— Папа, — говорю я и сосредотачиваюсь на Чтении его чувств. Хор сверчков заводит свою ночную песню на дальней стороне озера, густой туман парит в нескольких дюймах от поверхности воды. Я жду. Где-то в озере прыгнула рыба, и подняла брызги от удара о воду. Я жду. Ничего не происходит.

Я снова надеваюшнурок на голову и прячу опал под рубашкой. Потом, сидя на корточках, я кладу ладонь на влажную, холодную землю и пробую опять. Ничего не получается. Ни малейшего покалывания связи.

Небо черное, как смоль, похолодало. Я продолжаю идти вдоль озера, тру руки, пытаясь согреться, но решаю не возвращаться в лагерь, пока не разберусь с этим.

Сегодня я прошлась по всему репертуару моих навыков Чтения. Ни один не сработал, кроме элементарного Чтения брошенного камня, которое, по сути, подтвердило то, что я и так знала: мой отец все еще далеко и Уит пытается добраться до меня.

Если в импровизированной теории Майлса есть хоть доля правды, то это замкнутый круг — чем меньше я верю в Йару, тем меньше она работает. Я не могу просто так выбирать, во что верить.

Да, ты можешь! Убеждаю я себя. Конечно же не все, что мне говорила моя община было неправдой. Я видела, как работает Йара. Я управляла ею сама.

Но я также знаю, что многое из того, чему меня учили, было ложью. Я чувствую, что моя вера едва теплится, как огонек на ветру. Я знаю, что Йара существует, я настаиваю, и представляю, как подношу ладони к пламени, чтобы защитить его.

Я свищу в сторону леса, щелкаю языком и По, слетев с ближайшего дерева, приземляется рядом со мной на гальку пляжа. Подкрадываясь, я глажу его по эбонитовым перьям, формируя в голове образ того, что собираюсь сделать, дотрагиваюсь до опала и пытаюсь установить связь с Йарой.

Я думаю, что верю, и изо всех сил пытаюсь отбросить все сомнения и предательство, как можно дальше. Ничего не происходит. Никакого покалывания.

Я выдыхаю, представляя, как крошечный огонек моей веры разрастается до размеров лесного пожара. И в следующую секунду чувствую в кончиках пальцев легкий зуд. «Да!» — взволнованно думаю я, и стараюсь сосредоточиться.

Глядя на По, я вызываю в сознании образ папы. «По, ты можешь найти для меня отца?» — спрашиваю я мысленно и, представляя пустынную местность, стараюсь передать эту картинку ворону.

Посмотрев на меня, По отходит и принимается безразлично долбить клювом какие-то камни. Хорошо. Попробуем что-нибудь полегче. Я беру опал и еще раз кладу руку на По, только на этот раз представляю себе Майлса и мысленно спрашиваю: «Где он? Отведи меня к Майлсу».

По наклоняет голову в сторону, словно заявляя: «Ты, как и я, прекрасно знаешь где Майлс». И все же, взмахнув крыльями, он улетает по направлению к лагерю. По венам проносится адреналин и я, сорвавшись с места, бегу за ним вдогонку через лес. Когда мы добираемся, он, покружившись над машиной, садится на ее крышу. Затем каркает, и с чувством выполненного долга, принимается клювом чистить крылья.

Запыхавшись, я наклоняюсь, чтобы заглянуть в окно автомобиля. И вижу Майлса мирно спящего на пассажирском сидении с включенным светом и книгой на груди. Не обращая внимания на трепет в груди, я разглядываю его: губы слегка приоткрыты, грудь поднимается и опускается в такт его спокойному дыханию.

Мне нужно сосредоточиться. Колдовство сработало. Мои силы привязаны к вере — хоть это понятно. А нарастающее во мне недоверие относится не к Йаре, а к Уиту и его учению. Я должна вернуться в самое начало и определить, что считать правдой. А пока я не разберусь в своих убеждениях, необходимо собрать все до единой ниточки веры, чтобы и дальше использовать свой дар.

Но что, если все гораздо хуже? Что, если сомнения железным барьером навсегда отделят меня от моих сил? Если есть хоть малейшая вероятность, что это случится, до того времени, мне еще многое предстоит сделать.

МАЙЛС

Я просыпаюсь от того, что в лицо мне дует холодный вечерний ветер. Джуно протягивает руку:

— Если будешь так спать, то потянешь себе шею и не сможешь нормально вести машину. Она тянет меня из авто в палатку, где я неуклюже заваливаюсь на свою половину.

Джуно уходит и возвращается с кружкой дымящейся жидкости.

— Я тебе чай приготовила, чтобы хорошо спалось. — На вкус чай напоминает лакрицу с алтеем*, так что я выпиваю его до дна, прежде чем снова улечься.

(Майлс узнает вкус трав потому, что в США таким чаем традиционно лечат кашель, боль в горле, колики, боли в животе… Всем с детства знаком его вкус, примерно, как у нас знают вкус чая с ромашкой.)

— Прости, если показалось, что я тебе не поверил, — сонно бормочу я. — Просто слишком много информации за один раз. Но я правда не насмехался над тобой. Я всего лишь стараюсь тебе помочь.

Уголки ее губ приподнимаются, и она выглядит почти смущенной.

— Знаю. Было видно, — говорит она и берет меня за руку.

Я реагирую на соприкосновение нашей кожи. И мгновенно просыпаюсь…бодрым на все сто процентов. Ощущение, будто в груди проносится вихрь из шипов, жалящих изнутри. Звучит будто это болезненно. Но это не так. Это чувство непреодолимой жажды, желание сделать что-то безумное. Побуждающее воплотить в жизнь желания, о которых ты и не подозревал.

Или, может, я подозревал это, просто отгонял подобные мысли. Ведь с Джуно у меня была возможность реабилитироваться в глазах отца, и мне не хотелось все испортить. Теперь, когда она рассказала свою историю, я уверен, что это просто недоразумение. Что бы ни говорил отец, она не шпион. Да, ее воспитали с верой в какую-то несуразицу, но она-то в этом точно не виновата. И вообще, учитывая то, через что Джуно приходится проходить, она, должно быть, невероятно сильная. И храбрая.

Осознавая это, я замечаю, что она в кои-то веки опустила защиту. Взгляд ее янтарных глаз, скользящий по моему лицу, полон отзывчивости. И я чувствую всепоглощающую потребность притянуть ее к себе, заключить в объятия и поцеловать.

ДЖУНО

Мне не следовало брать его за руку. Это странно на него подействовало. На нас обоих. Словно разряд пробежал по всему телу. Электричество от нашего соприкосновения было подобно покалыванию, что я чувствую во время соединения Йарой. Умноженному в тысячу раз.

Я всего лишь пыталась его успокоить. Убедить его мне поверить. Сказать, что я перестаралась — ничего не сказать. Потому что в один момент я держала его за руку, в очередной раз глядя так, как смотрела бы Ном — ничего не могла с собой поделать — он был таким сонным, беззащитным…и ослепительно красивым. А вследующий — он тянет меня на себя, придерживая за затылок, и мы целуемся… целуемся, как одуревшие. Все мое тело горит желанием и дальше прижиматься к его груди, обвить ногами, запутаться пальцами в его великолепных вьющихся волосах и чувствовать прикосновения его губ всю оставшуюся ночь. Но я не могу. Это недопустимо. Я должна…

— Стой, — я приподнимаюсь над ним, опираясь на руки и колени. Майлс тянется за мной, на лице его читается желание, но я качаю головой.

— Нет, — говорю я и, переместившись в сторону, сажусь рядом с ним. На его лице отражается смесь сожаления, смущения и разочарования. — Прости, я не могу.

— Ничего, все в порядке, — говорит он, сжимая руками лоб и закрывая глаза. Мы оба тяжело дышим. Мое сердце колотится со скоростью миллион раз в час. Я ползу к выходу из палатки и, отодвигая клапан, вылезаю наружу. И только оказавшись подальше от соблазна, оглядываюсь на него.

— Все хорошо? — спрашивает он.

Я киваю и застегиваю за собой клапан палатки, защищая Майлса от ночной прохлады.

Я подхожу к огню и присаживаюсь рядом. Это чересчур. Чересчур для одного раза. Я провожу языком по пылающим губам и представляю, как их накрывают губы Майлса. По телу разливается волна тепла.

Поцелуй с Майлсом не был моим первым поцелуем. Но с Кинаем все было иначе. Во-первых, он был моим другом, во-вторых, это мы с Ном уговорили его попробовать. Разумеется, у нас в общине не такой уж и большой выбор возможных претендентов. Но Кинай был единственным мальчишкой, поцелуй с которым ничего бы не значил. Тот поцелуй был приятным, как теплые дружеские объятия. Ничего общего с испепеляющей страстью поцелуя Майлса.