грунд, не только поднимал мужественных пражан на борьбу с чужеземцами на сцене, но и воспламенял своей игрой патриотические чувства зрителей.

«После каждого акта вызывали меня несколько раз, в общей сложности девять раз, — писал композитор после премьеры своей гетеборгской ученице Фройде Бенецке… — Театр был переполнен. Критика во всех газетах, чешских и немецких, — одинаково полна похвал».

Это не значило, конечно, что музыка Сметаны покорила всех без исключения и врагов его превратила в друзей. Буржуазные круги враждебно встретили оперу Сметаны. В образе одного из героев оперы, пражского старосты Вольфрама Ольбрамовича, который, по его собственным словам, «больше верит в терпение, чем в гул оружья», чешские буржуазные политики, продолжавшие в шестидесятых годах заигрывать с венскими властями, увидели себя. Ну, а предатель феодал Таузендмарк своими поступками очень напоминал онемечившееся чешское дворянство, которое ради своих выгод приносило в жертву интересы народа.

Выступать открыто в печати против героико-патриотической оперы Сметаны было неудобно. Это хорошо понимали и Ригер, и Майер. Поэтому вокруг «Бранденбуржцев в Чехии» и ее автора завязалась глухая борьба. Недруги всячески старались снизить значение оперы, уменьшить ее успех. Преувеличивая вагнеровские влияния в музыке Сметаны, они называли его «последователем ново-немецкой школы». Ригер, внешне поддерживая дружеские отношения со Сметаной, говорил, что чехам нужна не такая опера. Народу трудно жить, зачем ему напоминать о его несчастье. Лучше показать, как нужно петь и веселиться. А поэтому следует писать оперы, в которых звучали бы народные танцы и песни. Обвиняли Сметану и в том, что он отошел от общепринятых оперных традиций и не написал виртуозных арий Да всего и не перечтешь, что ставили Сметане в вину. Но все это была только маскировка. В действительности же реакционные пражские круги были встревожены демократической направленностью творчества Сметаны. Это отлично выразил Ян Неруда в эпиграмме «Что говорят?»