— В мире всегда все выходит наоборот, мистер Хэй. А вы приложили немало сил для избрания Майора. — Эйди достал из кармана флакончик одеколона и слегка обрызгал свою бородку.

Хэй предпочел бы, чтобы его заместитель являл миру более мужественное лицо. Эйди чем-то напоминал королеву Викторию с наклеенной бородой.

— Чрезмерное усердие мне не свойственно. Но я спросил вас вполне серьезно. Что я должен делать?

— Вы должны предоставить большую часть дел мне.

— Мы, конечно, долго работали вместе…

— Я говорю серьезно, мистер Хэй. Зачем надрываться впустую? Приходится читать депеши из всех стран мира и отвечать на них. Все равно я это делаю. Кроме того, я ловко сочиняю любезные отказы соискателям должностей, многие из которых приходятся племянниками сенаторам.

Перед глазами Хэя внезапно, как наяву, возникла высокая худая фигура президента Линкольна, «Старца», как нарекли его два юных помощника, осажденного в коридоре второго этажа Белого дома толпой мужчин и женщин, сующих ему прошения, письма, газетные вырезки.

— Уайтло Рид хочет поехать послом в Лондон, — начал Хэй.

Но Эйди разглядывал свои отполированные ногти и его не слышал. Вероятно, он читает по губам, подумал Хэй. Когда глаза его вас не видят, он ничего не слышит.

— К счастью для вас, все места уже заняты. Президент, чтобы ублажить сенаторов, раздал все должности.

— Я могу назначить своего первого заместителя…

— Ходят слухи… — начал было Эйди, но его прервал негромкий стук в дверь. — Войдите, — сказал он. В кабинет вошел улыбающийся чернокожий посыльный и вручил Хэю фотографию в серебряной рамке.

— Только что доставили, мистер секретарь. Из английского посольства.

Хэй поставил фотографию с вычурной надписью на стол так, чтобы Эйди тоже мог насладиться изображением еще более тучной и необъятной версии самого Эйди.

— Принц Уэльский! — Эйди бессознательно произнес это с английским акцентом. Он менял акценты непроизвольно, как хамелеон, принимающий окраску ландшафта. — Мы все наслышаны о вашем потрясающем успехе у королевской семьи. Кстати, в «Геральд» было процитировано, косвенно разумеется, высказывание Ее Величества о том, что вы — самый интересный посол, которого ей довелось знать.

— Бедная женщина, — сказал Хэй, который уже с удовольствием прочитал упомянутую газетную заметку. — Я рассказывал ей линкольновские притчи, пересыпанные американскими вульгаризмами. Ну прямо как во время лекционного турне. Если даже шутка стара как мир или как королева, публика все равно хохочет.

Акцент Эйди пересек Атлантику в обратном направлении и остановился где-то неподалеку от родной Хэю Варшавы, что в штате Иллинойс.

— Я полагаю, что главной вашей заботой будет помогать нашему доброму президенту, который не разбирается в международных делах, а времени учиться у него нет. Он смертельно устал от выполнения обязанностей своего собственного государственного секретаря, одновременно ведя победоносную войну и инструктируя нашу делегацию на мирной конференции в Париже, притом, что он не очень хорошо знает, чего от нее хочет. — Эйди внимательно следил за губами Хэя. — Во всяком случае, так мне кажется, — добавил он.

Эти слухи достигли и ушей Хэя: нерешительность в Белом доме, отсюда и неразбериха в Париже.

— Передайте мне все сообщения из Парижа. Я хочу познакомиться с тем, что там говорилось до сих пор.

— Боюсь, что здесь мы их не найдем. — Эйди нахмурился. — Судья Дэй передавал все прямо президенту.

— А-а. — Хэй кивнул, словно одобряя такой порядок. Прозвучал первый предупредительный сигнал. Если он не начнет действовать быстро, он окажется отстраненным от мирного договора из-за бездействия своего предшественника.

— Только что позвонили из Белого дома, сэр, — сказал Эйди, стоя в дверях кабинета. — Президент готов вас принять в любое время.

— Разве у нас есть телефон? — спросил Хэй, недолюбливавший это новшество как само по себе, так и в качестве потенциальной угрозы для своей любимой компании «Вестерн ЮНИОН».

— Разумеется. Мы стараемся держаться на современном уровне. Телефон расположен в нашей телеграфной комнате. Лично я ничего не слышу, когда подношу трубку к уху. Другие же утверждают, что им слышен глас, как Жанне д’Арк. Есть телефон и в Белом доме, на военном командном пункте.

— Но конечно, президент сам не пользуется этой… опасной штуковиной?

— Он утверждает, что она очень занимательна, — с задумчивым видом сказал Эйди. — Говорит, что ему доставляет удовольствие мысль, что в любой момент можно повесить трубку, если ему говорят то, чего он не хочет слышать, а потом сделать вид, будто связь прервалась случайно.

— Майор становится коварным.

— Иначе нельзя. Он лидер страны, ведущей победоносную войну. Проводить вас до Белого дома?

Хэй покачал головой.

— Нет. Я пойду один. Попробую кое-как собраться с мыслями.

— Насчет того, как быть с Филиппинами?

— Это прежде всего. — Хэй вздохнул. — Надо решать, и как можно скорее.

Хэй вышел в тускло освещенный коридор с высоченными потолками, где нес охрану полицейский. Государственный департамент издавна был одним из самых спокойных, даже сонных министерств, наподобие министерства внутренних дел, где, если не принимать в расчет редкие моменты оживления во время периодических стычек с индейцами, можно было проспать весь срок пребывания администрации у власти или же сочинить книгу. Однако из-за событий минувшего лета в государственном департаменте появились новые переводчики, а поток документов, входящих и исходящих из архитектурного шедевра мистера Мюлле, резко усилился.

Хэя с почтением приветствовали многочисленные функционеры, чьи функции, как и сами они, были ему неизвестны. Но он сделал вид, что знает их всех (обычный трюк политического деятеля): поднятием брови, когда лицо казалось отдаленно знакомым, кивком головы, если нет; любезность — разменная монета политической жизни.

Выйдя на Пенсильвания-авеню, Хэй испытал облегчение, не встретив журналистов. Его ждали только завтра, когда ему предстоит принятие присяги. А пока никто не обратил на него ни малейшего внимания кроме точильщика ножей и ножниц старика-негра, толкавшего перед собой тележку с инструментами. Он встречал его здесь на протяжении многих лет. Вежливо поздоровавшись, старик сказал:

— Не знал, что вы переехали на эту сторону улицы.

Хэй засмеялся.

— Да нет, я живу там, где всегда. — Он показал на крепость из темно-красного кирпича с башнями и арками, где они жили вместе с Адамсом, точно два средневековых аббата. — Здесь я теперь служу.

— А чем тут занимаются? — В голосе старика звучало неподдельное любопытство. — Я все глядел, как строили этот дом. Когда я спрашивал, что это, мне отвечали: никак правительство.

— Так оно и есть. Помните вон там старое помещение государственного департамента? — Хэй неопределенно показал рукой в сторону того, что ныне стало частью громадного здания министерства финансов, сложенного из серого камня, которое целиком закрывало вид из Белого дома на Капитолий.

Старик кивнул.

— До сих пор у меня перед глазами губернатор Сьюард[43] — длинный нос, панталоны мешком, шагает туда и обратно и во рту вечно длиннющая сигара.

— Теперь я вместо него, и делаем мы теперь то, что делал он в своем маленьком домике.

— Все становится больше, — сказал старик без радости в голосе. — Раньше это был маленький поселок.

— Теперь это маленький город, — сказал Хэй и зашагал своей дорогой. Он радостно ощутил, как пронзительная боль из нижней части спины переместилась в левое плечо, где она доставляла куда меньшее неудобство. На секунду, даже долю секунды, он вспомнил, как это было — ощущать себя молодым, поднимаясь полукружием подъездной дорожки к портику Белого дома, где тридцать три года тому назад он, совсем еще мальчишка, служил личным секретарем президента Линкольна. Каким-то образом за этот смутный промежуток времени пришло и ушло целое поколение, и быстроногий юноша превратился в еле плетущегося старика.